Состояние постмодерна

Лиотар Жан-Франсуа

Идея (или идеология) абсолютного контроля над системой, который должен улучшать ее результаты, с аргументацией Бриллюэна [192] показала свою несостоятельность в отношении противоречия: он понижает результативность, хотя заявляется обратное. Эта несостоятельность объясняет, в частности, слабость государственных и социо-экономических бюрократий: они душат контролируемые ими системы или подсистемы и задыхаются вместе с ними (отрицательный feedback), Такое объяснение интересно тем, что ему не нужно прибегать к какой-либо легитимации, отличающейся от легитимации системы, например, к легитимации свободы человеческих индивидов, настраивающей их против излишней авторитарности. Допуская, что общество является системой, нужно понимать, что контроль над ним, подразумевающий точное определение его изначального состояния, не может быть действенным, поскольку это определение невозможно.

192

Информация сама по себе стоит затрат энергии: отрицательная энтропия (т. е. потенциальное увеличение энергетики), которую она устанавливает, порождает энтропию. Мишель Серр часто использует этот аргумент, например, в работе «Гермес III.» (Serres M. Hermes III. La traduction. Paris: Minuit, 1974. P. 92).

Это

ограничение может лишь снова поставить под сомнение эффективность точного знания и вытекающей из него власти. Их принципиальная возможность сохраняется неизменной. Однако для познания систем классический детерминизм продолжает оставаться ограничением — неприступным, но понятным. [193]

Квантовая теория и микрофизика заставляют более радикально пересмотреть представление о непрерывной и прогнозируемой траектории. Препятствия, с которыми сталкиваются точные исследования, связаны не с их дороговизной, но с природой материи. Неправда, что недостоверность, т. е. отсутствие контроля, сокращается по мере роста точности: она тоже возрастает. Жан Перрон предлагает в качестве примера измерение истинной плотности (частное отделения массы на объем) воздуха, содержащегося в шаре. Она значительно колеблется, когда объем шара изменяется от 1000 м³ до 1 м³, и очень мало — когда объем шара меняется от 1 см³ до 1 /1000mc мм³; но можно уже наблюдать в этом интервале появление колебаний плотности порядка миллиардных долей, которые появляются нерегулярно. По мере того, как объем шара сокращается, значение этих колебаний возрастает: для объема порядка 1/10mc кубического микрона колебания достигают порядка тысячных долей, а для 1/100mc кубического микрона — порядка одной пятой доли.

193

Мы придерживаемся здесь позиции Пригожина и Стенгерса: Prigogine I. & Stengers I. La dinamique, de Leibniz a Lucrece // Critique. j380 (numero special Serres), janvier 1979. P. 49.

Сокращая объем дальше, доходят до порядка радиуса молекул. Если шар оказывается в вакууме между двумя молекулами воздуха, то истинная плотность воздуха в нем равна нулю. Однако примерно в одном случае из тысячи центр такого «шарика» оказывается внутри молекулы, и тогда средняя плотность в этой точке сравнима с тем, что называют истинной плотностью газа. А если мы спустимся до внутриатомных размеров, то наш «шарик» имеет вероятность оказаться в вакууме, где плотность снова будет нулевой. Тем не менее, в одном случае из миллиона его центр может попасть на оболочку или на ядро атома, и тогда плотность будет во многие миллионы раз выше плотности воды. «Если шарик сожмется еще…, то, вероятно, средняя плотность снова станет и будет оставаться нулевой, также как и истинная плотность, за исключением тех очень редких положений, где ее значение колоссально выше, чем в предшествующих измерениях». [194]

194

Perrin J. Les atoms (1913). Paris: PUF, 1970. P. 14–22. Этот текст Мандельброт дал в Предисловии к «Фрактальным объектам».

Знание касательно плотности воздуха, таким образом, разложилось на множественные совершенно несовместимые высказывания; они могут стать совместимыми только при условии их релятивизации в отношении шкалы, выбранной тем, кто формулирует высказывание. С другой стороны, при некоторых шкалах, высказывание данного размера не может сводиться к простому утверждению, а только к модальному, типа: «правдоподобно, что плотность равна нулю, но не исключено, что она будет равна 10n, где n может принимать высокие значения».

Здесь отношение высказывания ученого к тому, «что говорит» «природа», оказывается снятым игрой с неполной информацией. Модализация высказывания первого [ученого] выражает то, что фактическое, единичное (token) высказывание, которое произносит вторая [природа], невозможно предугадать. Расчету поддается только вероятность, что это высказывание будет скорее о том-то, а не о том-то. На уровне микрофизики невозможно получить «наилучшую», т. е. самую перформативную, информацию. Вопрос не в том, чтобы знать кто противник («природа»), а в том, какую игру он играет. Эйнштейн восстал против утверждения «Бог играет в кости». [195] Однако эта игра позволяет установить «достаточные» статистические закономерности (тем хуже для образа всевышнего Вершителя). Если бы он играл в бридж, то «исходная случайность», с которой сталкивается наука, должна была бы приписываться не «безразличию» кости в отношении своих граней, но коварству, т. е. оставленному на волю случая выбору между многими возможными чистыми стратегиями. [196]

195

Цитируется по: Heisenberg W. Physis and beyond. N. Y., 1971.

196

В выступлении на заседании Академии наук (декабрь 1921 г.) Борель убеждал, что «в играх, где не существует наилучшего способа играть [игры с неполной информацией], можно задаться вопросом, а нельзя ли — за отсутствием раз и навсегда избранного кодекса — играть более успешно, варьируя свою игру». Опираясь на это положение, Нойман показывает, что такая вариативность решения является при некоторых условиях «лучшим способом играть». (Guilbaud G. Th Elements de la theorie mathefhadque des jeux. Paris: Dunod, 1968. P. 17–21; Seris J. P. La theorie des jeux. Paris: PUF, 1974.) Художники «постмодерна» часто используют эти приемы. См., например: Cage J. Silence. Middletown (Conn.): Wesleyan U.P.; 1961; id. A Year from Monday. Middletown (Conn.): Wesleyan U. P., 1967.

