Соседка (сборник)
Шрифт:
На целый месяц! У Петра даже дыхание перехватило от возбуждения. Вот это да! Целый месяц в его распоряжении. И Томы. Это, ежу понятно, будет их месяц, иначе зачем бы она сказала об этом Петру. Хотя не месяц – два дня, с учетом сегодняшнего, уже теряются. А если прямо сейчас занырнуть к ней?
– Сейчас не получится, – улыбнувшись и снова прижавшись к Петру, предугадала его желание Тома. – Свекруха вот-вот должна подойти, звонила уже. Так что только вечером. Или завтра днем. Ну, ладно, я пошла.
Она помахала на прощание
– Постой, а соду-то ты не взяла! – спохватился Петр.
– Дурачок! – засмеялась Тома, и прикрыла за собой дверь. Послышался легкий шорох ее удаляющихся шагов.
Целый день Тимохин был как на иголках, от не оставляющего его волнения запорол кучу фотобумаги – то передержит, то не додержит. После обеда он повез фотографии в редакцию, и все пятнадцать минут, пока шестой маршрут плелся до его остановки, думал о Томе и капал слюной.
– А текстовки к ним кто будет писать? – сердито спросил редактор, когда Петр, положив пачку фотографий на его стол, хотел было тут же улизнуть.
– Так мы же с Каретовым ездили, пусть он и напишет, – недовольно сказал Тимохин. – Он сам говорил, что у него будет штук пять зарисовок и пара репортажей с этими фотографиями.
– Нету Каретова, – хмуро сказал редактор. – Вы, случайно, не квасили в совхозе?
– Ну, было чуть-чуть, – признался Тимохин. Он уже догадывался, в чем дело – наверняка завсельхозотделом Каретов, когда они поздно вечером вернулись в город на редакционном уазике, пошел «догоняться», а сегодня вот не вышел на работу.
– Выгоню его когда-нибудь, к чертовой матери! – чертыхнулся редактор. – Ладно, давай так: ты мне даешь в этот номер хотя бы два-три снимка с развернутыми, строк по сорок, текстовками, а я тебе за это двойной гонорар. Идет? Каретова теперь дня три не будет, сам знаешь.
– Ладно, – с неохотой согласился Тимохин. – Но напишу я их дома.
– Но чтобы с утра как штык!
– А то! – весело сказал Петр.
Дома, после того, как они всем своим небольшим семейством посмотрели очередную серию «Семнадцати мгновений семьи» – девятилетней дочери Настеньке это тоже разрешалось, при условии выполненных уроков, и настала пора укладываться спать, Николай сказал, что еще поработает.
В их малогабаритной двушке рабочего кабинета у Петра, конечно, не было – в зале спала дочь, в спальне, естественно, сами родители, и жена Лена привыкла уже к тому, что муж использовал под кабинет кухню.
Здесь он делал фотографии, читал, писал – Петр хоть и был всего лишь фотографом, но никогда не упускал возможности подзаработать и на текстах, в которых их маленькая, но очень прожорливая трехразовая газета всегда остро нуждалась. А покурить спускался на улицу или же дымил в подъезде, в зависимости от времени года.
Лена, уже привыкшая к такому распорядку, да и к тому, что Петр как муж в последнее время к ней несколько охладел – нет, любить и уважать ее как мать своего ребенка он не перестал, просто в их отношениях поубавилось пылкости, – спокойно отправилась в спальню одна.
Петр положил перед собой на столе стопку писчей бумаги, раскрыл блокнот с последними записями, и начал писать развернутую текстовку – как и просил редактор, – к первому снимку. Это был мастер-наладчик из тракторно-полеводческой бригады по фамилии Букашкин.
В любое другое время он бы еще раз просмеялся над этой забавной фамилией, тем более, что носитель ее был здоровенным, под два метра, мужиком с пудовыми кулаками, никак не похожим на букашку, и гаечный ключ, с которым он сурово позировал, в его кулаке был похож на игрушечный.
Но из головы Петра не шло видение: там, внизу, как раз под его квартирой, разгуливает сейчас в коротеньком халатике, обнажающем стройные, немного полноватые ножки, или уже лежит в постели, разбросав эти самые ножки, и возможно, думает о нем эта чертовка Тамара. И Петр, отгоняя эту соблазнительную картинку, тряс головой и кусал губы.
После долгих творческих мук, перебиваемых настырными эротическими видениями, он все же написал одно предложение: «Афанасия Букашкина, мастера-наладчика второй тракторно-полеводческой бригады совхоза «Путь Ильича», не зря называют «мастер золотые руки». И пошел курить.
Выйдя в подъезд он, как был в тапочках, спустился на первый этаж, задержался на секунду у обитой кожей двери Тамары и, оглянувшись по сторонам, припал к ней ухом, задержал дыхание. Из-за двери слышалось негромкое бормотание телевизора.
«Не спит!» – взволнованно подумал Петр, поднес было палец к кнопке звонка, но тут же отдернул его. Сбежал вниз, сел на лавочку у подъезда и трясущимися руками воткнул в рот сигарету, прикурил, ломая спички.
«Идти сегодня к Томе, не идти? – лихорадочно размышлял он. – Ах, как хочется!.. Но ведь так и попасться недолго. А вдруг Лена или дочь проснутся – в туалет там, водички попить, а меня нет на кухне. Хотя они обе знают, что он ходит курить в подъезд – не лезть же каждый раз в спальню, откуда и был выход на единственный балкон… Нет, так дела не делаются. Надо будет или командировку придумать на пару деньков, или просто остаться дома – фотографии делать, и прошмыгнуть к Томе средь бела дня…»
Вот, блин, проблема-то свалилась нежданная на его голову. Но отказываться от соседки, самой выбравшей его для романтических отношений, вовсе не хотелось.
Так ничего не решив и выкурив две сигареты подряд, Петр поднялся к себе. Дома было тихо, жена и дочь продолжали дрыхнуть – одна в супружеской постели, другая на диване в гостиной.
Петр снова уселся за стол, принялся за второе предложение текстовки к фотографии этого мордоворота Афанасия Букашкина: «За что бы он ни взялся этот мастер, все горит в его руках…».