Советы начинающим литераторам
Шрифт:
То, о чем сказано выше – система Станиславского в действии, и ее применяет каждый приличный писатель, чтобы вдохнуть в своих героев жизнь. А если герой таков, что вы не можете в него перевоплотиться? Вы обычный человек, сейчас писатель, а были врачом, инженером или рабочим; кем вы можете стать еще, кого сыграть? Мерзавца – безусловно (все мы чуть-чуть негодяи), а также лицо своей профессии, или тупоголового качка, или продавца, или таксиста… Если не хватает знаний в какой-тот области, вы можете последовать примеру Ильи Штемлера, которого я очень уважаю: он, чтобы вжиться в образ, поработал и продавцом, и таксистом.
Но сумеете ли вы перевоплотиться в искусного детектива или многоопытного политика? Сомневаюсь, ибо эти люди – не таксисты и не продавцы, и чтобы «сыграть» их, требуются профессиональные знания, опыт, талант. И вот мы с вами приходим к мысли, что надо выбирать героя себе "по плечу", исходя из собственного жизненного опыта. Если вы прокурор или следователь, ваш опыт велик и, при наличии писательского дара, вы станете детективом, зэком, барменом, и даже – чем черт не шутит! – заделаетесь политиком. Но вам никогда не представить с достоверностью крупного ученого – скажем, физика или математика. Мне это легче, я сам – физик, но лишь смутно догадываюсь, как вертятся мозги у великих ученых, какая мощь интеллекта таится временами за скромной непрезентабельной внешностью. Поэтому берегитесь изображать личности гигантского масштаба! Если вам двадцать лет и вы пишете фантастику, не берите главным героем гениального ученого – у вас, скорей всего, получится болван и недоумок. А в сорок лет, набравшись ума, вы сами не рискнете на этот шаг, а сделаете гения второстепенным персонажем, который появляется пять-шесть раз, бросает загадочные фразы и смотрит на остальных героев как на семейку резвящихся шимпанзе.
Напомню вам, что в реальной жизни люди говорят по-разному, и речевая характеристика ваших героев и персонажей тоже должна быть разнообразной. У кого-то речь энергичная, уверенная, кто-то тянет фразы, шепелявит, заикается, вставляет любимые словечки, ругань – или, наоборот, научные термины; один пользуется «феней», другой – молодежным сленгом, а речь третьего вполне интеллигентна. Учтите, вам придется говорить за всех! А теперь представьте, что ваш герой очутился в австралийском буше и встретил там аборигена из племени ням-ням. Что ему скажет туземец? Как поздоровается, какие сделает жесты, в каких словах предложит проследовать в котел?
Под занавес этого раздела я хотел бы поговорить о еще более чудесном явлении, чем рассмотренная выше метаморфоза «писатель-герой». Пусть, предположим, вы успешно перевоплотились и живете в пространстве своего сочинения как сыщик Не-Попадайся-На-Мушку, как экзотическая стриптизерша Сунь-Доллар-За-Бюстгалтер или как средний помощник младшего техника при трансгрессионной межзвездной тяге. Разумеется, вы запланировали, как должен действовать ваш герой, что говорить, с кем он подружится, кому перережет глотку, кого пощекочет в интимном месте. Все вроде бы идет по плану, и вдруг вы чувствуете – не играет! Не может ваш герой так поступить и такое сказать! А должен он сделать совсем другое и молвить иные слова…
Происходит чрезвычайно загадочная вещь, которую я называю "бунтом героя": герой «выламывается» из сюжета и вроде бы приобретает власть над автором. Неопытный литератор в этом случае творит насилие, загоняет героя в предписанный характер, жмет его, беднягу, давит, и в результате получается чушь. Опытный же отмечает успех рюмкой коньяка и меняет сюжет под действия героя. Это ведь чудо – герой начал жить и проявлять собственный нрав! Так не мешайте ему, и пусть он делает то, что ему хочется; пусть он будет не меланхоликом, а насмешником, не храбрецом, а трусом, не добродетельным истуканом, а извергом, зато живым. Следуйте за ним, и он приведет вас туда, куда надо, куда вы не дойдете один.
Я думаю, что именно так писала Ли Брекетт – просто начинала с первой строки и шла дальше вслед за своим героем.
