Сотрудник гестапо
Шрифт:
– Я уже и так все мозги наизнанку вывернул. Кому охота самому в петлю лезть?
– Так уж сразу и в петлю. Ты же умный мужик, Алекс. Учителем немецкого языка в школе работал. Подумай.
Потемкин пристально глянул на Дубровского. В его потускневших глазах появился проблеск надежды.
А через два дня в ГФП-721 произошло чрезвычайное происшествие. Во время допроса пленного советского лейтенанта следователь Рудольф Монцарт вышел на несколько минут из комнаты. С арестованным остался лишь переводчик Потемкин. В его присутствии пленный лейтенант выпрыгнул в окно и сбежал, благо допрос производился на первом этаже.
Стоя навытяжку перед полицайкомиссаром Майснером, Потемкин сбивчиво объяснял:
– Я всего на секунду подошел к столу. Посмотрел в протокол допроса. А он… Не знаю, как это… Только сидел на табуретке. Смотрю, уже нет. Я к окну. Открыто оно было. Жарко очень… К окну подскочил. Вижу, он бежит. Пока пистолет вытаскивал, он к углу подбегал. Два раза выстрелил, да, видно, промахнулся. Пощадите, господин полицайкомиссар! Такого за мной никогда не было.
– Ступайте, Алекс, я подумаю, как вас наказать,- раздраженно сказал Майснер.- В такое тревожное для германской армии время вы допустили непростительную оплошность.
– Я оправдаю ваше доверие, господин полицайкомиссар. Я постараюсь.
– Ступайте, ступайте…
Когда Потемкин ушел, Майснер обратился к находящимся в его кабинете Рудольфу Монцарту, Дубровскому и агентам Шестопалову и Филатьеву:
– Видите, к чему приводит расхлябанность?… А обстановка усложняется с каждым днем. Сегодня утром русские ворвались в Таганрог. Возможно, вскоре нам придется оставить и Сталино. В связи с этим ГФП-721 должна перебазироваться в Днепропетровск. Я назначаю вас в передовую команду. Старшим будет фельдфебель Монцарт. Подготовите там надлежащее помещение. Время выезда я сообщу дополнительно… Видимо, отправитесь вечером или этой ночью. Так что потрудитесь никуда не отлучаться из штаба.
Вместе с остальными Дубровский покинул кабинет шефа.
А Ольга Чистюхина все еще находилась в лагере. Ее побег откладывался со дня на день. Подпольщики никак не могли наскрести необходимую сумму. Сам Дубровский передал Марии Левиной все имевшиеся у него деньги. Но и этого было мало. Не хватало восьмисот рублей, а полицейский ни за что не соглашался на меньшее. Боясь, что в спешке эвакуации гестаповцы могут уничтожить заключенных в лагере, Дубровский решился на крайний шаг. Он занял у Макса Борога недостающие деньги.
Сегодня, 30 августа, он должен был передать эти деньги Марии Левиной, которая накануне сообщила ему, что побег намечается на 1 сентября. Теперь же распоряжение полицайкомиссара Майснера и его приказ, запрещающий отлучаться из штаба, ломали все его планы. «Что делать с деньгами? Их во что бы то ни стало надо передать Марии. Как быть?» - раздумывал Дубровский.
Он пошел к себе в комнату. Александр Потемкин в одиночестве восседал за столом наедине с бутылкой шнапса. Он хмуро из-под бровей поглядел на Дубровского.
– Опять нализаться хочешь?
– спросил тот.
– А что остается делать? Сейчас передали, что немцы оставили Таганрог.
– Видно, и в Сталино мы недолго задержимся,- скрывая радость, проговорил Дубровский.
Потемкин метнул на него недоверчивый взгляд.
– Да-да! Это не я, это Майснер сказал. Меня даже назначили в передовую команду. Сегодня ночью выезжаю в Днепропетровск.
– А меня еще кара ждет за этого пленного лейтенанта.
– Как же ты его проглядел?
– Дубровский усмехнулся.
– Я его отпустил. А стрельбу поднял, когда уже Монцарт за дверьми топал,- сказал Потемкин и вопросительно, изучающе посмотрел на Дубровского.
– Понятно.
– Не вздумай донести. Тебе все одно не поверят… А я тебя на другом подловить могу.
Но Дубровский и не собирался доносить.
– Значит, на всякий случай вину искупаешь?
– спросил он.
– А хоть бы и так. Случай представится - подтвердишь, коли цел останешься. Да и сам лейтенант за меня скажет слово, ежели что…
И вдруг Дубровский решился.
– Послушай, Алекс, не волки же мы. Нам друг друга поддерживать надо.
– К чему клонишь?
– Просьба у меня к тебе одна.
– Какая такая просьба?
– Деньги мне надо передать одной женщине. Восемьсот рублей. А Майснер запретил отлучаться из штаба.
– Зачем ты ей отдаешь? Уезжай себе по-спокойному.
– Да не ее это деньги. Это за сапоги она передать должна. Словом, какое тебе дело? Хочешь другу помочь, сходи. Не желаешь, без тебя обойдусь.
– Ты, Леонид, не серчай на меня. Для друга я на все готов. Выпьем сейчас, и схожу.- Он достал из кармана несколько яблок. Положил их на стол. Налил шнапса в стаканы и сказал: - Давай за дружбу. За то, чтобы наша нигде не пропадала.
Как ни противно было Дубровскому, а выпить пришлось. Поставив стакан, он достал и пересчитал деньги, протянул их Потемкину:
– На, Алекс. Адресок я тебе сейчас напишу. Дубровский оторвал клочок газеты. Карандашом написал на полях адрес.
– Это не так далеко. Минут двадцать ходу, не больше. Он объяснил, как лучше найти квартиру Левиных.
– Спросишь Марию Левину. Скажешь, от Леонида. И передашь деньги. Она все знает.
– Ладно, сделаю. Только ради тебя иду, ради нашей дружбы.
Потемкин поднялся из-за стола, направился к двери.
– А если ее не будет дома?
– спросил он, обернувшись.
– Дома она, дома. Меня ждет.
– Ладно.
Оставшись один, Дубровский не торопясь уложил в небольшой чемоданчик свои вещи. Потом присел к столу и принялся писать Валентине Безруковой. Он хотел поставить ее в известность о неожиданном отъезде.