«Совок». Жизнь в преддверии коммунизма
Шрифт:
Езду на велосипеде мы все вместе, соблюдая очередность, осваивали на машине дяди Вячика. Машина была большая, – с рамы мы до педалей не доставали и ехали, не сидя на раме, а стоя на педалях под рамой, одновременно ими работая.
Во дворе взрослые соорудили громадные качели, прибив к большим тополям якорную цепь на высоте метра четыре, или пять, а то и шесть. Положив на цепь дощечку, стоя на ней по одному или по двое катались так, что задевали за воздушную телефонную линию через дорогу от качелей.
Когда
Дома играли в шашки, домино, карты, в шахматы. Шахматы себе сделали из распиленных надвое катушек, вставив в дырочки фигуры, вырезанные из картона. Правила, мы знали в основном. Ничего не слышали мы о том, что есть рокировка, но зато усовершенствовали правила игры: офицер (слон), которого мы называли «козёл», по нашим правилам мог прыгать через свои фигуры, стоящие на его пути.
Игрушки, для игры дома в непогоду, были в основном самодельные. Ещё в дошкольном возрасте я получил от дяди Вячика в подарок большой деревянный грузовик и играл с ним до самой войны. Когда подрос, я его переделал в самосвал – с боку крутишь согнутую из проволоки ручку, на ручку наматывается нитка, и кузов поднимется. О существовании таких машин узнал из журнала «Техника молодёжи» – самих самосвалов до войны не видел, Затем я переделал самосвал в самобеглую платформу с резиновым приводом.
Самодельные игрушки были как удачные, так и демонстрирующие моё полное невежество. Модернизацию грузовика и нашу парусную флотилию я отношу к удачным. Удачной была «Римская катапульта», которая бросала камушки в наши карточные крепости. Катапульта была с ладошку. Чашкой, в которую клался камушек-снаряд, служила металлическая пробка от бутылки из-под лимонада.
А вот о принципе реактивного движения я тогда не задумывался. В то время продавались маленькие моторные лодочки. Эти лодочки имели небольшой плоский сосудик с двумя трубочками, торчащими из кормы. Под плоский сосудик ставился малюсенький огарочек свечки, вода в сосудике вскипала и из трубки выбрасывала, находящуюся в ней воду. Соотношение трубок было таким, что в сосуд попадала вода, которая конденсировала пар, создавалось разрежение, и в сосуд засасывалась ещё вода, которая опять вскипала. Про то, что из трубок выбрасывалась вода, я не сообразил. Я сделал лодочку, на лодочку поставил склянку с соляной кислотой (у дедушки была для пайки), в кислоту бросил обрезки цинкового ведра, склянку закрыл пробкой с выведенной за корму трубочкой. В склянке началась реакция, газ из склянки тихонько выходил по трубочке за корму, и его пузырьки всплывали. Отбрасываемой массы не было и не было движения лодочки.
Пытался сделать керамическую посуду для игры, но, сколько не обжигал вылепленные из глины сосуды – ничего не получилось. Температура была мала.
А однажды совершил двойную глупость. От доски шириной сантиметров 20 и толщиной сантиметров 10, мне попался обрезок размером вдоль волокон сантиметров 7—8. Из этого обрезка я решил сделать санки, для чего собирался вырубить поперек волокон середину, чтобы образовать вдоль длинной стороны полозья. Первая глупость заключалась в том, что полозья поперек волокон сразу бы сломались – ещё при изготовлении, а вторая глупость заключалась в том, что, держа левой рукой чурку, я правой рукой рубанул по чурке секирой для рубки мяса. Один или два удара пришлись по чурке, а второй или третий пришелся по суставу большого пальца – шрам вот он и сейчас виден. Этому пальцу досталось не мало – рядом со шрамом вдоль пальца красуется шрам поперёк пальца, это я по нему прошелся пилой, но что при этом «мастерил» не помню (еще и в студенческие годы я придавил этот палец так, что слетел ноготь).
