Совок

Агарев Вадим

Назвать красавицей вышедшую со двора Сутормину, если, конечно, это она, было сложно. Этому мешали выраженные пигментные пятна на ее лице. И все-таки, это была Галя, в отделе кадров мне показали ее фото. Ее заметно выпирающий живот соответствовал не менее, как четырем месяцам интересного положения. Из чего стало ясно, что интеллигентный, но косоглазый маляр Эдуард Сарайкин является до крайности аморальным типом. И по моей считалке выходило так, что беременностями Веру и Галю он наградил практически синхронно. Быть может, не так уж и погорячился Петр Первый со своим дискриминационным указом, касательно особей, страдающих страбизмом. Хотя, не исключено, что Сарайкин им не страдал, а наслаждался.

–

Здравствуйте! Я из милиции, могу я видеть Сутормину Галину? – задал я свой самый первый вопрос и полез за удостоверением в карман пиджака.

На мои, в общем-то, безобидные слова икряная Галя отреагировала слишком неадекватно. Судорожно вздохнув, она, одной рукой схватилась за живот, а другой, нашарив за спиной забор, сползла по нему на лавочку у калитки.

– Я знала, что рано или поздно вы придете! – побледнев, прошептала она.

Сегодняшнее утро началось с того, что, доставив Софью Львовну в ее лавку, я поехал на причал рыбоохраны. Встретивший меня похмельный старик в застиранном тельнике, по виду был ровесником браконьерского выстрела Авроры в октябре семнадцатого. Он повел меня в сарай, где неподалеку от входа лежали несколько связанных по кольцам сетей. Сетки были изрядно юзанными, но еще крепкими и по виду той самой длины, как я и просил.

– Забирай! Только, как понесешь? – равнодушно спросил ветеран Очакова.

Отвечать старикану я не стал, я просто очень внимательно вгляделся в его выцветшие от возраста и алкоголизма глаза. Как ни странно, но дед от юношеского взгляда смутился. Потом, видимо устыдившись своей слабости, плюнул на пол, едва не попав на сети, махнул рукой и пошел в угол сарая, откуда притащил целый ворох пахнущих рыбой мешков.

Приехав в Волжский РОВД, я сначала заглянул к Тиунову и уже с ним мы пошли к заму по службе майору Осколкову. К счастью, тот был на месте.

– Где я тебе людей найду? Заранее такие вещи планировать надо, а оголять посты и маршруты я не буду! – всерьез взъерепенился кислоликий язвенник.

– Дело хозяйское, тогда выставляйте на каждый день пост у того нужника!

Далее сушить свой мозг за Осколкова и прочую руководящую камарилью Волжского райотдела мне не хотелось. Вызывало досаду лишь то, что были зазря потерянны целых два дня. Лучше бы я их на решение своих шкурных проблем потратил. И, чего уж там, тэтэушных теток мне тоже было жалко и никак не меньше бездарно потерянного времени. Дебилы, бл#дь! – как говаривал в таких случаях один интеллигентный дипломат с лошадиным лицом из моего прошлого будущего. Однако повторить эту короткую, но объективную фразу вслух я не решился.

Но и без озвучки мидовского перла мое поведение было расценено как непозволительная дерзость. Майор грохнул кулаком по столу и вскочил.

– Ты, младшой, особо-то не гоношись! Не по чину ты ведешь себя, Корнеев! И с чего ты взял, что он сегодня сунется? – сбавил обороты Осколков.

– Чувствую! – не вдаваясь в подробности, ответил я и направился к выходу.

– Сергей, погоди! – прорезался Тиунов, – Виктор Петрович, надо бы прислушаться к Корнееву, я полагаю, он знает, что делает! – обратился поверивший в меня Ильич к майору. – Я своих человек семь после первой смены выведу и со второй смены еще столько же задержу. Вы нам только от вытрезвителя четверых дайте, а остальных от ППС без ущерба взять можно. Дело-то и впрямь тухлое, завотделом райкомовский не просто так стращать нас приходил. Если что, то не дотянем до пенсии, погонят нас!

Майор задумался. Было видно, что уходить на гражданку без пенсии он не хотел.

