Современная австралийская новелла (сборник)
Шрифт:
А теперь Мег Хогбен и Ламми Уэлли при встречах глядели прямо перед собой, не замечая друг друга.
Ах, у Мегги ножки-спички. Не хочу такой я птички.Голос Лама Уэлли, как папиросная бумажка на гребенке, вибрировал в кустах камфарного лавра, который Хогбены вот уже много лет рубили на дрова. Его нож полосовал кору лавра. Как-то раз жарким вечером он вырезал на стволе деревца «Я ЛЮБЛЮ МЕГ», потому что так принято делать, например, на стенах уборных
Лам Уэлли притворился, будто не видит Мег Хогбен, торчавшую в кустах фуксии. В школьной форме. Вся будто скованная, еще хуже, чем в школе, вся коричневая, потому что сегодня хоронят ее тетку.
— Ме-ег! — крикнула миссис Хогбен. — Мег!
— Ламми! Куда ты, к черту, провалился? — крикнула его мамаша.
Она всюду его искала — в сарае, за уборной. Ну и пусть ищет.
— Лам! Ламми! Ах, чтоб тебе! — кричала она.
Ему это имечко было ненавистно. Кличет, точно сонливого мальчишку. В школе он велел звать себя Биллом — серединка на половинку: не так позорно, как Лам, и не так ужасно, как Уильям. Миссис Уэлли появилась из-за угла.
— Осипла, тебя звавши! — сказала она. — А знаешь, что папа придумал? Мы поедем на свалку у Сарсапариллы.
— Хм! — сказал он.
Но не плюнул.
— Что это на тебя находит? — спросила она.
Даже когда дети миссис Уэлли были вовсе неприступными, она любила трогать их. Прикосновение часто помогало мысли. Но ей нравилось и самое касанье. Она была рада, что у нее не девочки. Мальчики становятся мужчинами, а без мужчин шагу не ступишь, даже если они считают тебя дурехой или пьют лишнее, а иной раз и поколотят.
И теперь тоже она положила руку Ламми на плечо, стараясь добраться до него. Он был одетый, но мог быть и голым. Для таких, как Ламми, одежда лишнее. В свои четырнадцать лет он выглядел старше.
— Вот что, — сказала она с напускным раздражением. — Плясать вокруг тебя, неслуха, я не стану. Не хочешь, как хочешь.
И ушла.
Как только отец вывел из сарая старый рыдван, Лам тут же залез в кузов. Тут, в кузове, он по крайней мере будет сам по себе, хотя это вам не шикарный «кастомлайн».
Тот факт, что у семьи Уэлли, кроме пикапа, был еще и «кастомлайн», вызывал удивление у людей здравомыслящих. Красуясь на паспалуме [9] перед их халупой, он казался краденым, и так оно почти и было — третий взнос-то просрочен. Но что ему стоило скатать подальше, в Барранугли, и подремать на стоянке у гостиницы «Северная»? Лам мог бы простоять целый день, любуясь их двухцветной машиной. Или, растянувшись на заднем сиденье, щупать пальцами ее податливую плоть.
9
Вид травы.
Сегодня едут в пикапе, поездка деловая. Костяк его ягодиц упирался в доски. Мясистая рука отца, высунутая из окошка кабины, вызывала в нем отвращение. А вот и близнецы выбрались из своего
— Ах, чтоб тебе! — крикнула миссис Уэлли и тряхнула такими же белесыми волосами.
Миссис Хогбен видела, как эти Уэлли уехали.
— Подумать только — в таком районе, как наш! — который раз сказала она мужу.
— Все в свое время, Миртл. Доберемся и до них, — снова ответил ей советник Хогбен.
— Ну конечно, — сказала она, — если на то будут причины.
Ибо она знала, что у советников причины имеются решительно на все.
— Но такой домишке! И вдруг «кастомлайн»!
От раздражения она исходила слюной.
Ведь не кто другой, как Дэйзи, говорила: «Я хочу наслаждаться всем хорошим, что может дать жизнь». А умерла в убогом жилье, и у нее всего и было-то что одно-единственное ситцевое платьишко. А у Миртл кирпичный темно-бордовый дом — на потолках ни единого пятнышка от сырости, у нее стиральная машина, канализация, телевизор и «холден» кремового цвета, не говоря уж о муже. Советник Лесли Хогбен. И к тому же строитель по специальности.
Сейчас Миртл стояла среди своих владений и так бы и продолжала сокрушаться о «кастомлайне», за который Уэлли на расплатились, если бы не сокрушалась о Дэйзи. Миссис Хогбен оплакивала не столько смерть сестры, сколько ее жизнь. Но ведь все всё знали, и тут уж ничего не поделаешь.
— Как ты думаешь, придет кто-нибудь? — спросила миссис Хогбен.
— Я что, по-твоему, ясновидящий? — ответил ей муж.
Миссис Хогбен его не слышала.
Вчера, обсудив все как следует, она поместила в «Геральде» объявление о смерти Дэйзи:
Морроу Дэйзи (миссис), скоропостижно, у себя дома,
Выставочное шоссе, Сарсапарилла.
Больше добавить было нечего. Поскольку Лесли на государственной службе, упоминать о родстве было нельзя. А то, что миссис… да ведь к ней привыкли так обращаться с тех пор, как она сошлась с Каннингемом. Казалось, это в порядке вещей, потому что их отношения затягивались и затягивались. Успокойся, Миртл, говорила Дэйзи, мы поженимся, когда его жена умрет. Но первым умер сам Джек Каннингем. Дэйзи сказала: «Ничего не попишешь, так уж вышло».
— Как по-твоему, Осси придет? — спросил жену советник Хогбен, так растягивая слова, что ее это покоробило.
— Я об этом не думала, — сказала она.
А значит, думала. По правде говоря, она проснулась среди ночи и лежала вся холодная, окаменелая, представляя себе мокрый нос Осси.
Миссис Хогбен ринулась к ящику комода, который кто-то — во всяком случае, не она! — открыл и не задвинул. Она была худощавая, но жилистая.
— Мег! — крикнула она. — Ты почистила туфли?
Лесли Хогбен засмеялся, не раскрывая рта. Его всегда разбирал смех, когда он думал о прощальной причуде Дэйзи: сойтись с этим опустившимся, шелудивым заморышем Осси, подобрать его на выставочном пустыре! Впрочем, кому какое дело?