В «больницу» – амбулаторию мы бегали запросто, в основном с порезами. Часто резали босые ноги о стекляшки. Хирург рану обработает, перевяжет, пожурит и, если надо, велит ходить на перевязку. Конечно все это без каких-либо карточек, без взрослых, сами бегали, взрослые (очередь человек пять) нас пропускали без очереди.
Когда заводы стали государственными, в городах при больших заводах построили амбулатории, больницы, прямо на заводах открыли медпункты. Я не помню, по какому поводу, кажется с больной ногой, мама меня возила в поликлинику «Красного Треугольника», это было задолго до школы, но громадность поликлиники, широкие коридоры и цветы в коридорах остались в памяти. Тогда же мама зашла со мной в Ленинграде в костёл, тоже вот запомнил, как любопытный, и для меня единственный случай.
В баню, в ТЮЗ, иногда в кино, в музеи едем в город.
При поездках в город, я начищал свою обувь гуталином, ставил её на солнце, чтобы гуталин затвердел, и затем до блеска полировал её шерстяной тряпочкой.
При посещении Исаакиевского Собора я получил забавное впечатление. На каком-то высоком этаже, от одной лестницы к следующей лестнице, которая вела на самую верхнюю площадку собора, окаймляющую последний маленький купол, надо пройти метров тридцать по полу, который был одновременно потолком главного зала. Этот пол выполнен в виде решетки из пластин перпендикулярных полу. Медленно идет очередь. Нам надо чем-то заняться, и мы начинаем бегать и о чудо! Пластины стали незаметны – пол исчез, и мы получили полное впечатление бега – полета по воздуху высоко, высоко, под самым потолком над громадным залом. (В 2004 году мы с Захаром были на Исакии, перехода этого сейчас нет и на самый верх Исакия нет подъема).
Бывали мы и на праздничных демонстрациях в городе. Первого Мая старались посмотреть колоны физкультурников или где-нибудь перед площадью, или после площади перед Кировским мостом. Однажды, при намерении посмотреть демонстрацию и парад перед Кировским мостом, а может быть, дважды мы с Валиком и тетей Люсей зашли к брату Макара Семеновича, который жил в доме на краю Марсова Поля. Нас на Марсово Поле во время демонстрации пропустили, т. к. тетя Люся назвала адрес Николая Зиновьевича, а «сорви головы» перебирались на Марсово Поле через Лебяжью Канавку, в которой воды было примерно по колено.
В свое время мама шла в колоне физкультурников «Красного Треугольника», а дядя Вячик в колоне физкультурников Ленфильма. Дядя Вячик свою спортивную обувь белил зубным порошком. Однажды нас с Витей Майоровым 7-го ноября пустили в колону демонстрантов, и мы прошли по площади Урицкого мимо трибун. Погода была слякотная, мокрый снег под ногами. Вероятно, из-за плохой погоды была низкая явка, и ответственные за явку были рады и нам.
Я несколько раз был в Ленинградском ТЮЗе на Литейном проспекте, недалеко от Невского. Походы в ТЮЗ организовывала школа. Разумеется, нам все постановки нравились, но запомнилась «Снежная Королева», вероятно потому, что возраст героев совпадал с нашим. Прекрасное в ТЮЗе было фойе из нескольких комнат вдоль зала, каждая из которых была оформлена по-своему. Особенно нам нравилась комната, отделанная в коричневом тоне или лепкой или резьбой по дереву. Мы её называли шоколадной.
Хотя на Лахте был свой «новый» кинотеатр, нам нравилось иногда бывать и в центральных городских, где были большие фойе, гардероб и перед началом сеанса играл джаз-оркестр, т. е. это были настоящие театры для показа кинофильмов.
Что стало со старым построенном на Лахте ещё до революции кинотеатром, в котором мама сопровождала немые фильмы игрой на фортепьяно, я не помню, а новый кинотеатр разместили в церкви, с которой сняли кресты и внутреннее убранство – это было уже просто кино – храм культуры. Дядя Вячик заходил в аппаратную и говорил, что аппаратура в нашем кинотеатре хорошая.