8. Текст
Всякий превосходный замысел, всякий отличный сюжет и самый проработанный план можно погубить плохим текстом.
Что значит – плохим?
Это такой текст, где нет разнообразия в словах, где постоянно повторяется «был», "была", «было», "эта", «этот», где некрасиво рифмуются глагольные окончания, где автор не имеет понятия о ритме и темпе, использует фразы примитивной конструкции, злоупотребляет прилагательными, и где все персонажи говорят одинаково. К тому же в эпизодах, которые должны устрашить читателя, автор десять раз повторяет «ужасно», а читатель нисколько не боится; в боевых сценах идут сплошные «удар» и «ударил», а эротические эпизоды выписаны так, что ничего не оживает. Ну абсолютно ничего!
Текст можно испортить и неудачными сравнениями, нелепыми «наукообразными» ремарками, плохими метафорами, неправильным выбором глаголов для описания некоторых действий. Приведу несколько примеров из фантастического романа Гаррисона и Скаландиса "Возвращение в Мир Смерти", который является продолжением известной (и любимой мной) трилогии Гарри Гаррисона о неукротимой планете Пирр, хитроумном Язоне динАльте и его возлюбленной, могучей пиррянке Мете. Продолжение – увы! – литературным событием не стало. Цитирую:
«…кристалличекая структура небывалого льда отличалась от обычной так же, как алмаз отличается от графита. Это была вода, замерзшая по совершенно иным физическим законам…»
"Замороженный мир не обратил никакого внимания на группу вторгшихся в него пришшельцев".
"Луч выбрал цель и напал, что называется, с помощью подручных средств".
"Мета рвалась к свободе, словно собака, ориентируясь на запах, да еще на какое-то не имеющее названия шестое чувство".
Ну что тут скажешь? Мысль маститых авторов, конечно, ясна, но уж больно коряво изложена… А вот вам эротический эпизод:
«Мета изогнулась, удерживаясь в „мостике“ левой ногой и правой рукой. Левая рука ее переплелась пальцами с правой кистью Язона, приподнявшегося и откинувшегося, словно всадник на непокорной лошади, а правая свободная нога Меты обнимала партнера за талию. Сексуальная акробатика подобного рода была их давним и постоянным увлечением. Случалось изображать и более замысловатые позы, но для Солвица [это предполагаемый зритель – М.А.] хватит и такой. Мета застонала, Язон – тоже, и уже через секунду все смешалось вокруг, утопая в сладкой дрожи и розовато-оранжевом тумане».
А вас, мой читатель, не охватила сладкая дрожь? Думаю, что нет. Никакого отклика, никаких эмоций, а это значит, что авторы ожидаемого эффекта не добились. Их сплетение правых рук и левых ног является нелепым акробатическим этюдом, не имеющим к сексу никакого отношения – как бы громко ни стонали Мета и Язон, в какие бы розовые туманы ни погружались.
С возрастом мы убеждаемся в справедливости многих набивших оскомину истин, и одна из них такова: наш русский язык – язык могучий, великий и богатый. Слов в нем не счесть, а к тому же предлоги и суффиксы позволяют изменять слова, придавая им то иронический, то вежливый, то грубый или иной оттенок. Например, слово «приятный» и его производные – приятненький, приятнейший, приятственный, приятель, приятность, приятствовать, неприятель, неприятность… Понятие же неприятности можно варьировать по глубине и выразить другими словами: неудача, несчастье, злосчастье, горе, беда, лихо. А слово «сказал», которое вроде бы неизбежно в диалогах ("он сказал", "она сказала"), можно заменить двумя десятками других: произнес, промолвил, вымолвил, проговорил, заметил, бросил, пробасил, прошептал, пискнул, промычал, буркнул, пробормотал, каркнул, прошипел, ответил, откликнулся, отозвался, вякнул, ляпнул, брякнул. Кое-какие из них можно перевести на иностранные языки, а вот для глагола «ляпать» эквивалента нет. Наше слово, русское! И неимоверно емкое: ведь если вы написали "он ляпнул" вместо "он сказал", то ясна характеристика «ляпальщика»: он как минимум глуповат, а может, вообще придурок. Попробуйте сказать так на английском!