Сосна и олива или Неприметные прелести Святой Земли
Шрифт:
Одна из самых замечательных живых церквей Святой земли находится в небольшом галилейском селе Абу Синан, на периферии Акки. Христиане села живут на вершине горы, а внизу живут многочисленные друзы и мусульмане. В селе есть обычная церковь, но на краю, на погосте есть и церковь-пещера, вырубленная в скале. Кажется, что она сохранилась со времен Гонимой церкви, а то и с более ранних времен. Подобные церкви-пещеры можно найти в монастырях Иудейской пустыни, но в селе такая церковь удивляет. Ее стены голы, посреди стоит каменный алтарь, висят иконы св. Георгия-Победоносца, которому посвящена эта церковь.
Но большая часть старых святынь и церквей страны “перешли в ислам” вместе с населением,
Тот же процесс перехода можно увидеть в Абу Гоше, где части церкви крестоносцев послужили основанием мечети, на Масличной горе, где место Вознесения граничит с мечетью, и других местах. Для других церквей переход был более полным: так, церковь Газы превратилась в мечеть, но сохранила колокольню, правда, без колоколов; ее молитвенная ниша обращена к Мекке, но расположена не по центру. Собор в Рамле также стал мечетью, но та лишилась своих верующих.
Переход в иудаизм чаще происходил с вали. В Азуре, к востоку от Яффы, семикупольный вали стал синагогой турецких евреев после 1948 года, в Явне древний и огромный вали Абу Хурера стал синагогой и святыней раббана Гамлиэля, возле Калькилии вали Наби Ямин стал местом паломничества для евреев, видящих тут могилу праотца Вениамина, Харам Ибрагимие, построенный над Двойной пещерой Махпела, и могилы Иосифа и Рахили относятся к тому же сорту гробниц. Нечто похожее на превращение церкви в синагогу произошло только в Шило, где древняя византийская структура была залита бетоном, и послужила основой молельни поселенцев.
ГЛАВА XXXIV. ЕРЕТИЧЕСКИЙ МЕССИЯ
Иудеи – это те, кто не признает Иисуса ни богом, ни Христом – Мессией. Но если Иисус не был признан иудеями, другой человек – был. Его имя не всем известно. Правоверные евреи сплюнут или сморщатся, поминая его. “Не упоминать его – ни добрым, ни худым словом” – решили раввины. И не от нейтральности – худшее еврейское проклятие: “Да сотрется имя его”. Как худшей каре, этого мессию, Саббатая Цеви, предали забвению. Этот приговор был бы осуществлен – если б не Гершом Шолем, скончавшийся несколько лет назад в Иерусалиме светский теолог, знаток мистики, великий ученый и запоздавший на триста лет апостол Саббатая Цеви.
Гершом Шолем родился в ассимилированной еврейской семье в Берлине, “берлинец в третьем поколении”, – говорил он о себе. Позднее он усомнился в ассимиляции и спросил отца: “Если мы такие ассимилированные, почему ни один немец-христианин ни разу не посетил наш дом?” Шолем занялся ивритом, стал сионистом, был пораженцем и пацифистом во время первой мировой войны, и, проклят отцом – немецким патриотом, уехал в Палестину. В отличие от светских сионистов, он погрузился в изучение еврейской мистики, в отличие от религиозных, он не исполнял заповеди Торы.
Мистика и сионизм привели Шолема к образу Саббатая – лжемессии XVII века, увлекшего за собой миллионы евреев, а затем перешедшего в ислам. Мистика – потому, что саббатианство было высшим расцветом средневекового мистицизма, сионизм – потому что распространенным ругательством в адрес сионистов было сравнение с саббатианством (сегодня так ругают израильские левые – религиозных националистов, как мы увидим, без особого основания). Интересно, что Гершом Шолем был одним из основателей Союза Мира, группы интеллектуалов, стоявших за мир с палестинцами – так что и сионизм его был особенным.