Вообще, можно допустить, что природа является

безразличным противником, но она — не коварный противник, и деление на естественные науки и науки о человеке основывается на этом различии. [197] В прагматических терминах это означает, что в первом случае референтом — немым, но постоянным, как кость брошенная большое число раз — является «природа», на чей предмет ученые обмениваются денотативными высказываниями, представляющими собой «приемы», применяемые друг против друга; тогда как во втором случае референт — человек, являющийся в то же время партнером и развивающий в разговоре наряду с научной еще некую другую стратегию (включая смешанную): случайность, с которой он сталкивается, относится не к объекту или безразличию, а к поведению или стратегии, [198] т. е. является агностической.

197

Epstein I. Jogos//Ciencia e Filosofia. Revista Interdisciplinar. Universidade de Sao Paulo, 1979.

198

«Вероятность снова проявляется здесь не как основополагающий принцип структуры объектов, но как регулирующий принцип структуры поведения» (Granger G. G. Pensee formelle et sciences de l'homme. Aubier-Montaigne, I960. P. 142). Идея, что боги играют, скажем, в бридж, была скорее гипотезой греков доплатоновского периода.

Можно сказать, что эти проблемы касаются микрофизики и позволяют установить непрерывные функции, достаточно приближенные для правильного прогноза вероятного развития системы. Таким образом, теоретики системы, являющиеся в то же время теоретиками легитимации через результативность, считают, что они в своем праве. Однако в современной математике мы находим такое течение, которое вновь ставит под сомнение точное измерение и прогноз поведения объектов в человеческом масштабе.

Мандельброт относит все эти исследования к влиянию текста Перрена, который мы уже комментировали, но протягивает вектор действия в неожиданном направлении. «Функции, чьи производные надо вычислить — пишет он, — самые простые, легко поддающиеся расчету, но они являются исключениями. Говоря языком геометрии, кривые, которые не имеют касательной являются прямой линией, а такие правильные кривые, как круг, представляют собой интересные, но очень частные случаи» [199] .

199

Op. cit. P. 4.

Такая констатация — не просто курьез, имеющий абстрактный интерес; она подходит к большинству экспериментальных данных: контуры клочка пены соленой мыльной воды представляют такие фрактальные разбиения (infractuosites), что невозможно на глаз определить касательную ни к одной точке ее поверхности. Здесь дается модель броуновского движения, чья особенность, как известно, заключается в том, что вектор перемещения частицы из некоей точки является изотропным, т. е. все возможные направления равновероятны.

Но мы находим туже проблему в обычных масштабах, когда, к примеру, хотим точно измерить длину берега Бретани, поверхность кратеров Луны, распределение звездной материи или «прорывы» шума в телефонной связи, турбулентность вообще, формы облаков — короче, большинство контуров и распределений вещей, которые не были упорядочены человеческой рукой.

Мальдерброт показывает, что фигура, представленная такого рода данными, объединяет их в кривые, соответствующие непрерывным непроизводным функциям. Упрощенная их модель — кривая фон Коха; [200] она имеет внутреннюю гомотетию; можно строго доказать, что гомотетическое измерение, на котором она строится, представляет собой не целое, но log4/log3. Мы в праве сказать, что такая кривая располагается в пространстве, «число измерений» которого между 1 и 2, и, таким образом, она есть что-то интуитивно промежуточное между линией и поверхностью. Именно потому, что их релевантное гомотетии измерение является дробью, Мандельброт называет эти объекты фрактальными.

200

Непрерывная кривая не спрямляется внутренней гомотетией. Она была определена фон Кохом в 1904 году и описана Мандельбротом. (См. бибилиографию к «Фрактальным объектам»).

Работы Рене Тома [201] имеют сходное направление. В них также непосредственно ставится вопрос о понятии устойчивой системы, которая является предпосылкой лапласовского и даже вероятностного детерминизма.

Том учредил математический язык, позволяющий описать, как прерывности могут формальным образом появляться вдетерминированных явлениях и давать место неожиданным формам: этот язык создал теорию, называемую теорией катастроф.

Допустим, дано: агрессивность есть переменная состояния собаки; она возрастает в прямой зависимости от ее злобности и является контролируемой переменной. [202] Предположим, что последняя поддается измерению, дойдя до пороговой величины, она трансформируется в атаку. Страх вторая контролируемая переменная — производит обратный эффект и, дойдя до пороговой величины, приводит к бегству собаки. Если нет ни злобности, ни страха, то поведение собаки нейтрально (вершина кривой Гаусса). Но если обе контролируемые переменные возрастают одновременно, оба порога будут приближаться одновременно, тогда поведение собаки становится непредсказуемым: она может внезапно перейти от атаки к бегству и наоборот. Система называется неустойчивой: контролируемые переменные непрерывно изменяются, переменные состояния изменяются прерывисто.

201

См.: Thome R. Modeles mathemariques de la morphogenese// 10/18, 1974. Изложение доступное неспециалистам в теории катает-роф дано К. Помианом в «Катастрофах и детерминизме» (Pomian К. Catastrophes et determinisme//Libre. j4, 1978. P. 115–136).

202

Пример взят Помианом у Зеемана: Zeeman E. С. The Geometry of Catastrophe // Times Literary Supplement. 10 decembre 1971.