Совок-8
Шрифт:
— Чего вы там шепчетесь?! — напившийся воды и заметно оживший подполковник подозрительно смотрел в нашу с замполитихой сторону, — Под суд сволочей отдам! Обоих!
Спорить с руководством сейчас было не самое лучшее время, но и понапраслину терпеть тоже не хотелось.
— Меня не за что под суд, Василий Петрович, а вот гражданке Капитоновой на скамье подсудимых самое место!
В ответ, сзади в мой адрес зафонтанировал визгливый мат и обещания всего самого наихудшего.
Не менее получаса длилось бурное разбирательство в кабинете Дергачева. К нам троим, в процессе клеймения пережитков прошлого и родимых пятен царского режима в лице нечистой на руку Дуньки, чуть позже присоединился Захарченко. А затем и делегатки-парламентёрки от беспокойного сообщества милицейских женщин. В количестве трёх штук. Одной из которых была неугомонная Антонина. Увидев её, я успокоился. Так как однозначно понял, что теперь на политической карьере мадам Капитоновой можно ставить жирный иудейский крест. С косой нижней перекладиной и с её полновесным упитанным распятием на нём. И это, если учесть, что речь пока что шла только об исчезнувших излишках продуктовых наборов. До испарившихся в политических кущах немецких колготок, разборки пока еще не дошли. Но, что дойдут, я ничуть не сомневался. Так как имел все основания полагать, что именно за ними явились ниспосланные лучшей половиной РОВД дамы.
Убедившись, что теперь, после подключения главных калибров, Дуське со сковородки народного гнева уже ни при каких обстоятельствах не спрыгнуть, я попросился на выход. Сославшись на истекающие сроки по уголовным делам и на вызванных к этому часу людей. К моему удивлению, Дергачев не стал меня задерживать. Мне даже показалось, что мой уход он воспринял с некоторым облегчением. Поймав два разнополярно наэлектризованных взгляда от Лиды и Дуси, я в срочном порядке самоэвакуировался из дергачевского кабинета.
Выйдя в приёмную, я направился к столу секретаря, в дальнем углу которого виднелся точно такой же сифон с газировкой. Но был остановлен решительным жестом начальственного офис-менеджера. Второй рукой она сняла с пульта связи телефонную трубку.
Щелкнув какой-то клавишей, ставшая строгой женщина, торжественно произнесла в микрофон на селекторе несвойственную этим стенам фразу.
— Василий Петрович, возьмите пожалуйста трубочку, генерал-майор Данков на связи!
Утратив интерес к халявной газировке, я опрометью, стараясь при этом не выглядеть паникёром, устремился прочь из эпицентра административно-социльного взрыва.
Заскочив в кабинет и достав из сейфа спиртовое уголовное дело, я, закрыл всё, что положено, на замок. А потом, набирая скорость, поспешил вон из стен Октябрьского РОВД.
Сомнений в причине генеральского звонка в наш райотдел, у меня не было. Было лишь восхищение оперативным мастерством генерала или его помощников, обложивших своей агентурой райотдел. Двух часов с начала народных страданий по поводу колбасных обрезков еще не прошло, а специально подобранные люди уже отсемафорили в сторону пламенеющих лампас. Ничуть не сомневаюсь, что смежники так же в курсе происходящего. Но эти упыри-тихушники, я убеждён на все сто процентов, никак не проявятся. Наоборот, Дуся для них теперь ценный кадр, которого они попытаются вербануть на вылезшем компромате. Вербануть и тут же отмазать. Этим ребятам глубоко пофиг, чего она там спёрла и сколько младенцев она изжарила и съела. У них своё понимание прекрасного.
Значит, время упускать нельзя и надо реализовывать утечку. Как-то по-другому противостоять голубым ребятам в васильковых петлицах не получится. Единственный выход, это максимально приблизить точку невозврата. На пути к дунькиному штопору в её карьерной катастрофе. Чтобы для всех желающих завести на неё агентурное дело, она перестала представлять интерес.