Шолем поднял эту тему (о Саббатае мало что было известно) и в 1957 году издал запоздавшее светское “Житие Саббатая” – научный труд в двух томах. В 1973 году вышло значительно расширенное английское издание книги в издательстве Принстонского университета, в переводе Цви Вербловского. Саббатай Цеви сумел сделать то, что не сразу удалось Иисусу.
Если б апостолы древней иерусалимской церкви увидели, как миллионы евреев от Амстердама до Украины, от Йемена до Салоник ликуют, вознося имя Саббатая, они бы испытали острое чувство разочарования – вот такого приема они желали своему учителю, вот такого ликования. Легенда говорит, что даже рационалист Бенедикт Спиноза собрался идти в Смирну к Саббатаю, да узнал о его отречении. Саббатая поддерживали бедные и богатые, ученые и неученые, верующие и скептики. Об Иисусе можно спорить – соблюдал ли он заповеди и намеревался ли соблюдать их. Но на знамени Саббатая изначально было начертано отречение от заповедей – и даже это не помешало евреям.
Саббатианство было апофеозом иррационального иудаизма, существовавшего издревле и до наших дней рядом с нормативным, рационалистическим иудаизмом. Рационалистический иудаизм Рамбама, Виленского Гаона, нашего современника, проф. Исаии Лейбовича подчеркивал важность исполнения заповедей, традицию, отказ от мистики и экстаза. Как мы увидим в дальнейшем, именно это, на наш взгляд, бесплодное направление иудаизма было избрано израильской левой в качестве своего союзника – как менее опасное, нежели иррациональное направление. Рамбам писал о временах Мессии: “И при Мессии ничего не изменится – он не творит ни чудес, ни знамений, не воскрешает мертвых. Тора и ее законы останутся навеки. Мессия будет царь из дома Давидова, изучающий Тору и ведущий Израиль по пути Торы, который соберет изгнанников и отстроит Храм. Не ожидайте космических перемен...” Проф. Лейбович говорит еще проще: “В иудаизме нет ничего, кроме исполнения заповедей”.
Вторая школа, иррациональная, школа каббалы, св. Ари, Саббатая Цеви, Бешта, хасидов и покойного р. Кука предвидела революционное преобразование иудаизма в нечто совершенно новое. “Раайя Меемана” («Верный Пастырь») говорит о том, что с приходом Мессии даже Закон, Тора будет изменена: вместо нашей Торы, Торы Справедливости, соответствующей Древу познания добра и зла, появится новый Завет, Завет Любви, соответствующий Древу жизни.
Слова эти были написаны в Цфате в XV веке, когда в городе поселились беженцы из Испании, сефарды. Сефарды принесли с собой каббалу, возникшую среди евреев Испании, но именно здесь это учение было радикально изменено.
Если Галилея похожа на свою сестру Иудею, то Цфат подобен Иерусалиму. Он стоит на высокой горе, и виден издалека, с берегов Кинерета. Видимо, на его огни указывал Иисус, стоя внизу, у озера, говоря: “Вы – светоч мира. Город на горе нельзя спрятать” (Матф. 5:14). Трудно представить себе место, более насыщенное ностальгией, чем Цфат. Проходя по маленьким, поросшим травой-муравой дворикам Старого города, можно представить, что тут ты родился и вырос, что с этим рыжим котом ты играл в детстве и за этой девушкой с толстой косой ухаживал. Цфат менее экзотичен, чем Иерусалим, куда более обжит евреями, и в нем может возникнуть иллюзия непрерывности, или по крайней мере давности нашего пребывания в Святой Земле в обычном, простом и понятном смысле. Цфат похож на еврейское местечко начала века, знакомое по картинам Шагала или по рассказам дедов: идиллия с побеленными стенами хат на краю широкого и глубокого вади Амуд. Похож он и на еврейские кварталы старых испанских городов – Толедо, Кордовы, как будто их принесли с собой изгнанники.