Сотрудник ЧК (с илл.)
Шрифт:
— Я здешняя учительница, вчера приехала, — сказала Маруся спокойно.
— Учительша? — изумился бандит. — Этакая-го пигалица? Врешь! Бумага есть?
— Мои документы у старосты.
— Санько, — мигнул он товарищу, — беги к Матуленко, скажи батькам, шо тут большевичка объявилась.
— С ума, что ли, сошел! — сказала
— Там увидим!
Молодой Санько затопал по грязи к дому старосты.
— А это кто? — спросил бандит, указывая на Федю, который с любопытством разглядывал пришедших.
— Это мой брат, он глухонемой.
— Нёмый? — недоверчиво проговорил бандит. — Поди-ка сюда, ты! — обратился он к Феде. — Иди, говорят!
Федя вопросительно посмотрел на Марусю.
— Иди, Феденька, иди, — сказала она, показывая пальцем на бандита. — Не бойся, иди…
Федя подошел.
— Так ты, сталоть, нёмый? — спросил бандит. И вдруг вытянул Федю плеткой по плечу.
Никто, кроме Маруси, не мог оценить Фединой выдержки. Он отшатнулся, присел от боли, но не издал ни звука.
— Что ты делаешь! — закричала побелевшая Маруся, закрывая Федю собой. — Больного бьешь!
Федя, опомнившись, что-то плаксиво и обиженно залопотал.
— Що робышь! — недовольно сказал второй бандит. — Це ж убогий!
— Ничего! — засмеялся первый. — Съест, не вредно. Это для проверки…
Затем они уселись на лавку и стали ждать. Первый бандит как ни в чем не бывало задавал Марусе вопросы, откуда они, кто их прислал, кого знают в деревне. Маруся отвечала односложно, отворачиваясь и гладя по голове всхлипывающего Федю.
Под окнами зачавкала грязь. Дверь хлопнула, и перед Марусей предстали Григорий Смагин (она сразу узнала его по описанию Алексея), его брат, обрюзгший, с отечными испитыми щеками, одетый в щегольской романовский полушубок, и еще четверо.
— Ну-ка, покажите мне учительницу! — сказал Смагин Григорий. — Вы?!
Он уставился на Марусю, и глаза его, пустые, наглые глаза бывалого женолюба, стали маслеными.
— Вот не ожидал ничего подобного! Тю-тю-тю… — сказал он, оглядываясь на брата. Тот слегка кивнул.
— Здравствуйте, мадам! — шутовски поклонился Григорий. — Какая приятная неожиданность! Думал увидеть какую-нибудь гимназическую мегеру, и вдруг на тебе: очаровательный цветок! Говорят, вы большевичка? — спросил он, чуть прищурившись и поклонившись еще более галантно.
— Глупости он болтает! — горячо сказала Маруся. — Это выдумал ваш… ну вот этот, словом! — показала она на бандита со шрамом. — Моя фамилия Королева, Мария Петровна. Мы с братом беженцы из Нижнего Новгорода, брат глухонемой, мы столько натерпелись, мы голодали, а он бьет брата плеткой! — Она прижала платок к глазам.
— Он бил вашего брата! — с преувеличенным возмущением воскликнул Смагин. — Да как ты посмел, мерзавец! Геть отсюда! Все, все, геть! Я сам тут займусь!..
Он выставил бандитов из избы — не ушел только Смагин-старший — и обратился к Марусе:
— Успокойтесь, пожалуйста! Это недоразумение, он будет наказан. Ах, негодяи, негодяи, как распустились!. Подумать только: ни за что ни про что ударить плеткой. Очень нехорошо! Ну, успокойтесь, разрешите задать вам несколько вопросов,
— П-пожалуйс-та…
Смагин сел за стол, указал ей место напротив. Он развязал мокрый башлык, расстегнул и спустил на лавку просторную кавалерийскую бурку, снял с головы свою сизую студенческую фуражку и положил ее так, чтобы Маруся видела технический значок.
— Давно ли вы в большевистской партии? — вежливо опросил он.
— Вы смеетесь надо мной! — всплеснула руками Маруся.
— В таком случае, кто же вы, простите?
Она с самого начала повторила придуманную совместно с Алексеем и Адамчуком историю о том, как она потеряла родителей, как бежала из Нижнего Новгорода, когда там начался голод, как скиталась с братом по вокзалам и как в Херсоне ей предложили поехать в деревню учительницей, хотя она никогда не готовилась к этой деятельности и просто даже не знает, как будет учить… Она была согласна на все, лишь бы наконец обрести кров и не думать о куске хлеба для брата…
— А вам не говорили, что здесь опасно? — спросил Смагин. — Вернее, опасно для тех, кто распял Россию, — поправился он, — для красных?
— Г-говорили… Но я подумала, что нам никто не захочет причинить вреда. За что?
— Вы правы! — сказал Смагин. Он поверил каждому ее слову. Это было видно по тому, как он ее слушал, и по тому, как переглядывался с братом. — Вам нечего бояться. Мы преследуем только врагов. Друзей мы любим… — Он потянулся через стол и, сладко улыбаясь, погладил ее по руке.
Маруся невольно отдернула ее.
— Повторяю, вам нечего бояться! Особенно меня, — подчеркнул он. — С этого дня я сам буду, как говорится, опекать вас. Вам нравится такой опекун?
— Я, право, не знаю, — пробормотала Маруся.
Он засмеялся, уверенный, что первый шаг к победе сделан, и сделан успешно.
— Вы скоро опять увидите меня! — пообещал он. — Я знаю, что наша дружба в короткое время станет крепче и… ближе.
И хотя то, что он говорил, было на руку чекистам, Маруся от этого взгляда побледнела еще больше и с трудом заставила себя кивнуть головой.
— На днях вы получите весточку, — сказал Григорий вставая. — А теперь позвольте откланяться…
Рукопожатия ему показалось мало, он попытался обнять ее. Маруся увернулась. Он захохотал и надел бурку.
— Пойдем, Васек, — сказал брату, — мы еще вернемся сюда.
Обрюзгший Васек пробурчал что-то на прощание. Григорий подмигнул Марусе и напомнил:
— Ждите вестей! — наклонился в дверях и вышел. Вскоре банда уехала из деревни…
На другой день, в обед, перед школой остановилась телега. Кривоногий мужичок с куцой, точно прореженной, бородой спросил «учительшу Машу».