Современная американская новелла. 70—80-е годы: Сборник.

Кинг Стивен

Держит тебя Мать-Земля, Отец-Небо бережет. Баю-бай, Баю-бай. Любит Радуга-Сестра, Ветер-Брат тебе поет: Баю-бай, Баю-бай. Все мы вместе навсегда. Все мы вместе навсегда. Прежде не было иначе И не будет никогда.

Мэри Моррис

Колючая стена

Роза отдыхала на крыльце пекарни «Волшебные пряники», которая принадлежала ее матери, и все думала, отчего свинья, любимица дядюшки Тио, два дня тому назад от него сбежала. Светила полная луна, когда

дядюшка Тио с красными, заплаканными глазами отворил дверь их домишка, заглянул и спросил, не видал ли кто его старую свинью, розовую с черными пежинами; он так и не решился ее зарезать и звал Петунией. Шкодливая свинья сжирала одежду, подрывала колья изгороди. Каждое лето она губила овощные грядки, но что у дядюшки Тио есть, кроме развалюхи лачуги, да кувалды, да захудалой этой свиньи? Роза перебирала в руках пачку лотерейных билетов, разглядывала номера; за весь день никто ни одного не купил. В тот вечер она сказала дядюшке Тио, что, если выиграет в лотерее, купит ему другую свинью, но он только головой покачал и исчез в сумраке проулка, по которому брел к своей лачуге. Не нужна ему другая свинья.

Вдруг на джипе подкатил Зверолов, и Роза увидела в машине еще двоих — наверно, туристы из восточных штатов, поохотиться приехали. Везет их в горы. Мать Розы, Долорес Гремучая, плюхнулась в обшарпанное кресло в задней комнате — седьмой год смотрит по телевизору слезливую многосерийку, все думает, вот-вот кончится. Заслышав машину, Долорес пошла в лавку, но Роза ей крикнула: да ведь это Зверолов с какими-то приезжими. Проходя мимо, он хватанул ее за плечо — раз-другой в неделю сюда заезжает и всегда вот так хватает ее за плечо. Он привозит в город туристов за припасами и видится с ней, не так, как в былые дни, но все же всякий раз норовит завернуть в пекарню.

Трое мужчин вошли в лавку Долорес Гремучей. Ее прозвали так за язык, ядовитый, как жало гремучей змеи, но здесь, в «Волшебных пряниках», она больше помалкивала. Зверолов чмокнул ее в щеку, назвал тиа [41] , хоть и понимал, что она на него злится. Своих туристов-охот-ников он всегда привозил к ней за хлебом, знал, что в деньгах тут нуждаются, да и место такое любопытное — единственная здешняя достопримечательность, если не считать атомного реактора или заброшенного серебряного рудника — тот и другой в часе езды от города, да еще в разных сторонах. Долорес перерабатывала фрукты на сахар и готовила из пеклеванной муки тесто для фигурных пряников. Зайдет человек купить шоколадных палочек или фисташкового печенья, а тут — глаз не оторвать — чудесные пряничные фигурки, и к тому же, считается, они судьбу предсказывают. Долорес присматривалась к приезжим, пока те разглядывали пряники: скачущие животные, диковинные деревья, хижинки, целые деревушки с пряничными жителями. Одному из туристов, высокому, она дала пряничного пожарного — вы, сказала, мужчина-огонь, и вас всегда будут любить. Другому, коренастому, дала оленя — вам предстоит дальнее путешествие, и оно принесет доход. А Зверолову, уже который раз за эти три месяца, дала дерево и сказала, что скоро под одним таким деревом его закопают.

41

Тетя (исп.).

Коренастый хлопнул приятеля по спине: подумать только, на прошлой неделе его перевели в Токийское отделение их банка! Высокий с легкой ухмылкой заметил, что и впрямь он мужчина-огонь, и перевел взгляд на Розу, сидевшую на ступеньках крыльца. Потом оба, помрачнев, спросили Зверолова, сбываются ли хоть когда-нибудь предсказания хозяйки. «Всегда!» Он дожевал пряник-дерево, и Долорес протянула ему еще один. Она то и дело поглядывала через плечо на экран телевизора — что там еще случилось. Вот уже полгода никто не знает, куда и с кем исчезла дочка доктора.

Зверолов жевал суслика и полицейского, когда в лавку вошла Роза:

 — Дядюшка Тио на гору лезет.

Зверолов вышел на крыльцо, глянул в ту сторону и пробормотал:

 — Чего это он туда забрался?

 — Петуния двое суток как сбежала, — ответила Роза.

А дядюшка Тио потихоньку взбирался выше и выше по холму.

