Совок 12
Шрифт:
Однако, привычка перестраховываться в очередной раз победила. Этот рефлекс, выработанный за последние десятилетия тотального контроля телефонии в прошлой моей жизни, надёжным гвоздём ржавел в моём мозгу. И потому легко пересилил здравый смысл здешних реалий. Вздыхая и матерясь, я начал рыскать по району, выглядывая удобную телефонную будку. По пути терпеливо инструктируя своего заслуженного сексота, в десятый уже раз проговаривая его разговор с криминальной куртизанкой бабой Маней.
— Скажешь, что я тебе задавал странные вопросы про вашу дачу. Про ту самую, которую она сняла у твоей маман. И еще скажешь, что я настойчиво интересовался, где она территориально, эта ваша дача, находится, — грузил я Алёшу Мордухаевича, вдалбливая ему в мозг тезисы,
Расстроенный уже случившимися неприятностями и только что сдавший на заклание свою собесовскую Джульетту, ликёро-водочный Ромео принялся беспросветно тупить. Он послушно и нудно повторял мои наущения. Хотя и без должного старания. Что-то невнятно бормотал, сбиваясь и бестолково путаясь не только в словах, но, и в интонациях. Пришлось прижаться к бордюру и пару раз от всего своего доброго сердца ладонью садануть его по выпирающему пузу. Травмировать его фасад я поостерёгся. По той лишь причине, что этим интеллигентным лицом Алексею еще предстояло сегодня поработать.
С места мы тронулись только после того, как актёр одного, но очень важного для меня эпизода, проникся важностью предстоящего мероприятия. После физического воздействия на его брюхо, мой оперативный сподвижник дважды и почти безошибочно продекламировал весь предоставленный ему текст. Затем мы продолжили поиски свободной телефонной будки.
Разговор с возлюбленной Вязовскин провёл вполне удовлетворительно. И пусть он где-то невразумительно мычал, а где-то срывался на бабью истерику. Но в целом всё получилось достаточно натурально. Прижатым к трубке ухом я уловил, что цели мы достигли и равнодушной баба Маня не осталась. Она сама потребовала, чтобы её младохахаль взял себя в руки и через час прибыл на пресловутую дачу.
Итак, половина работы была сделана. Заказчицу моей безвременной кончины удалось взбодрить и даже выманить из норы к её секретным закромам.
Я уже почти не сомневался, что духовное наследие подпольного алкопрома хранится не где-то в неведомых мне ебенях, а на даче алёшиной маменьки. Слишком уж много звёзд единовременно сошлись на этой фазенде. В том числе и абсолютно нелогичных. Дачный сезон уже закончился вместе с прошедшим солнечным летом. Равно, как и завершился сбор ягоды-малины вместе с порой сибаритского посещения речки. А впереди никаких радостей от природы ждать уже не приходится. Дождливая слякоть и холод, это сплошная тоска для женской души. Это даже не снежный, но солнечный январь с лыжными прогулками по огороду. Мария Антиповна, она сволочь конечно же редкостная, но вряд ли настолько мазохистка, чтобы провести сырую осень и холодную зиму на промозглой даче. Она ей, как я думаю, понадобилась совсем для другого. Как ни крути, а лучшего места для хранения этого самого «другого», в её положении придумать трудно. К тому же дача Вязовскиных формально с ней не связана никак. Никакого официального договора, тем паче, где-то зафиксированного в нотариате, я уверен, не существует. Так что еще вопрос, даст ли прокурор санкцию на обыск этой фазенды или поостережется войти в противоречия с соцзаконностью. А в то же самое время, криминальная баба Маня фишку сечет. Она, пользуясь вышестоящим служебным положением и статусом алёшиной любовницы, уверенно держит под контролем всё семейство Вязовскиных. Вместе с упомянутым объектом недвижимости, к которому мы сейчас решительно выдвинемся с Алёшей-Каином.
