Сотник. Так не строят!
Шрифт:
Плотники кивнули.
Разговор ещё некоторое время крутился вокруг планов будущего строительства, а потом свернул на прошлое артели. И опять мастера всё про себя выложили и даже того не заметили.
Дело уже шло к вечеру, когда плотники засобирались. Раскланялись по обычаю, пожелали здоровья и только на самом пороге Сучок вдруг спросил:
– Аристарх Семёныч, а отчего ты всё говорил, мол, крепость Лисовинова, а о Ратном такого не сказал?
– Оттого, Кондрат, что крепость и вправду Лисовинова, а Ратное – оно общее. Может статься,
– Понял, Аристарх Семёныч.
– А раз понял, то жди – приеду посмотреть, чего вы там понастроили.
Как плотники выкатились из Аристарховой избы, как запрягли, как выбрались с подворья на улицу, они и сами не заметили.
– Вот сучий потрох, «Ратное общее, может статься, и ваше»! – Сучок, осмелевший на улице и почувствовавший запоздалый прилив злости – то ли на Аристарха, то ли на себя за испытанный в доме старосты ужас, сделал неприличный жест. – Благодетель, едрит его долотом! Снизошёл да дозволил! И что, в зад его теперь целовать, что ли? Взасос?
– Во-во! – поддержал своего старшину Нил, испытывавший те же чувства, и тут же, в свою очередь, передразнил Аристарха. – «Где тут тебе убыток: домом обрасти, корешок пустить»! А хреном по всей роже не желает?! Мы у себя на Северщине лучшей артелью были! Каменное строение знаем! Да таких артелей на всю Русь десяток наберётся, ну два десятка! Нам выкупиться только, а там посмотрим!
– Ага, нашёл град стольный – посреди болота кол, а на колу мочало! Не хуже Киева, гляди, Шкрябка, – плотницкий старшина издевательски указал рукой на окрестные заборы.
Друзья синхронно хмыкнули.
– Хотя, конечно, заманчиво, – протянул вдруг задумчиво Сучок. – И прав вроде, да всё одно – станем опять сами себе хозяева, походят ещё, покланяются! – задиристо пообещал он, запальчиво погрозив кулаком в надвигающиеся сумерки.
– Угу! Ну чего, домой? – Нил высморкался в уличную пыль. – До темноты не успеем, ну да ладно.
– Не, давай к Алёниному подворью, – Кондрат махнул рукой вдоль улицы, – там и заночуем.
– Точно? – внимательно посмотрел на своего старшину Нил.
– Точно, Шкрябка, точно.
– Ну, показывай тогда, куда ехать.
– Тьфу на тебя, Шкрябка, всю дорогу закудыкал! – сплюнул Сучок. – Давай к церкви, там покажу.
До Алёниного подворья докатили без приключений. Плотницкий старшина постучал в ворота. Хозяйка открыла сама. Завидев телегу, лошадь и чужого человека рядом с Сучком, глянула неласково.
– Здравствуй, Алёнушка, – мастер широко улыбнулся женщине. – У старосты мы вашего были, подзадержались, не успеем обратно в крепость до темноты. Да и куда ж мне в крепость, тебя не повидавши? Пустишь переночевать?
– Заходите, коли так, – с нарочитой суровостью ответила Алёна, но глаза её улыбались.
– Вот это друг мой самонаилучший, – Сучок указал на Нила, – Шкрябка, во Христе Нил, сын Федотов.
Нил шустро сдёрнул с головы шапку и поклонился.
– А это Алёна Тимофеевна, самонаилучшая во всём Ратном хозяйка, и вообще… – что «вообще» плотницкий старшина сказать затруднился. Представляя Алёну другу, он отчего-то утратил всю свою обычную бойкость.
– Заходи в избу, Нил Федотыч, гостем будь, – женщина по обычаю поклонилась, но стрельнула по Сучку лукавым взглядом, – тут гостям всегда рады.
– Благодарствую, Алёна Тимофеевна, – поклонился в ответ несколько смущённый Нил.
– Кондрат, ты телегу под навес загони, да коню корму задай – и к столу, – распорядилась Алёна и повернулась к Шкрябке. – Не побрезгуй, Нил Федотыч, не ждала я гостей, чем богаты, тем и рады.
– Кгхым, – прокашлялся мастер, – не на чем, хозяйка, мы ж без спросу!
Алёна с гостем скрылись в избе.
– Тьфу, пропасть! – Сучок сплюнул, а потом гаркнул. – Митюха, подь сюда!
Голос Сучка на Алёнином подворье знали. Что он ждать не любит и на расправу, правда, всегда по делу, скор – тоже, так что откуда-то с задов шустро выскочил холоп.
– Чего велишь, Кондратий Епифаныч?
– Ворота отвали, тетеря!
Вдвоём отворили ворота, быстро распрягли, закатили телегу под навес. Сучок отвёл лошадь к коновязи, охлопал, дал напиться, потом задал сена, которое шустро притащил с сеновала Митюха, и только потом двинулся в избу.
В доме он застал следующую картину: за столом, в красном углу, но на краю лавки сидел пуще прежнего смущённый Нил и шевелил пальцами, не зная куда деть руки, а Алёна хлопотала возле печи и занимала гостя беседой. При виде Сучка Шкрябка несколько приободрился и пустился в пространный рассказ о том, что в крепости нынче строится.
– Проходи, Кондрат, за стол садись, сейчас щи доспеют, – распорядилась Алёна и вновь обернулась к Нилу. – Интересно ты рассказываешь, Нил Федотыч, Кондрат такого не поведает.
– Это чего такого я не поведаю? – подозрительно навострил уши Сучок.
– А о житье-бытье вашем: где живёте, что едите, – Алёна усмехнулась. – Ты-то больше о стенах, да башнях, да тереме, да о колёсах своих.
Нил хмыкнул, а плотницкий старшина было насупился, а потом махнул рукой и хохотнул:
– Уела! Как есть уела!
– Ложки берите, мастера, – Алёна положила на стол ложки, а Сучку протянула каравай на чистой тряпице и нож. – Давай, Кондрат, а я сейчас щи достану.
Сучок залюбовался движениями женщины, играючи выметнувшей ухватом из печи немалый горшок со щами, да так, что и про каравай забыл. И про то, что этот каравай у него в руках – тоже. Очнулся старшина от хмыканья друга: Нил ошалело переводил глаза с Алёны, разливавшей щи по мискам, на Сучка и обратно.
«О как! Ведь впервой, как хозяину, хлеб дала. До того всё сама. Это ж надо! Я ж до сих пор бабу свою артельным никогда не показывал! А тут хозяйкой её перед Шкрябкой назвал. И не думал – само выскочило! Алёна-то поняла, значит…»