Советистан. Одиссея по Центральной Азии: Туркмени- стан, Казахстан, Таджикистан, Киргизстан и Узбекистан глазами норвежского антрополога

Published by agreement with Leonhardt& Hoier

Literary Agency A\S, Copenhagen

Имена людей и названия городов Центральной Азии нередко могут произвести путаницу в головах западных читателей. Для наших ушей они звучат непривычно отчасти потому, что многие

из этих слов пришли в наш язык из русского, который был основным языком Советского Союза, и русская транслитерация исказила их еще больше.

Так, например, по-норвежски фамилия президента Туркменистана пишется «Berdimukhamedov». Буквенное сочетание «kh» используется потому, что в русском нет аналога гласной, обозначающей норвежскую «h». В туркменском же все как раз наоборот. По этой причине я выбрала ту версию правописания его имени, которая максимально приближена к туркменскому: «Berdimuhamedov». Это буквенное сочетание норвежцам произносить проще, и к тому же оно в большей степени отражает туркменскую орфографию. Другим примером может служить название столицы Туркменистана, которое по-норвежски обычно пишется как «Asjkhabad», хотя правильнее будет писать: «Asjgabat». При написании наиболее распространенных имен людей и названий местностей я пыталась следовать этому принципу во всей своей книге.

Однако стоит учесть, что после распада Советского Союза многие населенные пункты были переименованы, что в какой-то степени еще больше усложнило проблему. Город Красноводск в Туркменистане в настоящее время носит название «Туркменбаши», а, например, столица Киргизстана Фрунзе переименована в Бишкек. Лишь за некоторыми исключениями я использовала новые имена. Одно из таких исключений – Семипалатинск в Казахстане, который в наши дни называется «Семей». Главы, где он упоминаются, посвящены историческим событиям тех времен, когда город еще назывался Семипалатинском. Под данным названием он более известен, чем под названием «Семей», и это побудило меня остановиться на русской версии названия.

И все же я заблудилась. Пламя кратера стерло с неба звезды, растворив в своем горниле все тени. Вокруг меня шипели несметные тысячи огненных языков. Некоторые огромные, как лошади, другие – не крупнее капелек воды. По щекам разливалось мягкое тепло; воздух вокруг был каким-то приторным и навевал тошноту. Внезапно от края скалы откололся кусок камня и бесшумно покатился в огонь. Я попятилась назад, пытаясь нащупать под собой твердую почву. Ночи в пустыне холодны и ничем не пахнут.

Этот пылающий кратер образовался здесь в результате аварии в 1971 г. Советские геологи предполагали наличие в регионе газового месторождения, и в связи с этим было решено организовать пробные бурения. Газ действительно нашли, причем огромные залежи, и тут же поторопились составить план крупномасштабной добычи полезных ископаемых. Но в один прекрасный день во время бурильных работ земля вдруг улыбнулась в полный рот и разверзла свои недра, зевнув на 60 м в длину и 20 м в глубину. Из кратера полился метан, неся с собой запах серы. Пробное бурение пришлось отложить на неопределенный срок, а исследователей всех до одного отправили домой. Лагерь был заброшен. Местным жителям приходилось постоянно прикрывать нос, чтобы защититься от удушающего запаха метановых хранилищ, расположенных на расстоянии многих километров отсюда. Поэтому, чтобы облегчить им участь, газ решили поджечь. Геологи пребывали в полной уверенности, что через пару дней пламя само собой потухнет.

Однако сейчас, по прошествии более 30 лет, а если быть точным – 11 600 дней, огонь в кратере так и продолжает пылать. Коренные жители, окрестившие это место Вратами Ада, уже все отсюда разъехались. Деревня, когда-то насчитывавшая 350 душ, была уничтожена по приказу первого президента Туркменистана, который не хотел, чтобы туристы глазели на нищету, в которой прозябало местное население.

А

теперь нет уже и первого президента. Два года спустя после того, как деревня была уничтожена, он скончался. Его преемник-стоматолог отдал приказ закупорить кратер, однако до сих пор ни одна лопата не поднялась зарыть Врата Ада, и метан продолжает сочиться через тысячи мелких отверстий из своего бесконечного, неисчерпаемого подземного источника.

