Советсткие ученые. Очерки и воспоминания

Соколов Юрий Юрьевич

В апреле Капица получил заграничный паспорт и выехал в Ревель. Он уезжал в подавленном состоянии: незадолго до этого он пережил огромное горе–похоронил жену и двух маленьких сыновей.

В мае 1921 года Капица приехал в Англию, а в начале июня уже встречал Иоффе, прибывающего на пароходе из Гамбурга в Лондон.

Дальнейшие письма Иоффе в Петроград свидетельствовали о его оживленной деятельности, в том числе связанной с устройством Капицы в лабораторию Резерфорда.

Капица попал в лабораторию Резерфорда. Ровно через 50 лет Петр Леонидович скажет о Резерфорде: «Я много обязан ему и его доброму отношению ко мне».

Через год после поступления в Кавендишскую лабораторию, в июле 1922 года, Петр Леонидович писал матери:

«Я

попробую в общих чертах осветить тебе мое положение. Представь себе молодого человека, приезжающего во всемирно известную лабораторию, находящуюся при университете, самом аристократическом, консервативном в Англии, где обучаются королевские дети. И вот в этот университет принимается этот молодой человек, никому не известный, плохо говорящий по–английски и имеющий советский паспорт. Почему его приняли? Я до сих пор этого не знаю. Я как–то спросил об этом Резерфорда. Он расхохотался и сказал: «Я сам был удивлен, когда согласился вас принять, но, во всяком случае, я очень рад, что сделал это…»

ДНИ БЛАГОСЛОВЕННЫ

В тот год, когда Капица поступил в Кавендишскую лабораторию, Резерфорд уже был признанным главой обширной международной научной школы. Деятельность его как наставника молодых ученых достигла наибольшего расцвета именно в Кавендишской лаборатории, где в двадцатые годы работали такие выдающиеся физики, как Джеймс Чедвик, Джон Кокрофт, Эрнст Уолтон, Чарльз Вильсон, Патрик Блеккет.

Впоследствии Капица неоднократно отмечал поразительные свойства Резерфорда, позволившие ему создать замечательную школу физиков. Петр Леонидович рассказывал: «К людям он относился исключительно заботливо, особенно к своим ученикам. Приехав работать к нему в лабораторию, я сразу был поражен этой заботливостью. Резерфорд не позволял работать дольше шести часов вечера в лаборатории, а по выходным дням не позволял работать совсем. Я протестовал, но он сказал: «Совершенно достаточно работать до шести часов вечера, остальное время вам надо думать. Плохи люди, которые слишком много работают и слишком мало думают».

Проявляя большую заботу о своих учениках, с исключительным тактом и умением воспитывая в них интерес к научным исследованиям, Резерфорд придерживался твердых принципов во взглядах на развитие молодого ученого. Этих принципов много. Один из них заключался в том, чтобы прививать молодому человеку способность к самостоятельному мышлению. Капица писал: «Он многим готов был пожертвовать, чтобы только воспитать в человеке независимость и оригинальность мыслей. Когда ученик начинал проявлять успехи, оригинальность мышления, он окружал его всевозможными заботами и всячески поощрял его работу. Он заботился о том, чтобы, если у человека есть свое, это было бы отмечено. Сам он это всегда отмечал на своих лекциях. Если кто–нибудь при опубликовании своей работы забывал оговорить, что данная идея, собственно, не его, Резерфорд моментально это отмечал. Он всячески следил, чтобы была полная справедливость, чтобы был соблюден точный приоритет».

Капица трудился в группе студентов–исследователей и одновременно работал по поручению Резерфорда над решением задачи, относящейся к изучению альфа–частиц. Кроме того, Капица слушал лекции ассистентов Резерфорда, в том числе и Чедвика, который вскоре стал его другом. Чедвик читал курс радиоактивности.

Встреча с великим ученым произвела на Капицу потрясающее впечатление. И Резерфорд довольно скоро оценил достоинства русского ученика. В 1961 году, когда Институт физических проблем посетил Нильс Бор, на приеме в честь старого друга Капица сказал: «Хочу обратить внимание наших молодых физиков на то, что надо выбирать себе хозяина в науке. Нильса Бора привели к Резерфорду те же импульсы, что затем и меня. В Резерфорде было что–то непреодолимо привлекательное, как в Шаляпине. Кто хоть раз слышал Шаляпина, тот стремился вновь и вновь услышать его, всякий, кому посчастливилось говорить с Резерфордом,

искал новых встреч с ним».

