Соучастие в убийстве
Шрифт:
Сам констебль с удовольствием поговорил бы с репортерами, чтобы его имя напечатали в газетах, да не решался. Газеты изводили полицию, особенно сыскной отдел. Ловкие парни эти репортеры, думал констебль. Вот опять примчались на место происшествия раньше полиции. Видно, редакции перехватили донесение об убийстве и послали свои репортерские машины с радиоустановками. А в полиции, как всегда, еще заполняют бумаги в трех экземплярах.
Репортеры и фотографы, чарующе улыбаясь, уговаривали констебля Брота пропустить их к дому.
— Нет, — решительно отрезал он. — Без письменного разрешения старшего инспектора пропустить не могу.
Констебль был упрям, и репортерам ничего не
Потом Годфри Беттери, старший репортер уголовной хроники «Дейли ньюс», пообещал Биби пять фунтов стерлингов, и тот разговорился. Несмотря на все предупреждения констебля, молочнику не терпелось побеседовать с репортерами.
— Четыре дня никто не забирал молоко, — начал Биби. — Бутылки и сейчас там. Вон они. — Он показал на ящик возле двери дома. — Я еще в первое утро сказал себе: что-то непохоже на миссис Тайсон; она всегда оставляла записку, когда уезжала. А сегодня я подумал: не иначе беда какая приключилась. В ящике молоко за четыре дня. Что делать? Мне все казалось, что в доме кто-то есть. Окно в ванной открыто. — Он указал на окно с левой стороны дома. — Видите, занавески колышутся.
Репортеры кивали, строча в записных книжках.
— Ну вот, разнес я сегодня утром молоко и прямиком в полицию. Оттуда со мной пришел констебль Брот.
Констебль приложил палец ко рту.
— Вы не можете запретить ему говорить, — вспылил Беттери.
— Я знаю, что делаю, — хмуро сказал констебль Брот.
— Да ну? — насмешливо оглядев его, спросил Беттери.
— И нечего ухмыляться, — сказал констебль, начиная злиться.
Но Годфри Беттери был гораздо осторожнее, чем можно было заключить по его насмешливому виду.
— Я знаю, вас винить не приходится, констебль, — примирительно сказал он. — Распоряжение начальства…
Молочник совсем расхрабрился.
— Никто не может заставить меня молчать, если я не хочу молчать, — сказал он. — У нас свободная страна. Ничего плохого я не сделал.
Констебль Брот удивленно взглянул на него. А ему еще показалось, что Биби не храброго десятка. Молочник продолжал рассказывать.
— Мы с констеблем нашли ее на кровати, мертвую. — Биби описал изуродованное лицо убитой. До этого он никогда не видел убитых, и даже в самых страшных снах ему не снилось, что творит смерть. — Она ведь была такой красавицей! Пожалуй, другой такой и не сыщешь. Кинозвезды ей в подметки не годятся…
Репортеры записали все и поблагодарили Биби. Беттери сказал, что пришлет ему пять фунтов. Рассказ Биби и его фото появятся на первой странице всех газет. Хоть раз в жизни он станет центром мировых событий. Биби расплылся в счастливой улыбке. А констебль хмурился, особенно когда глядел на Годфри Беттери — так он его раздражал.
4
Полицейские машины подъехали одна за другой: длинные, черные, с антеннами и светящейся надписью над ветровым стеклом: «Полиция». Вслед за ними приехал катафалк, а затем машина с медицинским экспертом. Из машин с важным видом поспешно выходили полицейские в форме и в штатском и деловито направлялись через дорогу. Репортеры знали большинство из них. На сыщиках помельче рангом были шляпы-панамы и яркие галстуки, старшие чины были одеты более строго — темно-синий или серый костюм с жилетом. Старший инспектор Филдс и инспектор Браммел всем своим видом подчеркивали важность происшествия: предполагаемое убийство в фешенебельном квартале, где произошло несколько краж драгоценностей, до сих пор не раскрытых полицией.