– Ладно, может ты и прав, на сегодня и на завтра я тебе людей соберу. Лишь бы толк был, а то сам знаешь, холку мне намылить в области желающие найдутся. В девятнадцать часов в Ленкомнате сам инструктаж проведешь, будут тебе люди, –тусклое

лицо Осколкова еще больше осунулось.

– Понял, товарищ майор! – Тиунов ожил, – Разрешите идти?

В ответ зам по службе привычно махнул рукой, отпуская нас восвояси.

– Надо, чтобы ПеПСы не только пешие были, пусть с ними три-четыре машины будут. И вытрезвитель вместе ёс людьми пусть свой луноход даст, – по пути в кабинет Тиунова транслировал я ему свои пожелания.

Уже часа два, как ночь своей пасмурной чернотой беспросветно закрасила вечерние сумерки. Фонарь над диспетчерской освещал только саму домушку диспетчерской и большой куст сирени рядом с ней. А еще лавочку под кустом и всё. Объект стратегического значения типа «сортир», задуманный на единственное очко, еле-еле просматривался в темноте. И то, не далее, как метров с двадцати. Лампочку на невысоком столбе, расположенном по пути к скворечнику от диспетчерской, я разбил самолично еще днем. Ту, что тускло мерцала внутри сооружения, я оставил.

Все двадцать шесть единиц личного состава, кого удалось наскрести по сусекам Волжского РОВД, находились далеко за пределами кольца «Поляны Фрунзе». Там же, но еще дальше были два УАЗа ППС и аж шесть мотоциклов ОВО, ГАИ и участковых. Лишь я один сидел внутри трамвайного кольца, спрятавшись за кустом какого-то чапыжника, шагах в десяти от злополучного толчка. Места, чтобы рядом спрятаться еще кому-то просто не было. Под страхом объявления неполного служебного соответствия всем участникам рейда было категорически запрещено курить, переговариваться и пользоваться носимыми и автомобильными радиостанциями. Все рации работали только на прием и звук их был убавлен до едва слышимого. Через мое плечо на ремне висел громоздкий и тяжелый кирпич носимой «Виолы». Насколько я помнил, в райотделах уже должны были быть легкие оперативные «Кайры» скрытого ношения, но, когда я заикнулся по этому поводу, на меня посмотрели с искренним удивлением. Хорошо, что мобильники пока еще отсутствуют, иначе неминуемо кто-нибудь, да спалился бы. И никаких дружинников. Секретность, мать ее!

Облава была организована по антитеррористическому трафарету второй чеченской войны. Там уже далеко не всегда дозволялось перепахивать тяжелой артиллерией и «Градами» населенные пункты вместе с чертями из незаконных вооруженных формирований и их пособниками, именуемыми мирными жителями. Чтобы не возбуждать правозащитников и западные СМИ, зашедшую в село банду ночью аккуратно вспугивали и гнали по специально оставленному коридору. А там уже множили на ноль автоматно-пулеметным огнем и противопехотными минами. Вот и здесь, половому агрессору для отхода был оставлен сектор пустыря с бурьяном и редкими кустами. Как раз в сторону Волги и шириной метров тридцати пяти. Самый лучший путь отхода для любого, кто не захочет быть пойманным у толчка. Качественно оцепить весь периметр не было никакой возможности, на это понадобилось бы роты три солдат. И тогда терялся бы весь смысл облавы. Почти все, как всегда, только мин у меня не было. Зато были сети.

Трамваи звенели все реже и реже, а эстет, которого так ждали двадцать шесть милиционеров и еще я, за удовольствием все не шел. Почти все трамвайные тетки, до того, как отметить путевой лист у диспетчера, шустро бегали в означенную будку. Две, самые робкие или ленивые, не постеснялись фонаря и напрудили прямо позади лавки. Настроение уже пересекло нулевую отметку и все ниже уходило в минуса. А комары, которых из-за жесткого режима маскировки я опасался должным образом отгонять и бить, все больше и больше наглели, и расшатывали мою психику. О том, какими словами меня поминают сейчас соратники по засаде, я старался не думать. Думал я только о том, что через сорок минут, развернувшись по кольцу вокруг толчка, в город уйдет последний сегодняшний трамвай.