Сотня
Шрифт:
Беллами проигнорировал выпад. Хоть его бывший друг и выступал теперь в роли охранника, шансов с девушками у него не было. Хоть на Уолдене, хоть на любом другом корабле.
– Просто скажи мне, что происходит, о’кей? – сказал Беллами, изо всех сил стараясь, чтобы его слова звучали доброжелательно.
Колтон прислонился к стене и улыбнулся.
– Не позволяй униформе тебя одурачить, братишка. Я еще не забыл первое правило бизнеса.– Он протянул руку: – Давай сюда.
– Ты меня с кем-то путаешь, Колт. Ты должен бы знать, что я всегда довожу дело до конца.– Беллами похлопал по карману, где лежал чип, загруженный
Охранник ухмыльнулся, и Беллами почувствовал, как что-то сжалось в его груди. Он дал Колтону взятку в обмен на информацию об Октавии, о том, что с ней сталось после ареста, а этот придурок, кажется, на седьмом небе от того, что принес дурные вести.
– Их отправляют сегодня.– Эти слова молотом ударили в грудь Беллами.– На одном из старых челноков, которые стоят на палубе G,– и он снова протянул руку.– А теперь давай сюда. Это сверхсекретная информация, и я рисковал для тебя своей задницей. Я не прикалываюсь.
Перед глазами Беллами пронеслись картины, от которых внутри у него все сжалось. Он представил себе свою маленькую сестренку связанной, в старинной металлической клетке, мчащейся сквозь космос со скоростью многих тысяч километров в час. Представил, как багровеет ее личико, когда она пытается вдохнуть токсичный воздух. Представил ее неподвижное искореженное тело…
Беллами шагнул вперед.
– Я сожалею, мужик.
Колтон прищурился:
– О чем?
– Вот о чем! – Беллами коротко замахнулся и ударил охранника в челюсть.
Что-то громко треснуло, но, глядя, как оседает на пол тело Колтона, он ничего не почувствовал, только сердце бешено заколотилось в его груди.
Спустя полчаса Беллами пытался понять развернувшуюся перед ним сцену. Прижавшись спиной к стене, он стоял в широком коридоре, от которого начинался наклонный трап. По нему, сопровождаемый горсткой охранников, шел поток заключенных в серых куртках. Внизу их ждал челнок – странная цилиндрическая штуковина, оснащенная рядами сидений,– который должен был доставить бедных растерянных детей на Землю.
Все это казалось полным безумием, но Беллами подумал, что альтернатива еще хуже. Повторные суды с пересмотром дела, которые проводились в день восемнадцатилетия, в большинстве случаев признавали подсудимых виновными. Во всяком случае, так было весь последний год. Если бы не экспедиция, эти ребята могли бы уже начинать обратный отсчет времени, оставшегося до казни.
Беллами внутренне сжался, когда его глаза переметнулись на второй трап: он на миг испугался, что пропустил Октавию. Впрочем, это не имело значения, ведь они с сестренкой увидятся на борту. Теперь уже скоро они снова будут вместе.
Беллами обдернул рукава снятой с Колтона гимнастерки. Она едва на него налезла, однако никто из охранников не обращал внимания на то, что униформа Беллами явно с чужого плеча. Все взгляды были направлены к основанию трапа: там Канцлер Яха обращался к пассажирам с речью.
– Вам дана беспрецедентная возможность навсегда расстаться со своим преступным прошлым,– говорил Канцлер.– Миссия, с которой вы отправляетесь, опасна, но ваша отвага будет вознаграждена. Если вы добьетесь успеха, ваши правонарушения будут преданы забвению, и вы сможете начать новую жизнь на Земле.
Беллами едва удержался от презрительного смешка. Канцлеру явно нужна была изрядная доля нахальства, чтобы стоять тут и нести эту ахинею, которая, наверно, помогает ему спокойно спать по ночам.
– Чтобы обеспечить вашу безопасность, мы будем очень пристально следить за вами,– продолжил Канцлер, когда следующая десятка заключенных сошла по трапу в сопровождении охранника; тот четко отсалютовал Канцлеру, проследил за посадкой заключенных в челнок и отступил назад в коридор.
Беллами поискал глазами в толпе Люка, единственного известного ему человека с Уолдена, который не превратился в полное дерьмо, надев униформу охранника. Однако на стартовой площадке присутствовала едва ли дюжина охранников: Совет явно решил, что секретность важнее безопасности.
Он изо всех сил старался не переступать в нетерпении с ноги на ногу, наблюдая, как движется по трапу поток заключенных. Если кто-то заметит, что он лишь выдает себя за охранника, его арестуют, и список, который ему инкриминируют, будет бесконечным: подкуп, шантаж, присвоение чужих личных данных… и вдобавок любые прегрешения, которые Совет пожелает добавить к этому коктейлю. А ведь ему уже двадцать, поэтому для него не будет никакой Тюрьмы. Он станет трупом раньше, чем закончатся сутки.
Вдруг сердце Беллами сжалась: в дальнем конце коридора появилась знакомая красная ленточка, выглядывающая из массы блестящих черных волос. Октавия.
Все эти десять месяцев его терзали мучительные мысли о том, что с ней происходит в Тюрьме. Получает ли она достаточно пищи? Удается ли ей чем-то занять себя? В здравом ли она уме? Тюрьма безжалостна к каждому, но Беллами знал, что Окиавии придется там гораздо хуже, чем любому другому.
Беллами тратил много усилий на воспитание младшей сестренки. Во всяком случае, он старался. После несчастного случая с их матерью Октавия оказалась на попечении Совета. Как поступать в таких случаях с братьями и сестрами, было непонятно: прецедента не существовало, ведь по закону в семье должно было быть не более одного ребенка. Некоторым вообще не позволялось заводить детей – поэтому никто в Колонии не мог понять, что значит иметь брата или сестру. Несколько лет Беллами и Октавия жили то в одном, то в другом детском центре, но Беллами всегда приглядывал за сестричкой, тайком подкармливал ее, когда удавалось пробраться в какой-нибудь закрытый распределитель, и защищал от жестоких старших девчонок, для которых было забавой дразнить пухлощекую сиротку с большими голубыми глазами. Беллами постоянно беспокоился о сестре. Она была особенным ребенком, и Беллами должен был приложить все усилия, чтобы дать ей шанс на другую, лучшую, жизнь. Чтобы компенсировать то, что ей пришлось пережить.
Когда охранник провел Октавию по трапу, Беллами подавил улыбку. Остальные подростки безучастно плелись сзади, подстраиваясь под походку сопровождающих, но Октавия – это было ясно – сама задавала темп. Она двигалась не спеша, прогулочным шагом, вынуждая охранника ступать не так широко. Сестренка действительно выглядела лучше, чем во время их последней встречи. Беллами решил, что это неудивительно: она была приговорена к четырем годам в Тюрьме, а потом новый суд, скорее всего, отправил бы ее на казнь. Теперь же ей давался новый шанс на жизнь. И Беллами намеревался, черт возьми, сделать все, чтобы она им воспользовалась наилучшим образом.