Репортеры и фотографы столпились перед «большой двойкой»: репортеры вынули блокноты, фотографы навели аппараты. Филдс и Браммел поправили галстуки и уставились на знакомые лица фотографов. Те смотрели в видоискатели и, подняв руку, предупреждали: «Снимаем». Щелкнули аппараты.
— Закончили? — спросил Филдс.
Хоть ему и не терпелось приступить к осмотру, он не шевельнулся, пока фотографы не показали ему жестами, что все в порядке. Благодаря постоянному общению между ними установилось молчаливое понимание. Но вот с репортерами Филдс был не в ладах. В последнее время он стал испытывать к ним острую неприязнь, особенно к тем, кто работал в «Дейли ньюс»: эта газета выступала с яростными нападками на сыскную полицию.
Старший инспектор Фрэнк Россер Филдс, начальник сыскного отдела в центральном полицейском управлении, был высокий и грузный человек лет за пятьдесят, с плечами борца. У него было красноватое лицо с коротким приплюснутым носом и светло-серые глаза, пронизывающие насквозь.
Читатели газет знали его не хуже, чем актеров и жокеев, и интересовались его личной жизнью. Но она была самая заурядная — в личной жизни Филдс был солидным буржуа. Он владел домом в одном из лучших предместий, где проживал с женой и двумя детьми. Дочь еще училась в университете, сын только что его окончил. С соседями — крупными чиновниками, торговцами и бухгалтерами — он почти не общался, хотя во многом разделял их образ мыслей. Он считал неосторожным иметь друзей вне полиции. Фрэнк Россер Филдс был сыщиком в любое время дня и ночи, и ни за кого другого его нельзя было принять. На всех он поглядывал недоверчиво, как это свойственно людям, которые охотятся за своими собратьями. А привычка командовать наложила на него отпечаток превосходства, однако одет он был всегда небрежно, чаще всего в потерявший форму тесный темно-серый костюм. От бесконечного сидения в машинах брюки на коленях пузырились. Без шляпы его видели редко, и даже в самый жаркий день он носил мятый, обсыпанный пеплом жилет.
Сейчас, стоя перед дотошными репортерами, Филдс холодно отказывался отвечать на их вопросы, всем своим видом показывая свое превосходство.
— Не могу сделать никакого заявления.
Репортеры повернулись к Браммелу, но тот покачал головой. Он не имел права отвечать на вопросы в присутствии шефа.
Ветеран и старейшина репортеров уголовной хроники Хорэс Ист, который нередко заполнял в «Морнинг мейл» целую страницу, решил пойти на примирение.
— Мне кажется, шеф, — начал он, — пора нам вернуться к добрым старым временам, когда полиция и мы действовали в полном согласии…
— Вините только ваших газетчиков, мистер Ист, — сухо прервал его Филдс. — Вы только и делаете, что дискредитируете полицию.
— Но вы должны признать, шеф, разумная критика…
— Поклеп это, а не критика, — снова прервал его Филдс. — Возьмите сегодняшнюю статью мистера Беттери…
Беттери нервно кашлянул.
— Много краж не раскрыто, — отважился вставить он. — Похититель драгоценностей до сих пор гуляет на свободе.
При упоминании таинственного похитителя драгоценностей, которого газеты окрестили «Серым призраком» и «Бирюком», Филдс побагровел.
В то утро Годфри Беттери предпринял новую сокрушительную атаку на сыскную полицию, обвинив ее в том, что она никак не может остановить эпидемию краж драгоценностей. Это была очередная статья из целой серии статей, разоблачавших злоупотребления в полиции: взяточничество высших чинов, вымогательство подарков при помощи шантажа, скандальные делишки в автоинспекции, рукоприкладство. Разложение, царящее в полиции, мешает быстрому раскрытию преступлений, утверждал Беттери. Он попал не в бровь, а в глаз.