Сотворение мира.Книга первая
Шрифт:
— Ну, приготовься, Саня! — засмеялся Черных. — Эти навозные жуки сядут на нас. Пойдем лучше к девчатам, пока не поздно.
— С каких это пор у тебя завелись дела с девчатами? — удивился Александр.
Ваня поджал губы:
— А что я, монах, что ли? Даже твой император советует помнить, что жизнь коротка.
Они побродили по фойе, заглянули в танцевальный зал, где Ваня познакомил Александра со своей Машей, смуглой полноватой девушкой, которая, очевидно, доплясалась до изнеможения и теперь стояла у дверей, скрестив на груди руки.
Александр мельком видел эту девушку в наркомате,
— Вы танцуете танго «Умирающая бабочка»? Пойдемте потанцуем! Это мой любимый танец. Такая музыка! Такие движения!
Александр отшутился:
— По-моему, умирающая бабочка вряд ли способна танцевать. Что-то тут не так. Вот Ваня всю жизнь изучал бабочек и мечтает изобразить, как они помирают, у него это здорово получается.
— Не остри! — огрызнулся Черных. — Ступай лучше на второй этаж да посмотри, не начал ли Беленький свой доклад.
— А ты что? Решил помирать в танго? — ухмыльнулся Александр.
Ваня подтолкнул его в бок:
— Иди, иди, Марк Аврелий!..
Оставив Ваню с Машей, Александр прошел в небольшой лекционный зал на втором этаже. Там уже собрались люди, большей частью пожилые служащие, а тесная группа «бубенчиков», расположившись в первом ряду, неистово хлопала, вызывая лектора. Свободных мест оставалось довольно много, и Александр сел сзади, поближе к дверям, чтобы незаметно уйти, если лекция окажется скучной.
Через минуту из боковых дверей вышел и уверенной походкой направился к кафедре лысый, тяжеловатый мужчина с подбритыми седеющими висками, в отлично сшитом костюме заграничного покроя и желтых остроносых башмаках. Это и был только что вернувшийся из европейской командировки сотрудник Наркомвнешторга Беленький. Ловко надев на переносицу выхваченное из пиджачного кармашка дымчатое пенсне, Беленький заговорил бархатным голосом оперного певца:
— Я, дорогие товарищи, не собирался читать лекцию. У меня нет ни конспектов, ни тезисов, ни заметок. По просьбе администрации вашего клуба я проведу свободную беседу, поделюсь, так сказать, своими мыслями о тех странах, в которых я побывал. Главным образом я буду рассказывать о Франции и Германии, так как довольно долго жил в Париже и в Берлине. Начну с Франции.
Он бегло рассказал о том, как Пуанкаре реорганизовал свой кабинет и выдвинул против депутатов-коммунистов обвинение в государственной измене, как в результате оккупации Рура резко понизился курс франка и увеличились налоги. Потом Беленький начал рассказывать о своих парижских встречах:
— Профессия у меня такая, что пришлось сталкиваться с тысячами людей. В торговом деле нужны связи, а связи могут обеспечить только люди. Поэтому я поддерживал знакомства с самыми, так сказать, неожиданными людьми. Даже двух наших великих князей видел.
— Каких князей? — крикнули из зала.
Беленький самодовольно огладил розовую лысину.
— Один великий князь, Георгий Константинович, по нашему делу работает — в антикварном магазине торгует. Очень красивый мужчина, с определенным влиянием среди аристократов.
— А другой князь? — спросили из зала.
— А другой великий князь —
В переднем ряду поднялся раздраженный, лохматый Бубенчик. Сверкнув роговыми очками, он оглядел зал и прокричал тонким голосом:
— Товарищи! Я думаю, нам всем будет интересно послушать о французских и немецких коммунистах. Попросим товарища Беленького рассказать, как зарубежные коммунисты восприняли события последнего времени в нашей стране. Это интереснее, чем информация о князьях, которые уже явно не представляют ни политической, ни коммерческой ценности.
— Что ж, — пожал плечами Беленький, — можно коснуться и этого вопроса. Конечно, как лицо официальное, я с зарубежными коммунистами не общался, но настроение их знаю… Надо сказать, что за границей зорко следят за теми спорами, которые, так сказать, имеют место в нашей партии. В Париже, например, издана брошюра с предисловием такого известного французского революционера, как товарищ Суварин. Я читал это предисловие. В нем говорится, что Троцкий стал объектом несправедливых нападок. В Германии такого же мнения придерживаются Рут-Фишер, Маслов.
На передней скамье раздались восторженные аплодисменты «бубенчиков». Но сидевший в стороне хмурый рабочий с перевязанной щекой сердито закричал Беленькому:
— Ты не кивай на Суварина! Скажи, что ты сам думаешь!
— По какому вопросу? — любезно осведомился Беленький.
— Вот по этому самому. У нас тут фракционщики против партии выступают, покойного Ленина порочат, а ты юлишь! Про себя скажи!
Негодующий Бубенчик вскочил, будто его подбросило пружиной, угрожающе зашипел:
— Тише! Что за хулиганство, товарищи! Какие фракционщики? Не мешайте слушать! Надо же иметь выдержку!
— Ты там сиди, шпендель! — досадливо огрызнулся рабочий. — Я желаю знать, что сам докладчик думает, и ты не вставай мне поперек дороги!
Обнажив белоснежную манжету, Беленький поднял руку:
— Минуточку! Одну минуточку! Товарищ желает знать, что я лично думаю о дискуссии. Так ведь?
— Вот именно! — подтвердил рабочий.
— Очень хорошо! Вы имеете полное право задать любой вопрос, в том числе, конечно, и этот. Но дело в том, что я не смогу ответить вам по той простой причине, что уже полтора года не был в Советском Союзе и не знаю, что тут происходит. Вас удовлетворяет мой ответ?
— Никак нет! — Хмурый рабочий по-солдатски вскочил с места. — Ежели ты не знаешь, что у нас делается, то и не берись освещать вопрос, а то получается некрасиво. Понятно? Не знаешь — молчи!
— Не зажимайте лектору рот! — хором вскрикнули «бубенчики». — Здесь вам не полицейский участок! Каждый может высказываться как хочет! Продолжайте, товарищ Беленький!
Но, как видно, Беленький решил ретироваться. Он примирительно покашлял, несколько раз оглянулся и потер ладонью о ладонь.