Сотрудник гестапо
Шрифт:
– Слушаюсь, господин фельдполицайсекретарь!
«Мерседес» круто свернул влево, медленно проехал через неглубокий кювет и остановился у ворот. Раздался резкий сигнал автомобиля. Ворота распахнулись. Машина въехала во двор и стала возле барака. Шофер проворно выскочил из машины и распахнул дверцу для Рунцхаймера.
– Мы приехали, господин Дубровский! Можете выходить!
– бросил тот, выбираясь из автомобиля.
Леонид вышел, потянулся, разминая затекшее тело. Где-то рядом, за кустами палисадника, хлопнула дверь. И через мгновение перед Рунцхаймером появился
– Хайль Гитлер!
Рунцхаймер небрежно ответил тем же. Выслушав короткий рапорт и кивнув на Дубровского, он громко проговорил:
– Знакомьтесь, Рудольф! Это новый переводчик. Вы коренной житель Берлина и должны по достоинству оценить его берлинское произношение.
– Слушаюсь, господин фельдполицайсекретарь!
– Дежурный унтер-офицер шагнул к Дубровскому и, склонив голову, протянул ему руку: - Рудольф Монцарт, следователь ГФП-721.
– Дубровский, Леонид.
– Рудольф! Проводите господина Дубровского в комнату Потемкина и распорядитесь приготовить для него вторую кровать. Они будут жить вместе. Сообщите об этом Алексу.
– Слушаюсь, господин фельдполицайсекретарь!
– Можете идти. Да! Побеспокойтесь, чтобы господина Дубровского накормили ужином. Приказ о зачислении на довольствие я подпишу завтра утром.
– Слушаюсь!
Рудольф жестом пригласил Дубровского следовать за ним.
Луна ярко высвечивала в зените. Звезды, будто начищенные, сверкали в ночном небе. Весенний, бархатный ветерок приятно холодил непокрытую голову и лицо. Леонид вдохнул полной грудью и тут же ощутил саднящую боль в спине. «Ничего, еще несколько дней - и рубцы затянутся». Он стиснул зубы так же крепко, как тогда, во время допроса у Фельдгофа, когда плетеный электрический провод со свистом впивался в его обнаженную спину.
– Пожалуйста! Вот сюда!
– Пропуская Леонида вперед, Рудольф Монцарт приоткрыл дверь барака.
Дубровский шагнул через порог и окунулся в сплошную темень.
– Один момент!
– услышал он позади голос унтера. Раздался резкий щелчок, и маленькое пламя бензиновой зажигалки тускло осветило квадратные сенцы.
Леонид обернулся, вопросительно посмотрел на Монцарта. В зеленых выпученных глазах унтера отражалось крохотное пламя зажигалки. Возле самого виска из-под фуражки свисала прядь белобрысых волос.
– Это здесь!
– сказал тот, протягивая руку к двери, что была слева.
Дубровский хотел было постучать, но Монцарт бесцеремонно потянул за ручку. Дверь отворилась, и Леонид разглядел комнату с одним занавешенным окном, возле которого стоял письменный стол. У стола, поближе к зажженной керосиновой лампе, сидел молодой мужчина. Оторвавшись от развернутой газеты, он поднял голову и недобрым взглядом, исподлобья, окинул вошедших.
– Алекс,- обратился к нему Рудольф Монцарт,- это новый переводчик, господин Дубровский. По распоряжению шефа он будет жить здесь, вместе с вами.
Тот, кого назвали Алексом, отложил в сторону немецкую газету, тяжело поднялся с табуретки, шагнул навстречу вошедшим. Был он невысок, худощав, за расстегнутым воротом рубашки, поверх которой висел на плечах зеленый потрепанный китель, проглядывалась волосатая грудь.
– Вместе так вместе. В тесноте - не в обиде. Вдвоем даже веселее будет,- глухо проговорил он на чистейшем русском и, словно спохватившись, добавил: - Александр Потемкин. Если угодно, просто Алекс. Им так сподручнее,- кивнул он на унтер-офицера, пожимая Дубровскому руку.- А вас как?
– Леонид!
Рудольф Монцарт не понимал русскую речь и пытался по тону разговора определить, какое впечатление произвел на Алекса его новый постоялец. Но когда Алекс предложил Дубровскому табурет, а сам присел на край кровати, немец успокоился и, видимо решив, что двое русских сами разберутся между собой, шагнул к выходу.
– Я скоро вернусь. Я проведу вас в казино,- сказал он Дубровскому с порога.
– Господин Монцарт, вы дежурный по команде,- вмешался Алекс.- Прикажите солдатам, чтобы принесли постельные принадлежности и кровать. Ее можно поставить вот здесь,- он показал на пустующую часть стены, расположенную против окна,- немного отодвинем шкаф - и кровать хорошо уместится.
Только теперь Дубровский обратил внимание на старый, обшарпанный шкаф, одиноко прижавшийся к широкой, почти пятиметровой стене. Кроме этого шкафа, табуретки, письменного стола и застеленной кровати, на которой сидел Алекс, в комнате ничего больше не было, хотя размеры ее позволяли разместить здесь еще много различной мебели. Эта пустота придавала помещению нежилой вид.
Когда за Рудольфом Монцартом плотно закрылась дверь, Дубровский спросил:
– Вы здесь живете недавно?
– В этом мире все относительно. Мне кажется, что прошла уже вечность с тех пор, как наша команда обосновалась в Кадиевке. А если быть точным, то еще и полутора месяцев нет…
Дубровский промолчал, обдумывая, с чего бы начать разговор.
He снимая сапог, Александр Потемкин развалился на кровати и, упреждая вопрос, спросил:
– Из каких мест пожаловали?
– Сейчас из Алчевска… А вообще-то я белорус… Родился в Мозыре.
– В плен попали или сами пришли?
– Как вам сказать… Поначалу, конечно, в плену побывал. А потом понял идеи национал-социализма, решил честно жить новому порядку. А вы?
– Я-то? Я на курсах переводчиков был. Попал в окружение, потом в плен. А с голодухи…- Он умолк на мгновение и вдруг неожиданно спросил: - Голодать приходилось?
– И это было,- тихо, раздумчиво сказал Дубровский. Ему показалось, что Алекс осуждающе отнесся к его словам. «Быть может, это честный советский человек? Может, он случайно оказался на службе у немцев? Надо присмотреться к нему прощупать поосновательнее. И тогда… Как было бы хорошо! «Один в поле не воин»,- вспомнил он старую русскую поговорку.- Было бы прекрасно, ведь он же русский».
Маленькая надежда затеплилась в сознании.
– Не приспособлен я к скотской жизни,- перебил его мысли Потемкин.- Раскинул мозгами. И согласился служить у них. Даром, что ли, немецким владею?