Сотник Лонгин
Шрифт:
Германцы потащили братьев со двора и столкнули их в глубокую яму.
– Варвары! – со злости выкрикнул Флавий, который больно ушибся при падении на твердую землю. Арминий поднялся на ноги и с тоской глядел сквозь опустившуюся решетку на звездное небо родной Германии. Вскоре они, утомленные трудным днем, заснули крепким сном.
Шепот и шорох разбудили Флавия, когда еще солнце не взошло. Сквозь сон раздавались голоса на германском наречии. Один из них принадлежал Арминию, другой был женским. Флавий протер глаза и вгляделся в темноту. Вскоре ему удалось различить силуэт девушки, которая через решетку о чем-то разговаривала с его братом. Из их беседы он понял лишь несколько слов. Девушка, увидев, что второй чужак проснулся, тотчас скрылась из виду. Арминий обернулся к Флавию, а тот спросил у него:
– Кто она?
– Ты разве не помнишь? Впрочем, как ты можешь помнить! Ты тогда был совсем крохой, – вздохнул Арминий. – Это дочь Сегеста, ее зовут Туснельда, – он улыбнулся. – Это та девочка, в которую я был когда-то влюблен. Мы были, конечно, детьми, но…
В этот момент над ямой снова нависла тень, и раздался девичий голос:
– Герман…
Арминий поднял глаза и встретился взглядом с Туснельдой.
– Лови, – тихо проговорила она и кинула вниз корзину, в которой был глиняный кувшин, наполненный ячменным пивом, и два крупных куска дичины. Братья, ничего не евшие со вчерашнего утра, накинулись на угощение, а девушка снова пропала из виду. Впрочем, Флавий не сразу прикоснулся к еде.
– Ты чего? Боишься, что мясо отравлено? – засмеялся Арминий. – Нет, мы им нужны. А что касается девушки, то я вообще не могу предположить, что она…
– Что, старая любовь не ржавеет? – усмехнулся Флавий и, выхватив из рук брата кувшин с пивом, жадно припал к нему губами.
На рассвете решетка поднялась, и в яму была спущена деревянная лестница.
– Вылезайте, – грубо крикнул германец. Это был раб Сегеста. Он препроводил пленников во двор своего хозяина. Несмотря на ранний час, двор был полон народа. И все что-то кричали, потрясая копьями и щитами.
– Что это они? – тихо спросил Флавий у брата.
– Тебе лучше не знать, – мрачно отвечал Арминий. Он оглядывал людей, окружающих Сегеста. И вдруг встретился взглядом с седовласым человеком, который стоял на пороге дома старейшины. Едва завидев пленников, этот человек побледнел и нетвердой поступью двинулся им навстречу.
– Отец? – сказал Арминий и громко завопил. – Отец! Артур, это наш отец!
Старик Зигмер подошел к своим сыновьям. В его глазах блестели слезы, и он что-то силился выдавить из себя, но его язык словно прилип к гортани. Толпа вдруг притихла, наблюдая за происходящим.
Сегест подал знак, и его люди развязали пленных. Флавий потер свои руки, свободные от веревок. Арминий обнял плачущего отца и сам не удержался от слез.
– Я думал, вы оба мертвы, дети мои, – говорил Зигмер, оглядывая сыновей. – Какие же вы стали большие! А почему молчит Артур? – он покосился на младшего сына, который стоял в сторонке.
– Потом объясню, отец, – сказал Арминий. – У нас еще будет много времени для разговоров, а пока я должен сообщить тебе главное.
– Герман, я все знаю, – помрачнел Зигмер. – Сегест говорил, зачем вы пришли…
– Да, отец, мы теперь служим Риму, – вздохнул Арминий. – Прости нас, если сможешь.
– О чем ты, Герман? Это я во всем виноват! Это я отдал вас в руки врагов, – повинился перед сыновьями Зигмер, пряча глаза от них. – Вы правильно все сделали, а я… едва не потерял вас…
В этот миг к ним подошел Сегест.
– Я рад, что всё прояснилось, – сказал он. – Вы, должно быть, голодны. Пройдемте в дом. Там все и обсудим. На трезвую голову дела у нас не принято решать.
Сегест, который был одним из старейшин племени херусков, вдруг переменился к пришельцам, и тех, кого по его приказу давеча бросили в грязную яму, теперь он, как самый радушный хозяин, посадил за стол по правую руку от себя. Женщины и рабы суетились, прислуживая гостям. Арминий, беседуя с отцом, украдкой то и дело поглядывал на Туснельду, успев при дневном освещении рассмотреть, какая она красавица. Встречая его взгляд, девушка смущенно опускала глаза. Кубки наполнились вином, которое в Германии было большой редкостью, и грянул раскатистый голос Сегеста:
– За тебя и твоих сыновей, Зигмер! Слава Одину – они живы!
– Слава Одину! – единодушно воскликнули германцы, сидящие за столом, и принялись разделывать жаренного на вертеле кабана. Флавий, глядя на то, как варвары рвут свою добычу на части, потерял аппетит. Он выпил еще вина и более ни к чему не притронулся.
– Герман, – обратился Сегест к Арминию, – ты в Риме был?
– Я там жил, – улыбнулся Арминий.
– И как там?
– Рим – это большой город (лат. urbis).
– А что такое «город»?
– Место, где всё – из камня, – немного подумав, отвечал Арминий. – Жилища, храмы. Там много людей и мало места, так, что они лепят свои дома впритык друг к другу. Оттого часто бывают пожары. В Риме много зрелищ и блудниц…
Германцы слушали его рассказ, затаив дыхание, а Арминий продолжал:
– Они часто устраивают гонки на колесницах в цирке, и каждый болеет за своего возничего. Даже не так – за цвет одежды, в которую он наряжен. Так, одни поклонники «белого», другие – «красного», третьи – «зеленого», четвертые – «голубого».
– А ты Кесаря видел? – спросил Сегест, внимательно выслушав Арминия.
– Не только видел, но и разговаривал с ним, – слабо улыбнулся Арминий. – Он мне пожаловал римское гражданство и всаднический перстень. Вот он, – он показал кольцо на пальце.
– Гражданство? – удивился Сегест. – Стало быть, ты теперь римлянин?
– Вроде того, – сконфуженно проговорил Арминий. – Но, клянусь богами, что жену себе я выберу из нашего племени, – он мельком взглянул на Туснельду и, как будто невзначай, проговорил. – Римлянки порочны и легкомысленны, а наши девушки – настоящие богини. За них и умереть нестрашно… Давайте выпьем за германских женщин! – провозгласил он, нетвердою рукою наливая вина в свой кубок. И тотчас залпом опустошил его. Видя, что гость уже созрел для откровенного разговора, Сегест приступил к главному:
– Итак, Герман, с чем вас послали римляне?
Арминий тряхнул головой, пытаясь понять смысл заданного вопроса, и, когда до него дошло, проговорил хмельным голосом:
– Они предлагают нам мир в обмен на нашу покорность, но… мы не должны поступаться нашими обычаями. Никому, – он громко выкрикнул это слово, так что все германцы обернулись к нему, – нас не победить! За свободу на смерть!
– Сынок, ты что? – удивленно проговорил Зигмер. Сегест усмехнулся про себя: да, вино развязывает языки.