Сотворение мира
Шрифт:
— А когда она не менялась?
Гистасп смотрел на сына нерадостно.
Наверное, Артафрен надеялся поговорить с отцом наедине, но не успел я извиниться, как нас прервал распорядитель двора, с глубоким поклоном обратившийся к двум сатрапам:
— Не изволят ли высокие господа принять гостей Великого Царя?
Гистасп кивнул. Первым вошел самый незначительный из гостей. Это был мой старый знакомый Демоцед. Он всегда выступал в роли переводчика, когда Дарий принимал высокопоставленных греков. Следующим был Фессал Афинский, за ним Гистиэй, не нуждавшийся в переводчике: он говорил по-персидски так же свободно, как и чувствовал себя среди персидских интриг.
Последним шел худой седовласый грек. Двигался он медленно, торжественно, как подобает жрецам, и держался по отношению к другим с той высокомерной непринужденностью, которая отличает прирожденных владык. Ксеркс обладал таким качеством. Дарий — нет.
Распорядитель возвестил:
— Гиппий, сын Писистрата, тиран афинский волею народа!
Гистасп медленно пересек зал и обнял тирана. Тут же рядом оказался Демоцед, быстро переводя с персидского и на него церемониальные фразы. Гистасп всегда питал к Гиппию искреннее уважение. Гиппий был единственным из греческих правителей, кого Гистасп еще терпел.
В охотничьем домике приезды и отъезды Великого Царя проходят без шума. Никаких барабанов, кимвалов, флейт. И мы не заметили, что Дарий уже восседает на троне, по правую руку стоит Ксеркс, по левую — главнокомандующий Датис.
Хотя Дарию шел всего шестой десяток, возраст уже начинал сказываться на нем. Он часто жаловался на боли в груди, затрудненное дыхание. Поскольку Демоцед никому не рассказывал о своих пациентах, никто точно не знал состояния здоровья Великого Царя. Тем не менее на всякий случай — а также по древнему индийскому обычаю — Дарий уже велел построить для себя гробницу близ Персеполя, в двадцати милях к западу от священных Пасаргад.
В тот день Дарий был закутан в теплые зимние одежды. Только бело-голубая повязка выдавала его высочайший сан. Он поигрывал кинжалом у пояса. Дарий не мог сохранять долго царственное спокойствие — еще одна черта, отличавшая его от Ксеркса и Гиппия, рожденных владыками.
— Я уже приветствовал тирана Афин, — сказал он, — и, поскольку все вы здесь у меня, вам нет необходимости приветствовать его в моем доме. — Дарий не терпел церемоний, когда цель не заключалась в самой церемонии. — Итак, я начинаю. Это военный совет. Сядьте.
Лицо Дария лихорадочно пылало. Он имел склонность к простудам.
Все сели, кроме Ксеркса, Датиса и меня.
— Гиппий только что из Спарты.
Как Дарий и ожидал, это оказалось для всех неожиданностью. Без помощи спартанского войска землевладельцам и торговцам никогда бы не удалось прогнать популярного Гиппия.
Дарий до половины вынул из алых ножен изогнутый серебряный кинжал. Как сейчас той частью памяти, что еще хранит увиденное, вижу яркий клинок.
— Говори, афинский тиран.
Учитывая, что тирану приходилось каждые минуту-две прерываться, чтобы Демоцед мог перевести его слова, Гиппий говорил не просто убедительно, но красноречиво:
— Великий Царь, я благодарю за все сделанное тобой для дома Писистратидов. Ты позволил нам вернуть наши фамильные владения в Сигее. Ты всегда был наилучшим верховным владыкой. И коль небеса отдали нас во власть земному господину, мы счастливы быть под твоей властью.
Пока Гиппий говорил, Гистиэй не отрывал от Дария напряженного взгляда — так индийские змеи сначала гипнотизируют перепуганного кролика своими остекленевшими глазами, а потом наносят удар. Но Дарий не был перепуганным кроликом. Несмотря на десятилетия, проведенные при дворе, Гистиэй так и не научился понимать Великого Царя — по лицу Дария ничего нельзя было прочесть. На совете Великий Царь напоминал памятник самому себе.
— Однако, Великий Царь, теперь мы хотим вернуться домой, в город, из которого семь лет назад нас изгнала горстка афинских аристократов, сумевших призвать на помощь спартанское войско. К счастью, союз между нашими врагами и Спартой теперь распался. Когда Царь Клеомен посоветовался с афинским оракулом в Акрополе, ему был сказано, что Спарта совершила прискорбную ошибку, поддержав врагов нашей семьи.
Греки придают большое значение туманным и зачастую небескорыстным ответам своих оракулов. Вполне возможно, что спартанского царя в самом деле убедил оракул, всегда поддерживавший Писистратидов. Но скорее всего он встретил враждебность афинских землевладельцев, возглавляемых в ту пору одним из проклятых Алкмеонидов, человеком по имени Клисфен, чья приверженность демократии не могла вызвать восторга у спартанского царя. Как бы то ни было, Клеомен созвал собрание представителей всех греческих полисов. Они встретились в Спарте, и Клеомен выступил против Клисфена. Кстати, мне говорили, что Клеомена устроил бы на месте тирана аристократ Исагор, то есть кто угодно, кроме Клисфена.
Гиппий в Спарте красноречиво отстаивал себя. Но ему не удалось убедить греков, и они отказались создать лигу против Афин на том разумном основании, что сами боятся спартанского войска и не хотят иметь в Афинах проспартанское правительство. Все обстояло очень просто. Но греки редко говорят прямо. Представитель Коринфа оказался особенно хитер. Гиппию он объявил о незаконности любых тиранов, хороших или плохих. Не получившие при голосовании поддержки, спартанцы вынуждены были дать клятву, что не будут поднимать в Афинах смуту.
— И тут, Великий Царь, я сказал собранию, что, всю жизнь изучая оракулы, считаю своим долгом предупредить коринфян, что рано или поздно их город будет разрушен той самой афинской партией, которую они сейчас поддержали.
Пророчество Гиппия сбылось. Правда, кто знаком с непостоянством греческого характера, понимает, что рано или поздно два соседствующих города обязательно не поладят, сильнейший разгромит слабейшего, и если не повернет речное русло на развалины, как сделал Кротон с Сибарисом, то так замарает репутацию поверженного города, что правды о войне уже никто не узнает. Совершенно непроизвольно греки следуют Лжи. Это в их натуре.
— Великий Царь, если ты поможешь нашей семье вновь обрести свой дом, то найдешь помощь со стороны Спарты. Спартанцы поклялись. Они пойдут за царем Клеоменом. И узурпаторы — которые и твои враги тоже — будут изгнаны из города, оскверненного их нечестивостью.
Гиппий умолк. Дарий кивнул. Гиппий сел. Дарий взглянул на Датиса. Главнокомандующий знал, что делать. Он заговорил, и Демоцед бойко принялся переводить скорую, с индийским акцентом, речь.
— Тиран, — говорил Датис, — по спартанским законам всегда правят два царя. Они равноправны. Один из них поддерживает твое возвращение к власти. Другой — нет. Перед военной кампанией цари бросают жребий, кто поведет войско. Что, если в войне с Афинами командовать выпадет не твоему союзнику Клеомену, а врагу Демарату?