Совиный дом
Шрифт:
После венчания герцогине стало плохо, и доктор отправился к герцогу, чтобы подготовить его к неизбежному…
Наступила ночь. Облака разорвались, и звезды глядели на покрытую снегом землю.
В комнате принцев свет ночника падал на головки спящих: они ничего не подозревали. Кроме них, никто не спал в эту ночь. Окна замка светились в темноте…
В передней ходил взад и вперед герцог, иногда заглядывая в комнату своей супруги… Потом он услышал тихий голос:
— Адальберт, Клодина уехала?
Молодая женщина бесшумно пододвинулась к постели.
— Ты
— Оставь меня у себя, Элиза, — попросила Клодина. — Лотарь должен закончить разные дела, прежде чем я приеду в Нейгауз.
Герцогиня слабо улыбнулась.
— Ты ведь не умеешь лгать, я знаю, почему ты осталась. Бедное дитя! Какая грустная свадьба! Адальберт, — проговорила она с трудом, — здесь ли Елена?
Принцесса подошла и остановилась рядом с Клодиной.
— Дайте друг другу руки, — попросила герцогиня.
Принцесса Елена схватила руку Клодины.
— Простите меня, — сказала она с тихим плачем.
— А теперь позовите Адальберта, — потребовала больная.
Он подошел, сел на край ее постели, и она отвечала на его страстную мольбу о прощении горячим и безмолвным пожатием руки.
— Если бы я могла жить, чтобы утешить тебя, мой бедный друг, — прошептала она. — Я знаю, как тяжело отречься от чего-нибудь. Но они любили друг друга, а ты останешься таким одиноким. Ах, если бы это было в моей власти, как бы ты был счастлив!
— Не говори так, — сказал он, — я буду несчастлив только тогда, если ты оставишь меня, моя Лизель.
— Скажи еще раз «моя Лизель», — попросила больная, взглянув на него, и в угасающих глазах ее снова вспыхнул огонь задушевной любви.
— Моя Лизель! — прошептал он дрожащим голосом.
— Ну иди, Адальберт, я хочу спать, я так устала, поцелуй детей, иди, — повторила она и задремала.
Клодина некоторое время наблюдала за ее спокойным сном. Лишь на минуту усталость смежила ей веки, не более минуты… Она проснулась — герцогиня лежала со странным выражением покоя на лице. Клодина схватила ее руку и ужаснулась: рука была холодна.
— Элиза, Элиза! Открой глаза, проснись!
Герцогиня никого не слышала более.
Принцесса с рыданием опустилась на колени возле изголовья. Все пришли — герцог, доктор, фрейлина.
Было тихо, страшно тихо в роскошном покое.
Потом все вышли, остались только герцог и Клодина.
Они сидели у постели умершей, а в окна доносился колокольный звон, возвещавший о том, что герцогиня заснула вечным сном. Оба самых дорогих для покойницы человека сидели у ее смертного ложа.
29
В саду Совиного дома цвел кустарник, и из черной весенней земли вылезали голубые, желтые и белые головки первых цветов.
Старый Гейнеман возился с кустами роз, снимая с них солому и подвязывая их к новым, свежевыкрашенным подпоркам.
Солнце горячими лучами нагревало старые развалины. Молодые зеленые листочки спешили развернуться… Старик был сегодня вдвойне прилежен: он попросил на завтра отпуск, потому что собирался в Альтенштейн на свадьбу к внучке.
За чистыми блестящими стеклами виднелось лицо фрейлейн Линденмейер, которая разговаривала с маленькой Идой, укладывающей белье. Ида вернулась по просьбе Клодины, собиравшейся рано или поздно переехать в Нейгауз. Когда? Этого не знал никто. Барон все еще путешествовал, а его молодая жена носила глубокий траур по герцогине.
Сегодня она не понимала, что с ней происходит: с утра она носилась по всему дому и ни на чем не могла сосредоточиться. Маленькое хозяйство брата было в идеальном порядке, но она еще раз проверила и расходную книгу, и небольшую домовую кассу. Все валилось у Клодины из рук: она не могла писать, не могла даже заставить себя играть на фортепиано, что обычно успокаивало ее и доставляло большое удовольствие. Наконец, она решила, что лучше всего сегодня пойти погулять. Уже несколько дней она не видела Беаты и маленькой Леони… Может быть, Беата получила известие от Лотаря. Последнее его письмо было из Милана. Он и Клодина не переписывались: молодая женщина так хотела.
— Ведь мы можем все рассказать друг другу устно, — сказала она ему, — и это будет гораздо лучше, а я буду знать от Беаты, как ты живешь, здоров ли и где находишься.
Поднявшись наверх к Иоахиму, она простилась с ним.
— Куда ты? — спросил он.
— К Беате, Иоахим.
Он встал и с любовью посмотрела на нее.
— Скоро наступит время, когда ты совсем уйдешь! — сказал он.
— Я кажусь себе изменницей при мысли, что оставлю вас!
— Моя дорогая, ты и представить себе не можешь, как я рад, зная, что ты счастлива, наконец! Ты хочешь идти в Нейгауз одна?
— Я не боюсь, Иоахим.
Клодина шла быстрым шагом, легко и свободно, как будто сзади у нее выросли крылья.
Она смотрела на бегущий рядом ручей, собравший остаток снега, на мчавшиеся по небу облака, и веселье и сосредоточенность сменялись на ее лице. Охваченная каким-то странным настроением, она вдруг проговорила вполголоса: «А если он уже приехал?»
При входе в парк Нейгауза она остановилась: в ветвях липовой аллеи шумел ветер, дом был безмолвен.
На мгновение робость сковала ее; с бьющимся сердцем и раскрасневшимся лицом оперлась она о столб ворот, не решаясь войти в парк. Снова явилось предчувствие: «А что если он здесь?»
Еще никто не видел ее — это хорошо! Клодина подумала, что ей следовало бы вернуться, да, вернуться! И вдруг отступила в сторону: по аллее быстро мчался всадник. Она узнала его, несмотря на сгустившиеся сумерки, поняла, куда он едет, и невыразимое блаженство охватило ее. Однако он не должен был ее видеть.
Но тут же раздался тихий возглас: охотничья собака, бежавшая рядом с лошадью, узнала Клодину и кинулась к ней.
Лошадь тотчас же остановилась, всадник соскочил и схватил молодую женщину в объятия.