Сорванный тюльпан
Шрифт:
Школа в те годы для меня не была чем – то важным, я ее вообще не любила, была очень застенчива, поэтому боялась отвечать и поднимать руку на уроках и, конечно, получала двойки, хотя знала ответ. Теперь, только спустя десяток лет после её окончания, я осознаю то, что школа это одно из тех мест, в которое, будь такая возможность, не задумываясь, я заново пошла бы учиться. Вновь совершила бы все те ошибки, за которые тогда терзалась и каялась. Сейчас, вспоминая былое, тоскую о безвозвратном времени, о той непринужденности, сравнимой только со свободой и волей молодого жеребца в открытом чистом поле. Но согласитесь, не все школьники так думают, им присуще скорее, так же, как и мне в ученические годы, мнение о том, что школа – это полный отстой. Тогда, в те прекрасные, свободные дни мне, почему-то не хватало солнца, ощущение ненужности меня преследовало и жила я как «не раскрывшийся бутон» во мраке, ждала лучик света, и вот он появился, Сеня стал неотъемлемой частью моей жизни, он был нужен мне, необходим для полноценной жизни. Благодаря ему, я переборола в себе стеснение и страх, и жизнь постепенно начала меняться. Так, однажды, на уроке математики я подняла руку, учитель шокировано кивнул головой,
Свой самый первый спектакль Леонид Борисович организовал осенью, где объединил все пятые классы. В постановке участвовал Сеня, конечно, поэтому и я вызвалась участвовать в этом мероприятии, главной роли у меня не было, но это не имело никакого значения, находиться рядом с Сеней было намного важнее для меня, войти в его жизнь, узнать его получше, быть хоть на минуточку ближе. Спектакль Леонид Борисович поставил на основе русской сказки, но диалоги, костюмы, декорации он придумал сам. Мы собирались на репетицию после уроков, нас иногда отпускали с занятий, а те, кто учился со второй смены, приходили пораньше в школу, чтобы репетировать всем вместе. Ведь участие в художественной жизни школы приветствовалось и даже поощрялось. Для меня эти два три часа, проведенные рядом с Сеней, были лучшим временем провождения в школе.
Мой пятый класс, самый обычный класс, в самой обычной традиционной школе, вот только я была настолько стеснительной, что мало общалась с одноклассниками и не имела хорошей подруги в классе. Нехотя просыпаясь утром, я думала не об учебе, а о том, что пройдет несколько ужасных часов, и мы вновь встретимся с Сеней, именно эти оптимистичные мысли помогали мне бодро преодолевать утреннюю вялость. На репетициях я сблизилась с Каролиной, мы учились с ней в одном классе, но раньше, как – будто не замечали друг друга. Ни с кем мне не было так весело как с ней, вместе мы хохотали до слез каждый день, останавливались только на минуту, чтобы снять боль напряжения на щеках от смеха. Каролина была похожа на свежеиспечённую булочку, такая же пышная, сахарная, румяная внешне и пылкая внутри. Толстая, длинная, золотая коса была ее главным достоянием, лицо русской красавицы украшал длинный остренький носик, но острее, по сути, был ее язычок, словно ядовитые стрелы были её слова самозащиты, она говорила, будто наизусть читала сценарий стендап-комика, всегда была права, самоуверенна, величественна и целеустремлённая. Каролина многому меня научила: женственности и гордости, она развязала все мои потаенные узелки, в коих когда-то я прятала свою уверенность, свое эго. Она научила меня мыслить по – взрослому, но оставаться ребенком. Думаю, что именно она заложила в моем «фундаменте» – свободу – во всем, в мыслях, в поведении, в одежде, она любила вольное слово и меня научила откровенной, не зажатой какими – либо рамками приличия, манере выражать свою точку зрения, общаться. Мы проводили с ней целый день вместе, а вечерами созванивались по телефону, настолько сильное между нами было единодушие. Единственное, что я скрывала от нее, это свое отношение к Сене. Я и на репетициях в актовом зале не подавала виду своей симпатии к нему, а только тихонько любовалась им. Но все остальные девчонки крутились возле него как дети, увидавшие целый холодильник бесплатного мороженого, при этом их лица были похожи на гримасы японских мультяшек. Особенно любезен был к нему Леонид Борисович, он как бы выделял его из толпы, относился к нему как к любимому плюшевому мишке.