Меня обнимает сумрак. Все, что удается разглядеть, – это танцующие огоньки и бурлящий бесцветный газ, накрывший кратер целиком, словно колпак. Я понятия не имею, где сейчас нахожусь. Спустя некоторое время все же понемногу начинаю различать гальку, скалы, звезды. А вот и дорожная колея! Пройдя по ней сто, двести, триста метров, дальше я продвигаюсь уже на ощупь, медленно и осторожно.

На расстоянии газовый кратер выглядит в какой-то мере привлекательно: тысячи расплавленных лав, сливаясь вместе, образуют продолговатый оранжевый овал. Медленно продвигаясь вперед по колеям, я натыкаюсь на чьи-то следы. Они разбегаются во все стороны; их здесь огромное количество, и они практически ничем друг от друга не отличаются: свежие, глубокие, есть еще влажные и уже подсохшие; стертые, размытые. От звезд, которые подобно светлячкам роятся на небосводе, спасенья нет. Увы, я не Марко Поло, а всего лишь путешественница из XXI века, способная выйти на правильный путь разве что с помощью GPS на мобильнике. Но мой iPhone мертвецом лежит в кармане брюк, да и просить о помощи мне здесь не у кого. Даже если бы батарейка была заряжена и присутствовала мобильная связь, здесь меня все равно некому было бы искать. В пустыне нет ни названий улиц, ни указателей, по которым можно хоть как-то сориентироваться.

Два огонька прорезают ночную тьму. Громко ревет мотор, мне навстречу движется машина. За темными окнами угадываются фуражки, униформа. Меня заметили? В припадке паранойи мне начинает мерещиться, что за мной уже приехали. Ох, зачем, зачем я оказалась здесь, в этой стране, одной из самых закрытых в мире? Несмотря на то что все это время я старалась следить за каждым сказанным словом и никому не сообщать об истинной цели своего визита, они наверняка давно уже обо всем догадались. Подумайте сами, ну какой студент забредет в подобное место на экскурсию, да еще и в одиночку? Все кончено, один легкий толчок – и мое обугленное тело навсегда исчезнет здесь, в этой кипящей преисподней.

Ослепив меня светом, фары исчезают с такой же скоростью, с какой появились.

Наконец я делаю нечто благоразумное. Облюбовав самый высокий откос из попавшихся на глаза, я заныриваю в серый сумрак и карабкаюсь на его вершину. Если смотреть отсюда на Врата Ада, они похожи на светящуюся пасть. По всем направлениям от кратера тянется пустыня, напоминающая меланхоличное лоскутное одеяло. В какой-то миг мне начинает казаться, будто я – единственный живой человек в этом мире. Мысль довольно странная, однако все же бодрит.

Мой взгляд падает на костер, на наш маленький костерок, и вот я уже спешу к нему.

Выход 504. Должно быть, ошибка. У всех остальных номера начинались с цифры 2: 206, 211, 242. Может я забрела не в тот терминал? Или, еще хуже того, не в тот аэропорт?

Аэропорт Ататюрк в Стамбуле – это место встречи востока с западом. Проходящие через него пассажиры представляют собой диковинную солянку: здесь и держащие курс на Мекку паломники, и загорелые шведы с полиэтиленовыми пакетами, в которых лежат бутылки беспошлинной водки «Абсолют», и бизнесмены в деловых костюмах массового пошива, и шейхи в белых мантиях, сопровождаемые женщинами в черном, несущими сумки, доверху набитые предметами эксклюзивного европейского дизайна. Ни одна авиакомпания в мире не летает в такое количество стран, как Турецкие Авиалинии, и те, чей путь пролегает в столицы с экзотическими названиями, уж точно могут рассчитывать здесь на пересадку. Турецкие Авиалинии летают и в Кишинев, и в Джибути, и в Уагадугу, и в Усинск. А также в Ашхабад, куда я как раз сейчас и направляюсь.