— Сергей! Корнеев! — раздалось за спиной, когда я уже повернул ключ в дверце «шестёрки», — Погоди! — обернувшись, я увидел рысцой спешащего ко мне от РОВД Стаса.
— Ты в какую сторону? — отдышавшись уже на сиденье авто, спросил меня Гриненко, — До городского УВД подбросишь?
— Подброшу! Хоть куда подброшу, лишь бы отсюда свалить. Подальше и побыстрее! — я невольно посмотрел в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что никто за мной не гонится.
— Да, брат, устроил ты сегодня цирк! С лошадью! — не то восхищенно, не то неодобрительно протяжно ухмыльнулся друг, — Ты скажи, нахера ты эту кашу заварил? Ведь не просто же так? Может, скажешь мне, в чем подвох, Серёга? Или это секрет? — Стас с любопытством косился на меня, пытаясь что-то понять.
— От тебя у меня секретов нет! — польстил я оперу, — Всё старо, как мир. Эта тварь пошла по пути Тютюнника и разинула пасть на мою хату! Вот я и расстроился.
— Да ладно?! Быть такого не может! — от услышанного Станислав резко откинулся к двери и чувствительно приложился головой о стойку. — Сука блядь! — забыв про Кодекс молодого строителя коммунизма, совсем не по-комсомольски отреагировал на на болезненную неприятность опер.
— Они совсем, что ли охренели? — потирая ушибленное место, принялся возмущаться мой собрат по несчастью, — Такое впечатление, что все они из-под одной мамки! Крысы беспредельные!
— Да ладно тебе! — размышляя о своих насущных трудностях, без особого энтузиазма попытался успокоить я друга, — Станешь начальником и сам начнёшь щемить подчинённых! На колбасу, на квартиры и колготки.
— Да иди ты в жопу! — обиделся на такие мои предположения Гриненко, — Я, между прочим, узнал то, что ты просил! Вчера был на тюрьме по своим делам и заодно с «кумом» про твоего Вязовскина переговорил.
— И что Вязовскин? Его твой «кум» в тамошний актив вербанул?
Я перестроился в соседний ряд, подальше от «Москвича» с багажником над крышей. На котором была закреплена вязанка с граблями и прочим инвентарём лютого дачного агрария. Со времён прошлой жизни я совершенно точно знал, что это самая опасная категория участников дорожного движения. А, если там у рулевого еще присутствуют солнечные очки, усики и сигарета, то опасность такого соседства на дороге возрастает кратно.
— Ага! — ухмыльнулся Станислав, — Вербанули! Только не в актив, а в пассив. И не «кум», а блатные. Короче, твой Вязовскин Алексей на подписку прямо из петушиного угла вышел! Недели три его там пользовали. Несказанно ему повезло, что лишение свободы не дали. В лагере ему трудно пришлось бы!
Не то, чтобы я был до крайности ошеломлён, но моего неприятного удивления хватило на то, чтобы включив поворотник, остановиться у бордюра.
— За что же его так? В чем он накосячил? — начал я пытать Гриненко, хорошо зная, что, как у опера, у него достаточно ума и квалификации, чтобы вытащить из своего источника всю информацию по такому неординарному вопросу.
— Его родственники постарались, чтобы он был помещен в нормальную камеру. Вот его и пристроили в «котловую» «хату», — начал мне рассказывать Стас о полной тревог и невзгод, судьбе тюремного педераста Алёши Вязовскина.
— По-хорошему, надо было в «красную» его пристроить, но он упёрся. Не захотел этот придурок с ментами и прокурорами сидеть. Пренебрёг. Его и подняли тогда к авторитетным жуликам. Так-то они люди с понятием, солидные и к беспределу не склонные.
— И чего тогда? — нетерпеливо подстегнул я друга, — Нахера его опустили, если они солидные и к беспределу несклонные?