Однако, в этот раз на встречу с роковой женщиной мне придётся ехать без дружеской силовой поддержки. Вова, как на зло, сегодня дежурит на сутках в Советском, а Стас всё еще на больничке отдыхает. Впрочем, со стороны Алексея какого-то подвоха я не опасался, а с мадам Ирсайкиной, даже при всём присущем ей вероломстве, я уж как-нибудь, да сдюжу.
Оптимистично рассудив, что Мария Антиповна прибудет на дачу со своими ключами, завозить Вязовскина к маме за запасным комплектом я не стал. Очень уж не хотелось выпускать любвеобильного афериста из-под своего контроля. Его мамаша, насколько мне помнится, женщина весьма вздорная. И, что характерно, влияние на сынишку имеет безграничное. Чего доброго, перехватит инициативу и тем самым поставит жирный крест на всех моих оперативно-розыскных замыслах.
Сусанин всю дорогу был угрюм и немногословен, однако, со своими обязанностями путеводителя справлялся. До дачного кооператива «Раздолье» мы добрались меньше, чем через полчаса.
Судя по запертым на навесной замок воротам и унылой тишине за ними, бабу Маню мы опередили. Машину я отогнал на поперечный проезд за угол. Поспешно вернувшись к нервно пританцовывающему у калитки Алексею, принялся склонять его к несанкционированному проникновению на участок. Как всегда, просто доброе слово и логика не сработали. Мне пришлось скорчить лицо в злобном оскале и слегка приложиться кулаком к женственной груди потенциального репатрианта-израильтянина.
Только после этого стимулирующего прикосновения, Алёша Мордухаевич, стеная и кляня судьбу, приступил к преодолению забора. Пришлось упереться руками в упитанную задницу кладовщика и помочь ему перевалиться на сопредельную сторону. Услышав шум рухнувшего по ту сторону забора хряка и последовавшими за этим нецензурными стонами, я и сам взлез на дощатое ограждение усадьбы Вязовскиных.
Торопился я не зря. Не прошло и получаса, как по ту сторону ворот послышался шум подъезжающей машины. Поправив находящийся сзади за поясом ПМ, я шикнул на Алёшу, чтобы тот заткнулся. Больше всего мне сейчас не хотелось, чтобы Ирсайкину кто-то сопровождал. Услышав, как машина отъезжает, я с облегчением выдохнул и всё своё внимание сосредоточил на калитке. Лязгнув запором, она распахнулась и вовнутрь усадьбы влетела Мария Антиповна Ирсайкина. Со стремительной озабоченностью и не глядя по сторонам, она метнулась в сторону дома.
— Пошли, Алексей, с бабушкой поздороваемся! — потянул я за шиворот своего сподвижника, тихо преющего в драповых штанах в углу обвитой хмелем беседки. — Чего это она так разволновалась, как думаешь? — не дожидаясь ответа, потянул я его вслед за пролетевшей мимо крыльца старой распутницей.
Ирсайкина тем временем с целеустремлённостью утреннего алкоголика обогнула дом и скрылась за его углом. Меня такие её манёвры еще больше укрепили в высокой самооценке самого себя. Как по части дважды контуженного разума, так и относительно способности правильно просчитывать причинно-следственные связи.
— Что там у вас за домом? — словно портовый буксир, продолжал я тянуть за собой пузастую и тяжеловесную баржу «Алексей Вязовскин». — Баня? Дровянник? Или сортир?
— Нет у нас бани! — обиженно пропыхтел Алёша, вынужденный, чтобы не упасть, быстро перебирая ногами, — Душ там и туалет. И сарай еще.
Вряд ли баба Маня станет изощряться и прятать культурное наследие Якова Самуиловича в выгребной яме. Оно понятно, что деньги не пахнут, но всё же… По всему выходит, что банковская ячейка расположена в сарайке. С этими мыслями я и завернул за угол. Шагах в десяти, за двумя яблонями, спиной к нам стояла гражданка Ирсайкина и чем-то позвякивая, копошилась в двери сарая. Я сначала замер на секунду, а потом развернулся и пихнул Алексея назад за угол дома. И сам скрылся, шагнув за ним.