Сороковник. Части 1-4
Шрифт:
И я, наконец, обнимаю детей. Нет — сграбастываю, должно быть, научившись такому обращению у Ника, притягиваю к себе и расцеловываю в макушки. Девчонки какое-то время терпят, потом начинают смешно дрыгаться в попытках высвободиться.
— Ну, наконец-то, мам, — с облегчением говорит Сонька. — А то ты как появилась, всё была какая-то тормозная.
— Ага. Вялая, — добавляет Машка. — Ник сказал — это пройдёт, тебе просто нужно время привыкнуть к тому, что ты вернулась. Мам, всё хорошо? Пойдём, мы тебя покормим, а потом фотографии с нами поглядишь.
Николас всё смотрит на меня оценивающе. Потом кивает им. Но по глазам видно — к этой теме он ещё вернётся.
Всего лишь семь часов вечера, ещё светло, я проспала совсем немного. Но за это время здоровый — нет, какой-то нездоровый аппетит вернулся, и я чувствую, что ежели немедленно не получу вожделенную миску борща — начну грызть край стола. Ник помогает мне встать, как будто это бог весть какие трудности — подняться с дивана, Рикки смешивается с толпой щенят и кота и тут же начинает активно путаться под ногами, и все вместе торжественно провожают меня на кухню.
Фотографии мы смотрим с телевизора. Правда, сперва выясняется, что разъёмы и комплектующие от фотоаппарата Николаса выдержаны в стандартах иного мира, но родственник, недолго думая, соединяет штекер провода и телевизионное гнездо энергетическим шнуром. Получается что-то вроде переходника, по которому, как объясняет Ник, информация стекает непосредственно куда надо, а как она это делает — ему абсолютно не интересно, лишь бы работало. И наконец мы можем лицезреть хронику сегодняшнего дня.
Ага. Значит, пока я парилась на работе, эти жулики прохлаждались на «Американских горках». И в тире. И укатали дядюшку на всех парковых аттракционах, сводили на набережную и, конечно, не миновали пиццерию, в общем, обошли все злачные места. И сейчас я вынуждена любоваться чужой расслабухой… но, говоря откровенно, мне нравятся эти смуглые хорошенькие мордашки, светящиеся от удовольствия и полуденного солнца, а ещё больше — от упоения тем, что наконец-то рядом с ними — такой громадный и красивый мужчина, с такими же чёрными, как смоль, кудрями, восточными очами… в общем — их, и только их.
Похоже, Анна даже не пыталась вклиниться в их детское счастье. Она просто фотографировала и не претендовала на внимание. Лишь единожды я вижу всех четверых вместе — должно быть, девочки попросили кого-то из прохожих «щёлкнуть» их разок под старой липой. И у меня болезненно ноет в груди, потому что на снимке я вдруг вижу не Анну, а себя. Себя, Магу — Маркоса дель Торреса да Гаму и наших детей. Ведь так могло быть, вполне, или под этой липой, или под другой, в другом мире.
И кто знает, может, мы были бы счастливы. Переплетись наши судьбы немного по иному, не вспыли он тогда, промолчи я — может, и не стал бы Мага сейчас таким, каков есть, и я была бы чуточку терпимее к некоторым вещам. Да что теперь гадать! Что сделано — то сделано.
…А звучало бы красиво: Софья и Мария дель Торрес да Гама…
Должно быть, в задумчивости я пропускаю самые первые кадры сегодняшней прогулки, потому что дальше вижу себя на горной тропе. Да, это же Ник умудрился заснять меня незадолго до подъёма в пещеру, там, в своём мире. Ещё с десяток кадров показывают джипинг через лес, изображение кое-где смазано от тряски. Ну, понятно, прокрутка идёт в обратной хронологии, значит, скоро покажется смотровая площадка.
— Ух, ты! — выдыхают девочки. — Кому покажешь — не поверят, скажут — фотошоп. Правда что ли — два солнца?
Николас усмехается.
— Я так и знал, что впечатлит. Любуйтесь, зайцы, сей кадр для вашего мира уникальный. Вот и ещё один, сделанный умелой рукой вашего мудрого дяди. Здесь как раз оба солнца, хоть и в тучах и сняты через фильтры, но видны хорошо. Подсунь какому научному обществу — они же с ума сойдут, убедившись, что это не монтаж.
Рикки заинтересованно приподнимает голову, затем сползает с дивана и, на ходу перетекая из щенячьего тельца в рептилию, поднимается на задние лапы перед телевизором, чешуйчатый и сверкающий. Уставившись в экран, выразительно стучит когтём по стеклу. Так же целеустремлённо в своё время Рик отбирал для Николаса чешуйки на своей старой коже. Где, кстати, ещё одна? И успела ли закаменеть? Только я собираюсь спросить, как меня опережает Николас.
— Пролистать? — уточняет он у кидрика. — Заметил что-то интересное?
— Ты его тоже понимаешь? — удивлённо спрашивает Машка.
Сонька толкает её локтём.
— Конечно. Не помнишь, как…
Она осекается, бросив на меня виноватый взгляд. От меня что-то уже скрывают?
Отвлекает нас очередной выразительный постук. К счастью, телевизор старый, не плазма и не ЖК, иначе не знаю, что с ними сделалось бы: коготки у подросшего ящерка выглядят внушительно. Однако на классическом кинескопе не остаётся даже царапин.
Рикки скользит наверх и, разлёгшись на телевизоре, тычет лапой в кого-то в верхней части экрана. Николас укрупняет изображение. Изображение моей личности отъезжает в сторону и теперь хорошо виден задний план с собратьями-туристами. И снова в этой толпе я узнаю человека достаточно высокого, чтобы выделиться из общей массы. Он как раз подходит к женщине с ребёнком.
— Вот так-так, — задумчиво тянет Николас, — что-то я не помню у Антуана новой пассии. Кого это он провожает? А, та самая малышка с мамой… Как-то не углядел. Не помнишь, долго он тут крутился?
Пожимаю плечами.
— Видела только, как он подошёл к этой даме, они пошептались, потом он её в щёчку клюнул — и смотался… э-э… к машинам ушёл.
— Нечего ему там было делать, — жёстко говорит Ник. — У него на этот день были назначены переговоры, я сам его туда послал, а он вместо этого в горах ошивается?
Он покусывает губу. В раздумье вцепляется в собственные кудри на затылке.
— А что, собственно… — Я теряюсь. — Да брось, Ник. Почему именно пассия, может, родня? Ты же со мной, как с родственницей, вон как носился, ни в чём не отказывал. Наверное, он обещал их свозить на экскурсию, а из-за твоих переговоров не смог, вот и приехал извиниться. Стала бы она с ребёнком на такую тропу соваться одна?