Сотник из будущего. Эстляндия
Шрифт:
– Русские свиньи сполна заплатят за такое дурное обращение со мной, – наконец-то смогли разобрать его бормотание ветераны.
– Ух ты! Трезвеет уже паря, даже лаяться вон начал, – глубокомысленно изрёк Будай. – Ну что, чтобы уж совсем бедолаге полегчало!.. – и шляхтича опять макнули в воду. Тот сразу же начал отбиваться изо всех сил, пытаясь вырваться из таких цепких рук русских воинов.
– Раз, два, три. – Держа за длинные волосы на затылке, резко макал его в кадушку старший разведки. Наконец «ныряльщик» умудрился-таки извернуться и резко лягнул его, попав в бок. Фотич тут же выдернул
– Гляди-ка, протрезвел ведь, зараза, мне вон даже бочину ногою прошиб, ну, значит, совсем ожил.
А литвин в это время лежал ничком на соломенной подстилке конюшни и содрогался всем телом. Его колотило и беспрестанно рвало, а этот кислый противный дух человечьей блевотины перебил все местные и такие привычные уже запахи, исходящие от гнилой соломы, конского пота и навоза. Наконец-то судороги прекратились, шляхтич поднял голову и, лёжа на полу, начал шарить у себя на поясе.
– Ну, начинается, – проворчал Варун. – Похоже, что обидели мы его с тобой, Властиборович. Не понравилось нашему гостю такое лечение, – и он кивнул на глядящего с яростью и злобой литвина. – Ты никак это искал, что ли, а, воин?
Чуть в сторонке на перевёрнутом деревянном ведре лежала сабля и нож-засапожник.
Шляхтич подобрался и с шипением резко выпрыгнул из нижней стойки в сторону этого ведра.
– Бум! – Удар ноги Варуна пришёлся ему прямо в бок, в область печёнки, и Марич, широко разевая рот, снова скорчился, лёжа на полу.
– Ты его, часом, не зашиб там, Фотич? – озабоченно протянул Будай, присаживаясь на корточки рядом со стонущим.
– Да не-е, оклемается, поди! Зато теперь-то он уж точно очухался, – уверенно протянул в ответ Варун. – Видел, как своё добро бережёт? Словно рысь снизу к нему выпрыгнул. Шустрый!
Минуты через три литвин задышал уже ровнее и присел на корточки. Его затравленный и злобный взгляд прекрасно передавал все испытываемые им к ветеранам чувства. Марич сплюнул тягучую слюну и с каким-то подвыванием заговорил:
– Свинорылые, грязные, вонючие русские пожалеют, что вообще родились на этом свете от своих завшивленных и дурных матерей. Они покаются, что посмели прикоснуться к человеку Миндовга! За поругание его чести и чести его князя их ждёт самая страшная смерть, и они ещё будут умолять о ней, сидя на колу. Но он не даст им её, нет, они будут умирать медленно и в великих муках!
Бах! – Первая затрещина опрокинула его снова на пол.
– Это тебе за свинорылых русских, – зло выговорил Варун.
Шляхтич напрягся и постарался снова вскочить на ноги.
«Тресь!» – и он снова покатился вниз.
– Это тебе за враньё, гадёныш! Мы, в отличие от тебя, крыса помойная, сейчас чистые и хорошо пахнем, ты вон на себя лучше взгляни! – и он с размаху влепил ему под дых. – А это тебе уже за наших матерей! Никто и никогда не смеет их оскорблять, тем более уж такая падаль, как ты! Ты что же, никак думаешь ещё отсюда живым выбраться, да?! Ну ты и настоящий дурак, Марич! Всё-ё, каюк теперь тебе здесь пришёл! Лучше молись своим языческим богам, пока у тебя ещё есть немного времени!
Шляхтич сжался и перевёл взгляд с одного на другого русского.
– Меня
– Нет, Марич, никто тебя не будет искать. Всё подворье уже перепилось вдрызг вместе со всеми слугами, а в залах сейчас идёт самое веселье, и там вовсю гремит музыка. Конюшня эта плотно закрыта, а на улице идёт дождь, который заглушит любой шум отсюда. Ты же сейчас просто захлебнёшься водой в кадке, как это только что недавно и делал, а потом мы тебя положим в твою же блевоту, и уже утром, когда тебя здесь найдут, все решат, что ты просто в ней захлебнулся с перепоя. Согласись, какая славная смерть для благородного шляхтича! – и страшные русские придвинулись ближе.
– Узнаёшь меня, Марич? – и тот, чей голос был литвину действительно смутно знаком, снял с опорного бревна конюшни тусклый светильник.
Марич пригляделся и узнал в нём того страшного русского воинского начальника, который пленил его три года назад в самом первом набеге на Русь, что закончился затем смертью многих его товарищей.
– Да, я узнал, я узнал тебя. – Забормотал он с надеждой. – Зачем вам меня убивать? Ведь я уже был вам когда-то полезен! У меня есть с собой серебро, заберите его себе всё, но оставьте мне жизнь!
Словно сама смерть прикоснулась к литвину. Он понял, что русские сейчас с ним не шутят и он легко может уйти за кромку.
– Да зачем нам твоё серебро, Марич? У нас и своего в избытке, – усмехнулся Будай и вытащил объёмистый и тяжёлый кошель. – Что ты ещё можешь нам предложить за свою никчемную жизнь?
– Я, я… – пробормотал литвин. – Да всё, что пожелаешь, господин. Ты ведь оставил мне её тогда, в самом первом нашем набеге, ещё и серебра с собой дал. Я и сейчас могу быть вам полезным.
– Ты? – Скривился недоверчиво русский. – Да что ты можешь знать? Ты же просто мелкая сошка в большой княжьей свите. Когда ты в ту, в нашу первую встречу мне пел, от тебя хоть какой-то ещё толк был, а наша дружина в тот раз смогла взять много крови от твоих соотечественников. А сейчас мы, похоже, просто здесь зря теряем время, – и русские шагнули к шляхтичу.
– Подождите! Я знаю много! Я вхожу в княжескую свиту Миндовга и помогал ему принимать посольство от рыцарей-крестоносцев и от Дерптского епископа. Я многое слышал из тех переговоров, и они касались нападения на Полоцк и Псков!
– Так-так-так. – С сомнением покачал головой Будай и посмотрел на Варуна. – Ты думаешь, ему можно верить, Фотич, и он сейчас нам говорит правду?
– Ну-у, я не зна-аю, – с мрачной улыбкой протянул разведчик. – Не верю, я ему что-то, друг. Вон в прошлый-то раз он наше серебро себе взял, а сказал совсем мало. Уж лучше притопить его здесь, заразу. Хотя гляди сам, если он сейчас много расскажет, так, может, и пусть пока поживёт ещё? Глядишь, и правда вдруг сможет наперёд быть полезным да ещё и серебра для себя заработает, – и достав из ножен свой кинжал, он резко сорвал пучок волос с головы собеседника и с каким-то глубокомысленным видом чиркнул по нему лезвием. Дамаск срезал их, а отшатнувшийся от неожиданности шляхтич ещё больше побледнел.