Сотник Лонгин
Шрифт:
В лучистых глазах гречанки зажглись огоньки надежды:
– Так, у тебя действительно никого нет, кроме меня?
– Что за вопросы? – нахмурился ее любовник. – Я же не спрашиваю о твоих мужчинах.
Кассандра потупила взор. Он заметил, как по ее бледной щеке катится слеза, и ему стало жаль ее.
– Прости, – сказал он, лаская ее руку.
– Гай, – произнесла она, обвивая своими ледяными руками его разгоряченную шею, и прошептала ему на ухо. – Ты все можешь изменить! Я буду только твоей. Увези меня отсюда, Гай. Умоляю. Когда кончится твоя служба?
– Через два года, – отвечал он. – Если еще раньше не убьют на войне…
– Нет, не убьют. Я молюсь Фортуне за тебя.
Кассандра, опытная гетера, уловив желание своего любовника, сама тотчас зажглась страстью, разлеглась на постели, широко раздвинув ноги. Их тела снова слились воедино… Потом они долго лежали и потихоньку снова разговорились.
– Расскажи мне о ней… – просила Кассандра.
– О ком?
– О своей матери. Какая она?
– Я ее давно не видел. Но запомнил молодой красивой женщиной, теперь она, должно быть, постарела. Дважды в год я получаю от нее письма. Она, по-прежнему, одна. Столько лет прошло, а она так и не забыла отца…
– Ты рассказывал, что он погиб во время гражданской войны, – печально проговорила Кассандра.
– Пропал без вести, – уточнил Гай. – Никто не видел его мертвым. Мой отец воевал на стороне республиканцев и командовал легионом. Он был племянником Гая Кассия, того самого, который возглавил заговор против Кесаря. Если бы ты только знала, сколько это родство доставило нам хлопот и неприятностей! – Гай остановился, и Кассандра вдруг увидела, как скупая мужицкая слеза скатилась по щетинистой щеке его. – Бедная моя мать! Через что ей пришлось пройти. Какие унижения довелось вынести! Женщина благородной крови оказалась в положении содержанки у этого чудовища… Как его звали? Не помню. Да и не хочу вспоминать. Однажды он насиловал ее у меня на глазах. Тогда я еще был совсем ребенок. Несмышленый, глупый. Я пытался оттащить его, а он меня оттолкнул, и я больно ударился головой. Когда я вырос, я отомстил ему. Подкараулил темной ночью и зарезал эту жирную свинью… Думаю, мир ничего не потерял… Но нам с матерью пришлось покинуть Киликию и бежать в Каппадокию. Слава Юпитеру, местный царь отнесся к нам благосклонно и даже пожаловал земельный надел. На те деньги, что удалось вывезти из Киликии, мы построили крошечную виллу. Вскоре я, как римский гражданин, поступил в армию. В германской кампании был ранен. Эти шрамы, – он показал на свою исполосованную грудь, – остались с тех пор. Молитвами матери я не только выкарабкался, но за двадцать лет дослужился до трибуна когорты, что удается далеко не каждому. Впрочем, ты об этом знаешь. Хватит обо мне. Лучше расскажи о себе…
Кассандра тотчас помрачнела:
– Что рассказывать?
– Ты же знаешь, что я хочу услышать от тебя. Кто приходил, что говорил?
– Я делаю все, как ты велишь, – густо краснея, отвечала Кассандра. – Накануне был… у меня один отвратительный плешивый старик…
– Кто такой?
– Римлянин. Зовут Марк… Лентул, кажется. У него вилла где-то на берегу Оронта. Я налила вина. Оно развязало ему язык. Он начал хвастать тем, что в молодости служил в легионе под командованием Кесаря. Потом мы… – Кассандра не договорила. Ей вдруг стало мучительно стыдно за себя.
– Продолжай, – велел Гай, и она, вздохнув, сказала:
– Он долго не уходил. Все рассказывал мне о своих боевых подвигах. Много врал, конечно. Впрочем, кое-что было похоже на правду. Так, он проговорился, что в битве при Филиппах воевал в легионе Брута… Было видно, что старик изголодался по женщине… Всё жаловался мне на свою судьбу и предлагал выйти за него замуж.
– Как ты говоришь? – встрепенулся Гай.
– Грозился взять меня в жены, – улыбнулась Кассандра.
– Я не об этом. Воевал в легионе Брута? – переспросил Гай.
– Да, он так сказал, – разочарованно проговорила Кассандра.
– Как найти его? У него есть дом в городе?
– Да. В Епифании, возле агоры…
Гай Кассий Лонгин поднялся с ложа и стал одеваться. Он надел белую тунику, заткнул за пояс кинжал и накинул на плечи плащ. Кожаный кошелек, доверху набитый серебром, упал на шелковую постель Кассандры.
– Я сплю с тобой не ради денег, – снова вздохнула она.
– А чем ты лучше остальных? – небрежно обронил он и, набросив на голову капюшон, быстро вышел вон. Она проводила его взглядом и, едва он исчез из виду, горько заплакала.
***
Дом Марка Лентула спал, когда посреди ночи вдруг в дверь постучали. Шум усиливался и разбудил привратника. «Кого это принесло ни свет ни заря?» – пробурчал старик и нехотя поднялся с постели.
– Кто там? – спросил он, подходя к дверям.
– Это дом Марка Лентула? – донесся с улицы грубый мужской голос.
– Да. А что вы за люди?
– Открывайте. Городская стража.
Старик перепугался, отодвинул затворы и распахнул створки двери. Тотчас его оттолкнула в сторону солдатская рука, и поток воинов, препоясанных мечами, хлынул в дом, освещая факелами путь.
– Где Марк Лентул? – схватив старика за тунику, грозно проговорил предводитель солдат. Поперечный гребень на шлеме выдавал в нем кентуриона.
– Хозяин спит, – растерянно проговорил привратник.
– Разбудить немедля, – приказал кентурион.
– А что случилось?
– Без лишних вопросов. Ступай, – грубо толкнул его кентурион и двинулся вслед за перепуганным стариком. Вместе с ним он ворвался в спальню. Марк Лентул, разбуженный шумом, вскочил с постели и, гневно потрясая кулаками, заорал:
– Я римский гражданин! Кто вы такие? Что вам надо? Я буду…
– Одевайся, старик, – грубо оборвал его на полуслове кентурион. – Мы знаем, кто ты и что сделал.
– Здесь какая-то ошибка, – залепетал Марк Лентул, – я ни в чем не виноват.
– Проконсул во всем разберется, – осадил его кентурион.
Старик Лентул задрожал как осиновый лист и долго пытался застегнуть фибулу плаща у себя на плече, потом вдруг вспомнил:
– Мне подобает быть в тоге…
– У нас мало времени, – заревел кентурион и, схватив старика за руку, вышвырнул его из спальни. Марк Лентул распластался на мраморном полу и жалобно пискнул:
– Я римский гражданин. Я требую к себе уважительного…
Он не договорил, потому что подкованный гвоздями сапог кентуриона угодил ему в бок, и тотчас взвыл от боли.
– Поднимайся, скотина, – прокричал кентурион, выхватывая из ножен короткий меч. – Ни слова больше. Или тебе не поздоровится…
Старик замолк, с трудом поднялся на ноги и, тяжело дыша, двинулся к дверям. Рабы из-за углов с наслаждением поглядывали на потерянный вид своего господина, мечтая о том, что больше не увидят его.