Шрифт:
Глава 1
Не спеша отпивая кофе из чашки, Филипп Сериньян в сотый раз задавал себе один и тот же вопрос: «Уверен ли я, что поступаю правильно?»
От нервного напряжения, не покидавшего его уже несколько недель, лицо Филиппа вытянулось, глаза впали, он стал похож на наркомана, которого лишили наркотика.
«Уверен ли я, что поступаю правильно?..» Здравый смысл – но к черту здравый смысл! – осуждал его по всем пунктам. Осуждал его женитьбу, осуждал отставку из банка, а также его веру в возможность жить
«Триста пятьдесят тысяч франков, мсье Сериньян… Тридцать пять миллионов старых франков, если вам так больше нравится… Одно из двух. Если вы говорите „да“, мы переводим вам десять процентов немедленно и заключаем договор запродажи, в котором взаимно обязуемся до конца года подписать купчую».
Соглашение заключили в сентябре. Сейчас было начало ноября…
– Нотариус был категоричен, – внезапно произнес вслух Филипп. – Я могу совершить сделку, но для этого нужно, чтобы умерла моя жена!
Резкие слова и тон – тон особенно – превращали банальное утверждение законника в своего рода смертный приговор. И Филиппа это устраивало, ибо он был противником всяких уверток и окольных путей. Не лучше ли сразу расставить все по местам?
Дрожащей от волнения рукой он зажег сигарету «Голуаз» и, выдохнув дым, мрачно произнес:
– Ну, что ты решила? У тебя было достаточно времени все обдумать.
Раймонда растерянно взглянула на него.
– Если нет другого выхода… – начала она робко.
– Нет, – сухо отрезал Филипп. – И ты хорошо это знаешь!
Он яростно раздавил сигарету в чашке, на дне которой еще оставалось немного кофе, прислушался к потрескиванию углей в камине, затем, немного смягчившись, добавил:
– Решение остается за тобой, потому что, и это ты тоже знаешь, все зависит от тебя. Ты одна можешь мне помочь!
У Раймонды пересохло в горле. Он никогда открыто ей об этом не заявлял, но ее женское чутье подсказывало, что, если она откажется, он в конечном счете уедет без нее в Бразилию, которой грезил днем и ночью. Неужели для того, чтобы их любовь продолжала жить, надо принести ей в жертву другую жизнь? Ее вдруг всю передернуло от страха перед неопределенным будущим. Филипп продолжал:
– Тебе почти ничего не придется делать.
Движением, которое как бы явилось логическим продолжением его слов, он вынул из кармана буклет туристического агентства и швырнул его на стол. Красочное фото на первой странице, более реальное, чем сама природа, идеализированное нежными оттенками красок, изображало залив Рио-де-Жанейро на фоне знаменитого пика Корковадо. Рекламный заголовок погружал в мечтательную задумчивость: «Рио – всего лишь в нескольких часах
– Вот, посмотри! – воскликнул Филипп. – Разве игра не стоит свеч?
Его лицо просветлело, в глазах отразилась вся синева фотографии. Находясь во власти иллюзий, которыми он питался всю жизнь, Филипп в такие минуты забывал о настоящем, устранял со своего горизонта серый парижский пейзаж, одним махом преодолевал необъятные просторы Атлантического океана, нежился в жарких лучах раскаленного солнца, непринужденно разгуливал по сказочному континенту с интригующими названиями: Бразилия, Аргентина, Перу, Парагвай, Чили, Боливия… Знать наизусть столько стран и ни разу не побывать ни в одной из них!
Уехать!.. Это уже превратилось в навязчивую идею. До сих пор ему не хватало только средств, и теперь, когда эти средства уже почти были у него в руках, когда достаточно было только завладеть ими, и мечта становилась реальностью… Нет! Слишком упорно и слишком долго думал об этом Филипп, чтобы сейчас отказаться!
Он плашмя положил руку на проспект, словно хотел завладеть тем, что в нем содержалось.
– Или это, или тюрьма за мошенничество!.. Я уже не могу давать задний ход!
Разве не для того, чтобы заставить себя идти до конца, до полного осуществления своих замыслов, он сжег свои корабли, с полным знанием дела подписав договор запродажи? А также чтобы припереть к стенке Раймонду!
– Либо ты мне поможешь, либо мне придется сесть а тюрьму!
– Не говори так!.. Это невозможно!.. Я не хочу! Она встала и в отчаянии заметалась по комнате. На ней было надето что-то наподобие кимоно, накинутого поверх черной ночной сорочки с кружевной отделкой внизу. Значительную разницу в возрасте – ей было тридцать четыре года, а ему только двадцать восемь – она пыталась компенсировать чрезмерным кокетством. Любовно и по-матерински она обхватила руками лицо Филиппа и принялась целовать его лоб, глаза, губы, повторяя:
– Что станет со мной без тебя, милый?.. Что со мной станет? Что я буду делать без тебя?
Он обреченно пожал плечами.
– О, успокойся, я все возьму на себя. Скажу, что действовал один… что не посвящал тебя в свои планы.
Это были именно те слова, которые и следовало произнести. Страстный порыв бросил ее к нему на грудь.
– Я хочу остаться с тобой… Что бы ни случилось, милый, мы должны быть вместе, потому что… Потому что я тебя люблю.
Она издала стон, нежный и робкий одновременно.
– О, Филипп, милый мой, я не смогу… не смогу без тебя жить.
Он заключил ее в объятия, в свою очередь, нашептывая нежные слова, лаская под халатом обнаженные плечи, вздрагивавшие от прикосновения его горячих пальцев. Желание вновь овладевало ими, всепоглощающее у Раймонды, чисто физиологическое у Филиппа, которому удавалось сохранять ясность мысли.
– Итак, что ты решила? – прошептал он.
Утвердительный кивок головой у него на груди придал ему уверенности.
– Ты согласна?.. Значит, да?