Современная американская новелла (сборник)
Шрифт:
Он в крик: мамочка! Хорошо я был дома. С тех пор со всеми своими печалями идет прямо к бабке. Что с ним будет? Мы не такие молодые. Старший сын живет замечательно — только у них в Роклендском округе чересчур избранная публика. Другой сын… у него своя жизнь, это то еще поколение. Он уехал.
Она глядит на меня, эта Вера. Слова не скажет. Сидит. Еще чуть-чуть, и откроет рот. Я знаю, что ее интересует. С какого боку в эту историю затесался Эммануил. Когда?
В точности это она и спрашивает. Но как появился Эммануил, неясно?
Ясно, очень ясно. Как ценный подарок от Насера.
Насера?
Хорошо, не от Насера, так из Египта — семя второго сына Исаакова, уловили?
Авраамова, перебивает она. Это у него было два сына, Исаак и Измаил. Бог обещал, что он станет отцом множества народов, он и стал. Но знаете, говорит она, этим двум ребятам он был довольно-таки неважным отцом. Не такой уж редкий случай, не может она не прибавить.
Видите! Вот они как выворачивают Библию, эти бабы, им главное — обязательно уколоть мужчину. Конечно, я говорил про Авраама. Авраамова сына. Я разве сказал — Исаакова? Изредка, надо признать, она нет-нет, да и скажет дело. Вы помните, одного сынишку он вовсе услал из дома, а второго был готов заколоть, только дожидался, когда кто-то там у него в голове произнесет: валяй, закалывай!
Но вопрос в другом: как появился Эммануил? Я был не против рассказать ей. Даже хотел рассказать, я уже это объяснял.
Значит, с чего началось. В один прекрасный день моя жена приходит в администрацию Цилиной больницы и заявляет: послушайте, здесь больница или что? Я сейчас прямо от дочери. Моя дочь в положении. Это слепому видно. Что тут у вас творится по ночам? Кто смотрит за порядком? Подать мне сюда старшую сестру.
В положении? — говорят они, как будто слышат это слово первый раз. Забегали кругом, приходит нормальный врач, говорит: да, беременна. Точно. Еще что скажете новенького? — спрашивает жена. И пошло: встречи с психологом-консультантом, с лечащим психиатром, с врачом по нервам, с работником социального отдела, со старшей сестрой, с сестрой-хозяйкой. Жена говорит: Циля знает. Она не полоумная, у нее просто мысли немного путаются и депрессия. Она понимает, что у нее внутри, в утробе, дитя, как у нормальной женщины. Она этому рада. Она даже сказала жене: мама, у меня будет ребеночек — и поцеловала ее. Первый раз за два года. Как это вам понравится?
Тем временем производят дознание. Выясняется, виноват один из больничных садовников, цветной. Только он месяца два как взял расчет и уехал в Калифорнию. Я представлял себе, как это случилось. Циля всегда любила цветы. Девочкой вечно зароет в землю семечко и сидит целый день у цветочного горшка, ждет, когда вылупится цветочек. Так же, наверно, и за ним наблюдала. Он вскапывал землю. Бросал туда семена. А она все смотрела и смотрела.
Администрация принесла нам извинения. Извинения! Досадная случайность. Старшая сестра ушла на неделю в отпуск. Я бы мог слупить с них по суду миллион долларов. Не думайте, я советовался с юристом. Я тогда, когда только узнал, обращался в сыскное агентство, чтобы мне его разыскали. Собирался его убить. Разорвал бы на части. Что делать дальше? Опять созвали всех вместе. И психиатра, и психолога, одну только сестру-хозяйку не стали звать.
Единственная надежда, что она сможет жить более или менее нормальной жизнью, говорят они, — это если забрать ее из заведения, дать доносить ребенка и родить в положенный срок. Нет, говорю, я не согласен. Я этого не вынесу. Чтобы у моей Цили, такой Циленьки, как золото, был черный ребенок? Тогда психолог говорит: перестаньте, что за нетерпимость. Хватило наглости! Мало-помалу моей жене пришла хорошая мысль.