Сеня вертелся на сцене, изображал смешные миниатюры, дурачился, с ним всегда было весело всем. На что и, озабоченный раздачей текстов, Леонид Борисович не мог, не обратить свое внимание. Выражение его лица исказила гримаса ужаса, в момент, когда он увидел, как Сеня чуть было не свалился с театральных подмостков. «Таракан» вспорхнул, и вмиг оказался рядом с ним, и таким деликатно – поучительным, родительским тоном обратился к нему.
– Сеня, прекращай каламбур, ты ведь чуть не свалился. Живо слезай со сцены.
Школьная театральная сцена достаточно высоко была поднята от пола, по бокам у нее вились лестницы, обтянутые красными коврами, ведущие к ее основанию, шикарные бордовые кулисы свисали яркой бахромой. И когда наблюдаешь, как ребенок ходит по краю сцены, действительно становится страшно. Но Сеня решил ослушаться так любящего его преподавателя, и продолжил свое выступление. Он разыграл финальную миниатюру «падение со сцены» и при этом был так великолепен, что все на миг задержали дыхание и замерли. Девчонки тут же подбежали к Сене, вихрем закружились вокруг него и заботливо отряхивали от пыли, поправляли рубашку, жалели его. Сеня всегда был окутан вниманием, он как букет цветов, радовал душу, его хотелось потрогать, смотреть на него, ухаживать, оберегать, это была всеобщая любовь. Столько в нем чистоты и тепла было, он, словно океан, притягивал взгляд. И можно было даже не заметить, как далеко уже тебя уносит на волнах его спокойствия. В такие моменты моя душа плыла по лунной дорожке всё дальше в глубину его небесных глаз. Я всё чаще начала замечать за собой, как безотчетно увлекалась им, так сильно, что по нескольку минут бывала, бесчувственна ко всему меня окружающему и забывала всё настоящее. Эти секунды самозабвения, моя мечтательность о нем вдохновляли меня, но переламывали самолюбие моё, самоуважение, так как наяву я понимала, что нет у меня тех сил и смелости, что руководят мною в мечтаниях. Я, будучи ещё ребенком, на тот момент никак не могла определить то удивительное незнакомое чувство, что испытывала к нему, боялась признаться себе в очевидном и отмахивалась от своих мыслей, слишком стыдилась их проявления, что ли. Он был так близко и в то же время очень далеко.
Когда я репетировала свою реплику на сцене, Сеня обычно не был заинтересован её прослушиванием, и мне было обидно, я нуждалась в его внимании, меня обижало его безразличие и в такие моменты мне хотелось сжаться со всех сил и исчезнуть куда – ни будь в безлюдное место, например на берег реки.
Если репетиции затягивались до вечера, то домой мы возвращались все вместе. Все мы жили недалеко друг от друга и со школы ходили по одной дороге. Сеня с мальчишками шел впереди нас, он часто оглядывался и когда замечал, что все наше внимание нацелено на него, начинал «дурачиться», мне нравилось, что он такой – открытый, свободный был.
К сожалению, совместных репетиций и спектаклей у нас больше не было, и мы почти не виделись. Редко, только в раздевалке, перекинемся «приветом», или на физкультуре, бывало, соединят наши классы. Эти встречи, как мгновения, что тяжело сохранить в памяти, от того мое чувство к нему возрастало, притяжение становилось сильнее, интерес не давал покоя. Так прошел год.
3
Любовь в тебе играла сильная
Закрыв глаза, ты начала войну
Но я соперничать не стану, милая
Тебе я руку дружбы протяну
Пятый год в школе разрушил наши отношения с Таней, она отдалилась от меня, стала другой, наша, когда-то близкая, нежная дружба, стала холодной и далекой. Мы взрослели и у каждой появились новые друзья и увлечения. Таня всё больше времени проводила со своими одноклассниками. Бывало, вечерами зимой посмотришь в окно, она идет со школы поздно (вторая смена) с одноклассниками и Сеня с ними, на горку кататься, а за мной, как раньше, не заходит. Я расстраивалась … но с Каролиной быстро забывала обиду.
