Сороковник. Части 1-4
Шрифт:
Проекция молча подаёт мне чашку. Я машинально делаю глоток, отставляю.
— Сядь, пожалуйста, — говорю проекции. — Не могу, когда за спиной кто-то стоит.
…И рассказываю всё. С самого начала. С той поры, как шагнула вместе с Норой за угол.
Мне бывает порой трудно, особенно когда я затрагиваю Васюту и, конечно, Магу. Просто язык не поворачивается сказать им об их отце всё. Сама, сколько раз влезая в семейные разборки друзей, учила: то, что творится между родителями, детей задевать не должно! Они имеют право знать отцов, любить и встречаться с ними. Вырастут — разберутся. Мне очень не хочется говорить о Маге, Маркосе, но боюсь, что рано или поздно или он сам или его папочка присядут на эту же табуретку, на которой я сейчас сижу — и расскажут моим доверчивым голубкам совсем другую историю… Совсем другую.
И поэтому я стараюсь осветить события как можно беспристрастнее. Даже художества их отца, — кроме одного, потому что самые интимные подробности нашей с ним ночи, когда он меня до сердечного приступа довёл, я всё же утаиваю, — и по лицу проекции вижу, что она меня поддерживает. Она тоже не хочет, чтобы дети это знали. Справедливости ради, прохожусь по истории нашего знакомства и наших отношений, конечно, в сильно цензурированном виде «Детям до шестнадцати…», хоть современные подростки знают гораздо больше, чем мы в их возрасте. Но ради того брата, который держал надо мной рухнувшую гору, я стараюсь щадить другого и разыскать для него хоть немного хорошего, которое, оказывается, ещё осталось в моих воспоминаниях о самых первых наших днях.
Я перевожу дух, отхлёбывая тёплый чай. Значит, и её, проекцию, в ту ночь, что и меня, ломало. Что ж, если между нами до сих пор та ниточка, о которой упоминал Аркадий, а взлом ментального блока наверняка сопровождался энергетическими вспышками, то по этой ниточке дошло до проекции немало. Вот почему она так напугалась, увидев Николаса — соображаю, потирая лоб. Логика мышления у нас одна, и значит, она, как и я, должна была понять, что снятие блока ударит по тому, кто его поставил в своё время… Она считала Магу мёртвым.
— А сколько помнишь ты? — вслух спрашиваю. Проекция понимает меня с полуслова.
— До того момента, как память стала возвращаться. И немного после — когда его мёртвым увидела. И… всё.
— Жесть, — вдруг говорит Машка и зябко передёргивает плечами. А я вдруг обращаю внимание на одно обстоятельство.
— Так, ребята, — говорю строго, — вы почему не в пижамах? На дворе… — смотрю на таймер, встроенный в духовку, — уже три часа ночи, а вы спать даже не собирались! Что за дела?
— Ну мам, — начинает канючить Машка, — каникулы ведь… Это мама сегодня легла пораньше, а мы засиделись… — и вдруг осекается. Виновато переводит взгляд с меня на проекцию. И та снова бледнеет.
— Всё правильно, Маша, — говорю серьёзно. — Маму надо называть мамой. Считай, что я просто в какой-то момент раздвоилась, одна — ушла, вторая осталась. Мы — это я.
Наверное, я как-то бестолково объясняю. Но у девочек светлеют лица.
А что я могу ещё сказать? Она действительно — моё второе Я. И всё это время, пока меня носило по чужим мирам, я стопроцентно была уверена только в одном: что дома с детьми всё будет в порядке. Как при мне. И если уж Мир соблюдал условия договора во всём, что касалось игры — он должен был честно отыграть и на этой территории. И он отыграл. В нашем доме всё так, как будто я и не уходила.
Вот только… непонятно, как мы смогли совместиться вместе. Почему мы обе — существуем? Разве это не вразрез правилам?
Я подумаю об этом позже. А сейчас просто расскажу остальное.
Кухонное окно выглядывает на запад и сейчас из него видны облака, прихваченные с противоположной стороны рассветом. Малость охрипнув от рассказа, я примолкаю и полощу горло остывшим чаем.
У меня странное чувство. Вроде бы и не уходила никуда, и не было страшной ночи с раптором, жаркой степи, безмятежного моря и парящего над водой белоголового орлана. Промелькнули и ушли из моей жизни мужчины такие разные, такие яркие — каждый по-своему, и пусть отношения с некоторыми были далеко не солнечными, мне жаль… Жаль, что поставлена точка и больше ничего не вернётся из той полной, насыщенной событиями жизни. И больше никого не встречу…
Оптимистка я, однако.
Только вот прежде чем возвращаться к рутине, надо что-то решить с одной из этих ярких личностей, почившей сейчас мирным сном на диване в маленьком зале. Она, личность, в состоянии будет жить в хрущёвке после своих-то хором? Или мне придётся унимать её приступы клаустрофобии?
И что делать с проекцией? Жили бы мы в большом городе, где никто никого не знает, можно было бы объявить её близняшкой… Уж как-нибудь выправили бы документы. Трудно, но возможно. Однако все соседи знают нас как облупленных, и уж им-то лапшу на уши не навешать.
Плевать. Всё равно придётся что-то решать с возможным переездом. И бросать это маленькое, но уютное родовое гнездо, пока нас здесь не застукали. Я пока ещё морально не готова к родственным визитам.
Ох, как же это всё в голове совместить…
— Что-то я не совсем поняла, — осторожно говорит Сонька. — Это что же получается: если тот… этот самый… который там сейчас в зале… ну, дядька, в общем-то…некромант…
— И отец у нас некромант, — подхватывает Машка. Обе глядят хмуро. — Выходит, что и мы тоже…
— Да она вам об этом битый час толкует, — вдруг сердито вклинивается в разговор проекция. — И вы тоже, в общем-то, и это самое. Прекратите мямлить и говорите нормально!
Именно это я и собиралась сказать. И с тем же выражением.
— И что же нам теперь делать? — уныло говорит Сонька. — Ехать в какой-то там Хогвартс для некромантов? Оживлять скелеты и водиться исключительно с зомби? Мам! Как дальше-то жить?
— Прежде всего — не падать духом! — и в кухню бодрячком вваливается собственной персоной Николас: с Малявкой на плече, рюкзаком волоком и в компании радостно трусящей по пятам троицы — конечно, щенят и Рика. Заполнив собой всё свободное пространство, он с недоумением озирается. — Родственница, — говорит озадаченно, — как-то я иначе себе представлял уголок для чаепития. Это что у вас, кухня, что ли? — Он с комическим ужасом оглядывается. Щенки крутятся возле рюкзака, старательно обнюхивая и пытаясь зубами потеребить клапаны от карманов. — Теперь мне понятно твоё пристрастие к помещениям малых размеров. Что ж, дети мои, кто здесь занимается этими разбойниками? Ещё немного — и они примутся грызть мои ноги, а я ими ещё дорожу. Итак?
Он грозно нависает над моими девицами. Они исподлобья глядят снизу вверх. Но с интересом уже глядят, без неприязни. Отросшая за ночь щетина и повышенная утренняя лохматость придают Николасу вид немного диковатый, но симпатичный.
— Итак, — повторяет он, — девочки, вперёд за поводками. Пять минут на сборы и выходим. Дамы, готовьте свежий чай и горячий завтрак для людей и что полагается — для собак. Рик… куда? я ещё не всеми тут распорядился… Не вздумай раньше времени занимать ванную, её займу я, когда вернусь. Кто у нас ещё не охвачен моей заботой?