Сотворение мира.Книга вторая
Шрифт:
— Ты, что ли, Данилыч?
— Я, Тимоха, — сказал Ставров, — пришел со своими хлопцами попрощаться с вами. Отсюда я поеду в Благовещенск за назначением, а Мартыновна с детьми будет ждать меня здесь.
— А какая это станция? — раздался из темноты хриплый голос Терпужного.
— Бочкарево. Отсюда на Благовещенск идет ветка.
— Ну что ж, Данилыч, — вздыхая, сказал Шелюгин, — нехай тебе бог помогает, а нас не поминай лихом…
— Прощевай, земляк, — прохрипел Терпужный, — счастливо тебе. Говорят, бог правду видит, да не скоро скажет. Может, все же я когда-нибудь встренусь
— Счастливо и вам, — сказал Дмитрий Данилович.
Морозный воздух разрезали трели кондукторского свистка. Часовой вскочил на ступеньки тамбура. Сквозь разбитое окно Шелюгин и Терпужный помахали Ставровым руками. В дымной темени мелькнули красные огоньки, и грохочущий поезд исчез…
Утром Дмитрий Данилович, прихватив с собой Романа, уехал в Благовещенск. Настасья Мартыновна, Федя и Каля остались в Бочкареве.
Дежурный по станции разрешил им сложить вещи в закопченном, пропахшем керосином залике. Там они и прожили трое суток. Несколько раз к ним подходил милиционер, вначале чтобы проверить документы, а потом просто так, поговорить. Каля немного приболела, видимо, простудилась в дороге. Настасья Мартыновна возилась с ней, а Федя гулял по станции, встречал и провожал проходившие поезда, втайне надеясь, что, может быть, увидит пропавшую Таю, которая одумается и решит ехать на Дальний Восток.
Дмитрий Данилович вернулся на исходе третьих суток.
— Если бы знали такое дело, можно было не сходить с поезда, — сказал он. — Нам ехать дальше, до станции Бурея, а там придется добираться с попутным обозом. Назначили меня в поселок Кедрово.
— А как же дети? — спросила Настасья Мартыновна. — Где они будут учиться?
— Роман закончит рабфак в Благовещенске, я уже его устроил, а Каля и Федя будут с нами, в Кедрове есть школа.
Они снова погрузились в поезд и на другой день добрались до маленькой станции. Тут им тоже пришлось сидеть четверо суток, пока сдавали лес возчики лесхоза, расположенного вблизи от поселка, куда был назначен Дмитрий Данилович.
Обоз тронулся в путь на рассвете. В нем было саней тридцать, а возчиков всего шестеро. Привычные ко всему низкорослые, лохматые лошадки послушно шли одна за другой, не требуя вмешательства и понуканий людей. Ставровы разместили свой багаж на двух передних санях, а сами ехали на третьих вместе со старшим возчиком, молчаливым мужиком лет сорока. Двигались по льду реки. Никаких дорог поблизости не было видно. Слева и справа, у самых берегов реки, высокой, глухой стеной темнела тайга. Взошло негреющее желтое солнце, оно заиграло ослепительными отсветами льда, воздух был совершенно неподвижным, но свирепый мороз спирал дыхание. На шапках и меховых тулупах людей засверкал иней, побелели от инея лошади.
На ночевку остановились в сложенном из толстых бревен одиноком охотничьем стойбище. Посередине затянутого паутиной бревенчатого стойбища с черной дырой в потолке высился каменный очажок. Пока выпрягали наморенных коней, старший возчик — звали его Ерофеем Степановичем — принес дров, разжег огонь.
У Ставровых от мороза зуб на зуб не попадал. Им казалось, что руки и ноги их одеревенели.
Ерофей Степанович глянул на них из-под
— Пей. И девочка пущай хлебнет.
Настасья Мартыновна безропотно подчинилась, глотнула обжигающего горло спирта, закашлялась, почувствовала, что в груди у нее потеплело, и передала кружку Кале.
— Отпей немного, доченька, — сказала она, — легче будет.
По настоянию Ерофея Степановича выпили спирта и Дмитрий Данилович с Федей, а когда зашли возчики, каждый из них получил свою порцию. Возчики угостили Ставровых вяленой, затвердевшей на морозе рыбой.
— А как же с лошадьми? — спросил Дмитрий Данилович. — Я смотрю, что у вас ни на одних санях нет сена.
— Наши лошади обходятся без сена, — сказал Ерофей Степанович, — их круглый год тайга кормит, они из-под снега корм добывают. Утром дадим им трошки овса. Ну когда мы вертаемся из поездки и становим их на отдых, они получают сено и зернецо.
Ночевали, лежа вповалку на нарах и на полу. Горящие в очаге дрова чадили, от густого, едкого дыма нечем было дышать. Смертельно уставшие Ставровы то ненадолго забывались в коротком сне, то просыпались, ворочались, протирая слезящиеся глаза…
В Кедрово приехали на следующий день к вечеру. Это был довольно большой, окруженный тайгой поселок с широкими ровными улицами и добротными деревянными домами. На всех улицах и в огороженных частоколом дворах лежал глубокий снег. Над крышами домов из печных труб поднимались устремленные в небо почти неподвижные столбы дыма.
Ерофей Степанович подвез Ставровых к райисполкому и сказал Дмитрию Даниловичу:
— Иди спрашивай, куда ехать, я тебя довезу.
В одном доме с исполкомом размещался райком партии. В темноватом коридоре Дмитрия Даниловича встретил грузный мужчина в кожаной куртке. Лицо у него было широкое, монгольского типа, а черные, чуть раскосые глаза смотрели зорко и проницательно.
— Вам что? — спросил он. — Уже поздно, все разошлись.
Дмитрий Данилович рассказал ему о своем назначении в кедровскую амбулаторию. Мужчина в кожаной куртке внимательно выслушал, проверил документы и сказал:
— Ну здравствуйте. Я первый секретарь райкома. Фамилия моя Черепанов. Подождите минуту.
Он ушел куда-то, вернулся с ключом и с шапкой-ушанкой в руках.
— Поедемте, я вас провожу, а то вы сами не найдете.
Они доехали до окраины поселка. Там отдельно, в стороне от последней улицы, на самой опушке тайги, стоял такой же, как все, бревенчатый дом с большим двором.
Черепанов открыл ключом входную дверь, протянул ключ Дмитрию Даниловичу и сказал:
— Отдыхайте с дороги, вы все на себя не похожи. А завтра приходите, поговорим.
Ставровы зашли в пустой холодный дом, занесли вещи.
Дмитрий Данилович открыл печную дверцу, сунул в печь дрова. В печи запылал огонь. Настасья Мартыновна, Федя и Каля стояли вокруг опустив головы. А сидевший на корточках Дмитрий Данилович тихо сказал:
— Ну вот и приехали… Что ж, в добрый час…