Вы исходите из ложных представлений, говорит их главный. Они все выражаются таким языком. А что это значит, это значит, мы должны взять ребенка к себе, и если нам действительно дорога наша дочь… Тут он читает нам целую лекцию насчет этого ребенка, что он связывает Цилю с жизнью и к тому же она, оказывается, с ума сходила по этому садовнику, этому черному поганцу с зеленой профессией.
Видите, я могу еще откалывать шуточки, потому что вы только взгляните на это удовольствие! Какой у меня завелся закадычный дружок. Куда я пойду, туда и он, даже когда хожу на тот конец парка погонять шары с итальянцами. Они, если увидят меня в супермаркете, зовут: эй, Изя! Тони заболел. Приходите, поддержите компанию. Жена говорит, Эммануила возьми с собой, пусть мальчик приглядывается, в какие игры играют мужчины. И я беру. Эти старые козлы, они тоже всякого повидали на своем веку. Они думают, это у меня какие-то благотворительные дела. И потом, многие из них люди необразованные. Им кажется, евреи все равно не совсем белые, так что на него особенно не пялятся. Он идет качаться на качелях, а они делают вид, что его вообще не было.
Нет, я не собирался уклоняться от предмета. А какой был предмет? Предмет был, как мы взяли ребенка. Моя жена, Нетти, миссис Зи, она меня прямо силой заставила. Говорит: мы должны взять этого ребенка на себя. Или я перееду с Цилей в Новые дома, и мы будем жить на пособие для бедных. Лучше решай, Изя. У нее брат важная птица по социальному обеспечению — так он ее подбивал; он, по-моему, еще и коммунист, если послушать, как он рассуждает последние двадцать-тридцать лет…
Он говорит мне: переживешь, Изя. Ребеночек, как-никак. Родная кровь. Если, конечно, ты не задумал гноить Цилю в этом заведении, пока не обнищаешь вконец и уже не сможешь за нее платить. Тогда ее сбагрят — не в Бельвю, так в другую колонию для хроников. Сперва будет как потерянная, потом станет овощью. Ты этого хочешь, Изя?
После таких разговоров я заболеваю. Я не могу ходить на работу. А пока Нетти каждый вечер рыдает. По утрам ходит неприбранная. Бродит по комнатам со щеткой, но не подметает. Начнет подметать, сразу в слезы. Поставит суп на плиту — ив спальню, падает на кровать. Скоро я начинаю думать, что ее тоже придется помещать в больницу.
Я сдаюсь.
Моя собеседница говорит: правильно, Изя, вы поступили, как надо. Что вам еще оставалось?
Так бы и заехал ей. Я человек не буйный, просто вспыльчивый, но скажите, кто ее спрашивал? Правильно, Изя! Сидит, глаза на меня таращит, кивает головой, очень правильная. Эммануильчик все-таки наконец на детской площадке. Отсюда видно, как он качается на качелях. Будет качаться хоть два часа подряд. Большой любитель этого дела. Заядлый.
Ну, плохая часть истории закончена. Теперь пойдет хорошая. Про то, как мы выбирали ему имя. Какое имя дать ребенку? Коричневому ребеночку. Цвета середка на половинку. Нежданному-негаданному.
В палате, где лежат роженицы, мамаши с новорожденными, Нетти говорит: Циленька, Цицеле, детонька (жена с ней так разговаривала, что, непонятно, или она сделана из золота, или из яичной скорлупы), цыпонька моя, как же нам назвать малыша?
Циля кормит. На ее белом теле лежит эта черненькая курчавая головка. Циля отвечает сразу: Эммануил. Немедленно. Я слышу это, я говорю: глупости. Глупо прицеплять к такому маленькому такое длинное еврейское имя. У меня старики дяди все с такими именами. Их потом начинают звать Манни. Дядя Манни. Она опять свое — Эммануил!