Совок
Шрифт:
Майор Тарасов смотрел на меня тяжелым неверящим взглядом. И чего больше было в этом его взгляде, злости или любопытства, я определить так и не смог.
– Ладно, все свободны! – махнул он начальственной дланью и личный состав службы участковых инспекторов бодро потянулся из его кабинета на волю.
Непоротого и административно свободного Гусейна мы перехватили метрах в трехстах от комплекса. По нашему звонку, пятнадцать минут назад комендант общежития выпроводила непрописанного в общаге джигита на улицу. Надо сказать, что спорить с осмелевшей начальницей общежития азер, во вновь сложившихся реалиях не посмел. Покинув здание, он поплелся в
Съехав с асфальта, мы по грунтовке прокатились вглубь редколесья. Через чахлые деревья виднелось кладбище «Рубежное». Толик остановился на небольшой полянке у ямы, которую они с Михаилом вчера выкопали по указанию Нагаева. Гусейн заметно нервничал, озираясь по сторонам. Вова его пристегнул к основанию бокового сиденья так, что осматриваться он мог очень ограниченно. Стоя на коленях, административно свободный, но по факту стреноженный наручниками Гусейн, выглядывал из окна УАЗа, как трусливый солдат из окопа, видя деревья на уровне трехметровой высоты.
– Выводи! – скомандовал я Анатолию показав полученным в оружейке пистолетом на Блондина.
Юрий Николаевич Черняев, посвященный в режиссерский замысел, нас не подвел. Он изо всех сил изображал тревожную обеспокоенность, переходящую в панику. Причитать и каяться он начал сразу же после того, как Нагаев суровым голосом зачитал ему приговор секретного заседания Особого Суда. Из которого следовало, что Петров Владимир Иванович, будучи злостным нарушителем общественного порядка и торговцем наркотическими веществами, был приговорен к смертной казни через расстрел. Чирок упивался своей ролью и блажил так, что я уже начал беспокоиться, что кто-нибудь, да услышит его страдания со стороны дороги или кладбища. Чтобы не рисковать приватностью процесса, я скомкал процедуру.
– Именем Российской Социалистической Федеративной Республики огонь! – с этими словами нажал я на рычаг стартового пистолета. Гусейн в УАЗе подавленно молчал.
Слава богу, у Черняева хватило ума заткнуться сразу после выстрела. Толик помог ему аккуратно спуститься в яму, предварительно измазав лицо «расстрелянного» разведенной гуашью. Заготовленная Черняевым при помощи его Алевтины коровья кровь, слишком быстро свернулась.
– Следующий! – бодро скомандовал я, но уже через минуту понял, насколько все мы просчитались с непреодолимостью желания Гусейна пожить как можно подольше. Он визжал, бился аки лев и ни в какую не желал отстегиваться от толиковой «буханки». Впервые в жизни я видел человека, с такой страстью возлюбившего свои кандалы. Еникееву наконец надоели брызги соплей и слез. Он единственной затрещиной обездвижил жизнелюбивого джигита, после чего мы вытащили того наружу. Руки, сомлевшему Гусейну мы все же обрядили в браслеты, застегнув их сзади. Побрызгав на наркоторговца из канистры, Толик привел его в чувство.
– Встань! – велел Нагаев окончательно растратившему весь свой кауказский апломб джигиту.
Мокрый моджахед-наркоторговец сначала с трудом встал на четвереньки и только потом поднялся на две конечности, с трудом преодолевая позывы опять рухнуть на землю.
– Мамедов Гусейн Мурадович, двенадцатого января тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения, уроженец села Кейчили Шамкирского района
Гусейн опять повалился на землю и завыл. Бежать, как я опасался, он даже не подумал. Хулиган и наркоторговец ползал по земле и клялся, что больше никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах! Божился, что прямо сегодня пешим порядком покинет город, а потом и Россию. Поскольку мы были на службе, то, разумеется, мольбам Мамедова мы не вняли и процедура исполнения приговора неумолимо продолжилась. Толик одним рывком поднял Гусейна на ноги, а Вова сунул ему в руку шариковую самописку. Подойдя к лишенцу, я потребовал расписаться в каком-то бланке из своей папки. Невидящими глазами наркоторговец поводил по бумаге и покорно поставил свою закорючку.
Все, что именем Российской Социалистической и так далее, Гусейн, как мне кажется, не слышал. Он тихонько выл на одной ноте и, если бы Еникеев его не держал на своей мощной вытянутой руке, приговоренный упал бы сразу.
Вместе с выстрелом стартовика, расстрелянный Мамедов освободил свой мочевой пузырь и рухнул, как подкошенный на пожухлую листву.
– Не помер бы! – глухо раздался из могилы черняевский голос. Обернувшись, я увидел обеспокоенные глаза и верхнюю половину головы любопытного Блондина.
– Егорыч, я и сам почти поверил, что вы его замочите! – вполне серьезно сообщил перетрухнувший Чирок. – Больно уж вы все по-настоящему тут сделали.
– Ты откуда знаешь, Юра, как оно все по-настоящему то бывает? Тебя, что, расстреливали уже? – хохотнул Вова.
– Не расстреливали, но, наверное, так все и бывает, – невесело донеслось из могилы, где скрылось полголовы моего агента.
Пора было завершать процедуру казни и возвращать расстрельную команду в город. Это Еникееву мы сегодня выписали повестку на целый день, а самих нас с Вовой никто от несения службы не освобождал. Я кивнул Толяну на недострелённого.
– Реанимируй обоссанца! И не жалей воды, нам еще с ним работать предстоит. А ты сними с него браслеты! – велел я Нагаеву.
Понадобилась почти вся двадцатилитровая канистра, прежде, чем Гусейн начал подавать признаки жизни. Сначала он просто пошевелился. Потом повернулся на живот и засеменил на четвереньках, не разбирая дороги, в сторону ямы, где изображал роль трупа Блондин. Вова вовремя перехватил пинком Гусейна, направив его в сторону от ямы.
– Это как же я так промахнулся? – присел я над находящимся в прострации наркодилером, – Мамедов, ты жить-то хочешь, или тебя добить? – уверенности, что азер меня слышит, у меня не было, уж слишком потерянным он выглядел.
Тем не менее, совсем никакой нарко-паразит меня услышал и глаза его, поднятые от земли, стали наполняться осмысленностью. Мыча что-то нечленораздельное, Мамедов интенсивно и хаотично тряс головой, очевидно давая понять присутствующим, что жить он хочет и, что достреливать его ни в коем случае не надо.
– Есть еще вода? – желая ускорить процесс осознания, спросил я Еникеева.
Тот отрицательно покачал головой и сказал, что есть только канистра с бензином. Если Гусейна сейчас облить бензином, пытаясь таким образом его взбодрить, то можно окончательно лишить его разума, подумал я. И решительно отказался от этой мысли. Толик снял вопрос гораздо быстрее и проще, дав нарко-бизнесмену леща.