Каким был Резерфорд в те времена, когда Капица начал работать в Кембридже, можно представить себе из писем Петра Леонидовича матери, датируемых 1921–1923 годами.

«1 ноября 21-го года.

…Результаты, которые я получил, уже дают надежду на благополучный исход моих опытов. Резерфорд доволен, как передавал мне его ассистент. Это сказывается на его отношении ко мне. Когда он меня встречает, всегда говорит приветственные слова. Пригласил в это воскресенье пить чай к себе, и я наблюдал его дома. Он очень мил и прост. Расспрашивал меня об Абраме Федоровиче. Но… когда он недоволен, только держись. Так обложит, что мое почтение. Но башка поразительная! Это совершенно специфический ум: колоссальное чутье и интуиция. Я никогда не мог этого представить себе прежде. Слушаю курс его лекций и доклады. Он излагает предмет очень ясно. Он совершенно исключительный физик и очень своеобразный человек…»

«16 декабря 21-го года.

…Скоро каникулы, и лаборатория закрывается на две недели. Я просил Крокодила позволить мне работать, но он заявил, что хочет, чтобы я отдохнул, ибо всякий человек должен отдыхать».

В этом письме Капица называет Резерфорда Крокодилом. Дело в том, что у Резерфорда был громкий голос и он не умел управлять им. Могучий голос метра, встретившего кого–нибудь в коридоре, предупреждал тех, кто находился в лабораториях, о его приближении, и сотрудники успевали «собраться с мыслями». Это дало Капице основание прозвать Резерфорда Крокодилом. Объясняют это (сам Капица никогда не говорил на эту тему) ассоциацией с героем популярной английской детской книжки Крокодилом, который проглотил будильник. Его тикание предупреждало детей о приближении страшного зверя.

В «Воспоминаниях о профессоре Резерфорде» Капица писал: «Наружностью он был довольно плотный, роста выше среднего, глаза у него были голубые, всегда очень веселые, лицо очень выразительное. Он был подвижен, голос у него был громкий, он плохо умел его модулировать, все знали об этом, и по интонации можно было судить — в духе профессор или нет. Во всей его манере общения с людьми сразу с первого слова бросались в глаза его искренность и непосредственность. Ответы его были всегда кратки, ясны и точны. Когда ему что–нибудь рассказывали, он немедленно реагировал, что бы это ни было. С ним можно было обсуждать любую проблему — он сразу начинал охотно говорить о ней».

Одновременно с посещением лекций Капица должен был пройти физический практикум, обязательный для всех начинающих работу в Кавендишской лаборатории. Руководил им Джеймс Чедвик. Практикум был рассчитан на два года, но Капица, ко всеобщему удивлению, сдал все зачеты в течение двух недель и сразу приобрел известность среди сотрудников лаборатории, включая самого Резерфорда. Этой известности способствовал и организованный Капицей вскоре после приезда в Кембридж семинар, названный «клубом Капицы», на котором студенты и молодые преподаватели знакомились с интересными научными проблемами, обсуждали результаты собственных исследований, а порой вели дискуссии по самым разнообразным вопросам, в том числе и весьма далеким от физики. В письме матери от 21 октября 1923 года Капица сообщает:

«Собрания кружка нашего, которого я инициатор, тоже развлечение. Дело идет хорошо, у нас свободная дискуссия. Теперь в Кавендишской лаборатории Крокодил тоже затевает коллоквиум».

Академик Ю. Б. Харитон, работавший в 1926 году у Резерфорда, рассказывал: «Петр Леонидович перенес на английскую почву русские традиции. У него устраивались еженедельные сборища, которые объединяли компактную группу наиболее активных людей в лаборатории Резерфорда, и именно у него, у Капицы, этот семинар проводился. Вы видите, было не только что–то, чему мы учились за границей, но уже и в то время кое–что новое было принесено в Кембридж Петром Леонидовичем, кое в чем за границей учились у нас».