Приезжим хотелось еще поесть волшебных пряников, но Зверолов сказал, что пора ехать. Он чмокнул Долорес в прохладную щеку, но она тут же отвернулась. Он пошел на крыльцо, Роза следом за ним, положил руку ей на плечо — она отстранилась. Последнее время все от него отстраняются, кого ни тронь. Что ж, он уже стал привыкать. Но Роза его знала, знала как свои пять пальцев, чуяла его, как звери чуют и боятся друг друга. Его прозвали Зверолов, так оно и есть, только и знает, что ловит

в капкан беззащитных. А еще он Эль-Негро. — черный, черный телом и душой, и никто не знает этого лучше ее, потому, что они познакомились трехлетними малышами. Она помнит, как бывала с ним в лесу, во тьме, и теплый мех его добычи согревал ее столько ночей, да и теперь ночью она укрывается шкурками лисиц, бобра, енота — тем, что осталось от поры, когда она готова была отдать все, лишь бы он согревал ее. Теперь он томится по ней, она это знает. Знает, что, лишь отталкивая, может досадить ему пуще всего — и отталкивает. Знает — пока она так ведет себя с ним, он будет заезжать сюда. Это единственный способ его удерживать.

Коренастый налил себе из автомата кока-колы, а высокий взял апельсиновый напиток. И у того и у другого пот струйками сбегал по шее, пропитывал воротнички рубашек. Высокий пил и поминутно утирал шею платком.

 — Скажи дядюшке Тио, я поищу Петунию на дороге в горы, — буркнул Эль-Негро и вскочил в машину. Такой огромный, сильный, большеногий. Роза улыбнулась, представила, как свинья карабкается по горе.

 — Может, возьмем ее поварихой? — шутливо предложил высокий, поглядев на Розу; он был просто в восторге: Долорес сказала — он мужчина-огонь.

 — Заткнись… — шепотом, но так, чтобы слышала Роза, оборвал Эль-Негро: — Я ее любил.

Долорес всегда уходила из пекарни рано, так было заведено при жизни ее мужа, а еще потому, что привыкла вовремя обедать. В половине девятого «Волшебные пряники» закрывала Роза. Каждый вечер закрывала в это время. Она взяла из кассы несколько песо и купила два лотерейных билета — один себе, другой для Эль-Негрито. Иной раз, если торговля шла хорошо, покупала несколько. Случалось, покупала и мысленно дарила билетик Эль-Негро, только никому об этом не рассказывала.

Роза отправилась в обратный путь домой, когда сгустилась тьма и небо стало черное-черное, потому что луны уже не было. В Эсперанце говорят: если споткнешься и упадешь плашмя на землю, угодишь в ад. А если пес всю ночь лает на луну, так это он с дьяволом разговаривает. И хотя Роза была не суеверна, ей вспомнилось, что, с тех пор как сбежала Петуния, какой-то бродячий пес вот уже две ночи лает на луну, а еще накануне Роза по дороге домой споткнулась и упала. Правда, не плашмя, на руки упала. Что ж, выходит, только руки ее попадут в ад? А еще она вчера вечером видела на стене кошку с лицом младенца.

Домой вели две дороги. Роза жила в предместье Сан-Рафаэль, туда можно идти длинной дорогой — вверх по шоссе, где задавили Розиного брата, потом свернуть на Калье-Сапата и дальше переулками, мощенными булыжником, подняться по крутому склону до Калье-Идальго [42] , которую загораживает стена. Путь этот длиною в три мили, и домой она попадала чуть ли не к десяти часам. Была и другая дорога, по которой утром она ходила на работу к Сеньоре, а по вечерам поздно возвращалась из города. Эта легкая дорога нравилась Розе не тем, что она ровная и гладкая, а тем, что вела мимо особняков, не темными переулками, и идти по ней куда спокойнее. По этой дороге Роза шла домой напрямик. Пройти Колонию Риодоро — и подойдешь прямо к стене. А в ней дыра, которую два года тому назад оставили после застройки Риодоро, и жители. Сан-Рафаэля, пролезая в дыру, сокращали себе путь домой.

42

Калье-Сапата и Калье-Идальго — улицы, названные именами вождей мексиканской революции.

Она шла гладкой дорогой через Риодоро и разглядывала дома. Ей нравились эти белые и розовые особняки — ночью они выглядели еще внушительней. В Сан-Рафаэле все домишки маленькие, дощатые хибарки лепятся одна к другой, и лишь немногие оштукатурены, и повсюду кудахчут куры, ревут ослы, а тут никакой этой живности нет, тишина, дорожки чистые. В Сан-Рафаэле огни увидишь только от костров, а в хибарках темно, холодно, посмотришь — проберет озноб, не то что тут, где кажется — тебе тепло. Но посмотреть все особняки Розе не удавалось: каждый прятался за белым забором, а то в придачу еще и за живой изгородью, и, если бы Роза не работала у. Сеньоры, не узнать бы ей, как там внутри. Розе очень нравилось, когда в домах горит свет. Она представляла себе, что там, в доме, большая собака, хозяин у камина или супруги в теплой постели. Ей нравилось идти так в темноте и смотреть в окна, смотреть, как там движутся беглые тени: случалось, на нее тоже смотрели из этих красивых окон, откуда, она знала, днем открывается вид на всю долину, до самой границы. Чтобы оглядеть округу так далеко, ей приходилось взбираться по крутому склону на вершину холма. И вот теперь она шла и видела, что на нее тоже смотрят из окон, прижавшись носом к стеклу.