Время пролетело незаметно и вот уже снова каникулы! Каролину на лето отправили к родственникам. А моей маме в этом году не досталась путевка в детский оздоровительный лагерь, так я осталась на лето дома, и всё вернулось на круги своя, словно и не было никогда, между нами, с Таней раздора, наши отношения стали прежними.
Жаркое было лето, яркое солнце. Наш город приезжие называют «солнечный», от того, что так много солнца, как у нас, нет нигде. Беспощадная жара гнала всех на речку. Таня была очень любознательной девочкой, ну а я училась у нее. Как – то раз мы, втайне от родителей, пошли на запретный, левый берег, поваляться на пляже под тальником, эта небольшая кустарниковая ива, имела специфический запах, но создавала атмосферу тропиков и тенек. Там мы наблюдали за головастиками в луже, проваливались по калено в тягучей грязи, так сказать, принимали грязевые ванны, правда, запах от неё был ужасный. Но не только всё это на левом берегу, было нам любопытно. Красавец мост, железный великан, ещё одна тайна нашего детства, манящая своей неизведанностью.
В моем случае моста было два: один новый автомобильный, а второй отслуживший своё время ветхий, заброшенный. Два моста со своими историями, до сих пор стоят на том месте бок о бок, скрипя, скорбят, достойно выдерживая все происходящее на них, хранят память долгих лет. Старый, мертвый мост, вселяет страх своим безжизненным видом. В него вдыхают жизнь лишь влюбленные пары, что редко, но всё же прогуливаются по его истрескавшемуся асфальту, проросшему травой; отчаянные парни пишущие свои признания в любви на его высоких арочных дугах, и те несчастные люди, что так легко и бессмысленно прощались на нем со своей жизнью. На самом деле они не хотели умирать, никто не хочет умирать. Они просто хотели избавиться от страданий. Иными словами, эти люди знают, почему хотят умереть, а вот зачем жить, не знают. Стоять на краю, сосредоточенно вглядываясь в воду, думать о том, что всё кончено, и ничего уже не исправить, прыгнуть и в полете понять, что безрассудство привело его к этому месту, страх заставил опустить руки, и лишь отчаяние вызвало слезы, он проклял и возненавидел сам себя, а что потом? Удар, болевой шок, потеря сознания, смерть. Вот это уже не исправить, не вернуться уже назад. Каким бы неудачливым, приниженным ни был человек при жизни, всё же не оправдывает его этот жалкий поступок. Какой бы сложной не была проблема, всё же она решаема. Трусливый побег ничего не решит, а вот надежда, и вера в свои силы, опора на близких, родных и любовь, помогут пройти этот сложный путь и научиться заново жить. Мы все всячески стесняемы, но не загнаны в угол; мы в растерянности, но наше положение не безвыходно. Проблемы стоит решать по мере их появления. Я слышала о судьбах людей, которые в какой – то момент своей жизни испытывали отчаяние и не хотели жить, но их обстоятельства изменились к лучшему – причем совершенно неожиданным образом, и это может случиться с каждым. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Незачем страдать, молча, разговор с близкими всегда помогает более уравновешенно относиться к ситуации. Если же всё – таки ничего изменить уже нельзя, то можно изменить свой взгляд на ситуацию. Мирясь с неизбежным, мы учимся более положительно смотреть на вещи. Тогда и охотнее ищем решение проблемы, вместо того чтобы покончить со всем раз и навсегда. Если бы в жизни не было трудностей и проблем, человек никогда не стал бы разумным и отведенный ему век казался бы никчёмным, безрадостным и скучным. Но если всё же жизнь кажется особенно беспросветной, и угасла вера в счастливое будущее, то это всего-навсего глубокое заблуждение, ведь всё зависит от нас самих. Мы все без исключения посланы в этот мир с умопостигаемой объективностью разума, стоит лишь перестать вечно жалеть себя и лениться, и сразу почувствуете то, как быстро всё в жизни станет меняться к лучшему. Всегда есть выход из состояния головастика, бултыхающегося в грязи, в состояние журавля, парящего в лазурном чистом небе.