Совок-8
Шрифт:
Психологический этюд пора было переводить в эндшпиль. Своего я добился и валять ваньку больше не имело смысла. Традиционного предварительного и потому нудного разбора полётов удалось избежать. Вместе с неизбежной массой начальственных упрёков, и поучений. Заместив все эти сомнительные удовольствия для себя стрессовым экспромтом для любимого руководства. Будь я, на самом деле, сопливым лейтенантом двадцати с небольшим годов, то разумеется, я бы вёл себя совсем по-другому. И обязательно огрёб бы кучу эротических эмоций. Во все неприличные места. Причем, еще задолго до логичного завершения беседы с радикально настроенным начальством. Просто из-за желания этого начальства выпустить пар.
В эти застойно-диетические времена применение ментом табельного оружия было большой редкостью. Даже в отношении самого нехорошего гражданина. Стрельба мента по человекам считалось супер-чрезвычайным происшествием. С обязательным докладом в любое время суток начальнику областного УВД. И в течение тех же суток министру МВД СССР. Министру, пусть и в общей сводке утром, но, тем не менее.
А тут, недавно начавший службу летёха, взял себе за привычку, как рябчиков, одного за другим стрелять советских граждан. И то обстоятельство, что эти советские граждане ни разу не эталоны строителей коммунизма, а скорее даже наоборот, мало кого волнует. Вдобавок, этот не укладывающийся в общепринятые прокрустовы рамки вьюнош, сейчас стоит и смотрит в глаза районным милицейским богам, ничуть не смущаясь встречных их взглядов. Не стесняясь ни собой содеянного, ни их должностного величия. Разрыв шаблонов и сбой программы в умах милицейских начальников наблюдались в данный момент невооруженным глазом. Хоть правым, хоть левым.
Собственно, на то и был мой нехитрый расчет. Собаки, когда они в стае, неизменно рвут убегающего. Потому мне и не хотелось, чтобы сгоряча начальники наговорили мне лишнего, пока я оправдываюсь. И, чтобы взысканий сходу не наобъявляли. Задолго до результатов служебной проверки. Пусть все разбирательства ограничатся рамками уголовного дела, которое будет вести Советская прокуратура. А уж с ней я как-нибудь, да разрулю.
— Чего молчишь, лейтенант? Сказать нечего? — вступил в разговор самоуверенный Захарченко. — Ну да, прокатило у тебя один раз, когда ты Воронецкого кончил, так ты что, думаешь, что тебе это всегда с рук сходить будет? Думаешь, что Василий Петрович тебя опять отмазывать кинется?
Ах ты ж, жучара! Отмазывать! Хер вы меня тогда с Воронецким отмазывали! Ни ты, ни Василий Петрович пальцем о палец не ударили! Сидели тихо, прижав уши и ждали, когда прокуратура и ИЛС дадут свою правовую оценку моим пострелушкам. Это я тогда сам себя отмазал, разработав и реализовав безупречную оперативную комбинацию с использованием специально подготовленного реквизита. Да еще так цинично и профессионально, что никто даже помыслить не отважился, что я тогда целенаправленно ликвидировал Толика-упыря. Ну, что ж, ладно, сука, держись, напросился!
— Никак нет, товарищ капитан, мне есть, что сказать! Докладываю, в гражданина Уткина я стрелял в результате и во исполнение нашей с вами договорённости! Вы просто запамятовали, Виталий Николаевич!
Продолжать я не стал, а наоборот, приняв вид недалёкого придурка-служаки, застыл, глядя перед собой преданно-прозрачными глазами.
— Т-ты чего это несёшь, лейтенант?! — зам по оперработе начал изображать дефективного заику из вспомогательной школы, — Какая еще нахрен у нас с тобой договорённость?! За собой меня утащить хочешь?
— Не хочу я вас никуда тащить, товарищ капитан, я не по этой части! Вспомните, вы же сами меня просили побыстрее раскрыть дело Толкуновых. Разве не так? — я с еще большей телячьей преданностью уставился на Захарченко.
— Ну так… И чего теперь? Людей направо и налево стрелять нужно? — не сдавался уже готовый впасть в отчаяние зам по опер. — Ты, Корнеев, не мудри, тут дураков нет! — главный начальник районных сыщиков отказался от развязной позы и сел на стуле ровно, как примерный школьник. И, ища поддержки у начальственных коллег, огляделся.
— Подожди, капитан! — недовольно перебил своего протеже Дергачев, — Говори, Сергей, но только так говори, чтобы всем тут понятно было!
Мысленно улыбнувшись и погладив себя по шишковатой голове, я начал своё сиротское повествование.
Когда я закончил, лица у всех, кроме начальника уголовного розыска Тютюнника разгладились и напряженного скепсиса на них уже не наблюдалось.
— Следак прокурорский какую позицию занял? Что говорит? — деловито продолжил пытать меня начальник РОВД, — Ты же в Советском до нас работал, знаешь его?
— Знаю, но не так, чтобы близко, — неопределённо пожал я плечами, — Мужик он неплохой и как следователь очень толковый, — не стал я слишком обнадёживать шефа, опасаясь сглазить доброжелательное отношение ко мне Таланова.
— А насчет Гриненко вы тоже не совсем правы, товарищ майор! — укорил я сидящего напротив через стол Тютюнника, — Он в связке со мной на ваш отдел розыска сегодня раскрытие двух преступлений выдал! Изнасилование и злостную бакланку. А, если с жуликом как следует поработать, то я уверен, там и квартирные кражи по нашему району вылезут! Месяц еще не закончился и эти палки вам процент раскрываемости существенно поднимут!
Тютюнник, стараясь не замечать моего подчеркнутого добродушия и непонятной ухмылки Дергачева, молча краснел, внимательно глядя на свои неровно остриженные ногти.
— Ты вот что, Алексей Константинович, ты давай-ка, забирай своего архаровца и ступай к себе в подразделение! — повеселевший подполковник дал понять Данилину, что инцидент он считает исчерпанным, — А то я чувствую, что Корнеев сейчас совсем уже разойдётся и меня виноватить вместе с ними начнёт! — подпол кивнул в сторону Захарченко и Тютюнника.
Начальник следствия поспешно поднялся из-за стола и приглашающе кивнул мне на дверь. Я послушно встал и, не оглядываясь, поплёлся на выход.
— Ты когда остепенишься? — догнав меня уже в коридоре, зашипел мне в спину майор, — Ты, если у тебя душа так за уголовный розыск болит, то ты тогда, может, к ним переведёшься? — вестимо, от недавних нервных потрясений Алексей Константинович частично утратил логику и слегка запутался в своих рассуждениях.
— Я, товарищ майор, исключительно за наше следственное отделение переживаю и работаю только на него! — горячо заверил я Данилина, — Заметьте, эта хулиганка без личности в моём производстве была, вы же сами мне её отписали! А износ я уже попутно раскрыл. По вновь открывшимся обстоятельствам!