Сотник из будущего. Балтийский рейд
Шрифт:
– Ах, ты ж гадёныш шустрый!
Резкий прыжокРадяты он почти что «прозевал», и атаман, выдернув на лету засопожник, ударил им точно в то место, где буквально мгновение назад сидел Сотник.
Уйдя кувырком в бок и вскочив на ноги, Андрей раскачивался, делая мелкие шажки из стороны в сторону змейкой. Что там на уме у ушкуйника? Ещё сподвигнет его просветление метнуть нож, вот и «довыпендриваюсь» тогда, –мелькнула в голове мысль, и он продолжил «качать маятник».
Заинтересованно понаблюдав на странные движения Сотника, Радята не решился-таки оставаться без своего последнего оружия, и атаковал противника, сделав резкий укол
А вот тут уже работает связка Андрея. Передний блок обоими руками с отводом ножа вперёд, куда он и сам так-то хочет идти по инерции, да с проворотом вокруг своей оси «по часовой», удар каблуком сапожек сверху в стопу…! Так положено, не морщимся тут, нас так учили! Правая рука основанием ладони бьёт резко в запястье…Всё верно…Нож улетает далеко в сторону. А вот теперь…Н-на!…И Андрей от души «дал леща» в правое ухо Щукарю.
– Я тебе говорил, что я теперь тебя за твоего тятю воспитывать буду!? Н-на-а! –ещё в другое ухо с размаха! – Четыре десятка, опорось, уже поди, разменял?! А всё дурью маешься, Радятка! Н-на-а опять леща! А ну-ка иди сюда, гадёныш!
Всё перемешалось в голове у Радяты. Никогда с ним не было такого. Даже в самой лютой и безнадёжной сече он ни разуне терял присутствия духа. А тут в голове у него стоял сплошной колокольный звон, и сквозь него в помутнённое сознание проникал крик его отца!
– Ты почто старших не уважаешь, Радятка! Ты почто бражничаешь целый день, щенок! Почто ругаешься, окоёмник, бранными словами!
«Бах, бах, бах!» – сыпались звонкие удары оплеух и затрещин…Именно затрещин, хлёстких и ошеломляющих. Были бы удары кулаком – понятно. С кровью, с болью и с осколками зубов, пришла бы к нему боевая ярость, и он бы сцепился с любым соперником не на жизнь, а на смерть. Но это, это было что-то другое, словно из далёкого и давно позабытого детства. Так его когда-то воспитывал только лишь его тятя, уже более четверти века назад, когда он ещё был шибутным да бедовым мальчишкой. Проказничал и бедокурил Радятка стабильно, за что и получал часто суровое отцовское воспитание.
Щукарь вдруг глухо всхлипнул и, сев на землю, сложил на коленях и локтях голову.
– За дело всё, за дело, батька! Секи, сколько надо, виноват я!
– Хм, – Сотник покачался, стоя на носках, и сел рядышком с ушкуйником. Ну ладно, ладно, Радят, всё-всё…Закончили. Ну не буду уж больше шпынять. Ты охолони тут малясь. Просто сам меня пойми, ну как мне было тебя по-другому-то встряхнуть, ты же упёртый какой–не прошибёшь!
Щукарь, помолчав, поднял голову и глубоко вздохнул:
– Как по отчеству-то тебя, командир?
– Иванович я, – ответил Сотник.
– Выходит, что оба у нас бати Иванами были. Ну, так не ты-то меня воспитывал сейчас, старшой, не ты. Вот как наяву всё это было. Отца я видел, Сотник, тут, вот как тебя сейчас, и слышал прямо здесь, вот на этой самой поляне. Словно морок какой-то нашёл! И голос его, и затрещины прямо такие же, что он мне когда-то давал! Всё его! Даже ругался батя, Царствие ему небесное, как когда-то по молодости, когда я набедокурю чего. Как такое может быть, Иванович? – и он пытливо посмотрел на Андрея.
Что тут можно было сказать человеку? Что у него от кратковременной потери сознания при первом нокаутирующем ударе и от последующих затрещин разум вдруг помутился, и что-то там ему привиделось затем? А, может, что это его совесть, которая всё равно в нём есть, живой ведь человек-то,
– Не знаю я, Радят, –только и ответил атаману Андрей,– Видать, не пропащий ты человек, коли твой тятя тебя не оставляет, и порой помогает в разум войти.
– Вот и я так думаю, что неспроста я тут тятю видел. Видать, это знак мне такой был. Ведь если рассудить здраво, то всё верно ты мне говорили про поход, и про то, что польза от него всем русским, а стало быть, и нашим новгородским землям. И о войске своём вон как печёшься, готовишь к походу его. Это всё я, баламут, тебе тут порчу вместо того, чтобы добрым делом для общей пользы заняться! –и, словно сбрасывая с себя тяжесть, Радята вскочил на ноги и повернулся к Сотнику.
Андрей тоже на рефлексах был уже в верхней стойке.
– Прости, командир, за поведенье своё недостойное. За гордыню и худые слова мои. За то, что боевое железо против тебя безоружного поднял и не сразу понял всего того, что ты мне сказать хотел. Спасибо за науку твою, словно завеса-наваждение с меня спала какая-то. Ты для меня теперь атаман, что прикажешь, то и буду делать. Ибо знак мне был свыше дан. А Бог даст, с победой коли вернёмся, заложу я храм святого Иоанна в честь отца в своём родном ладожском селище. Вот тогда-то и ладно всё будет. И просветлевший лицом Радята открыто посмотрел в глаза Сотнику.
–Договорились, друг! – и мужчины крепко обнялись.
Через пять минут на пристань, замершую в немом молчании, вышли два увлечённо беседующих человека. Было видно, что эти близкие по духу люди обсуждают какое-то общее для них дело. Один, правда, при этом слегка прихрамывал да растирал горящие ярким огнём припухшие словно пельмени уши.
– Дела-а…
Открывая назначенный ранее совет, Сотник, обвёл взглядом штабную избу. Все, как и в первый раз, занимали свои места. Вот за столом, что-то чиркая в пергаменте, сидит начальник штаба Филат Савельевич. Первый заместитель комбрига Климент Петрович тихонько шепчет на ухо начальнику разведки Варуну, а тот только при этомхмурится да машет, как и всегда, недовольноголовой. Ганзейцы сидят по лавкам чинно и ровно, ожидая начала совета. Сидящий рядом с ними Радята Иванович тоже непривычно спокоен и сосредоточен. Вот в избу заскочил запыхавшийся от заполошной суеты сборов заместитель по тылу Лавр Буриславович, и Андрей начал совет.
Первыми на нём заслушали строевых командиров, доложивших о положении дел в своих командах и об итогах тренировок в затоне.
Затем начальника тыла и штаба бригады. Доложивших о прибытии и постановке на довольствие уже более восьми сотен бойцов. Ещё около полутора сотни воинов, с их слов, должны были подойти в ближайшую седмицу, подтягиваясь из всех дальних концов на сбор по тревоге.
Командир степной сотни Азат Хайдарович доложил, хмурясь, что с лошадьми пока у них совсем беда, из усадьбы да с отпускниками пригнали их только три сотни, да ещё табун в пару сотен голов вот-вот уже на подходе. И собрать верховых лошадей в тысячу голов, как и было приказано на этой седмице, будет просто не реально. Да даже если бы и собрали, то им, как минимум, ещё дней пять потребуется, чтобы, как положено, отдохнуть с дальнего перехода да откормиться на свободных выпасах.