Современная австралийская новелла (сборник)
Шрифт:
Она любила отца и тотчас же вступилась за него. Обида не прошла и после театра, и они снова стали ссориться. Потом, на студенческой вечеринке, Питер отошел от Полин, предоставив ей разговаривать с высоким папуасом, Джоном Мэйпуном, аспирантом медицинского факультета. Джону было двадцать четыре года. У него были черные густые волосы, большие темные глаза и ослепительной белизны зубы. Последний год он прожил в Мельбурне.
— Первый раз в жизни я попал в большой город, — сказал он.
Родился он на каучуковой плантации. Его отец собирал млечный сок из
— К нам иногда приезжали дед с бабушкой, — сказал он. — Они принадлежали к полукочевому племени и жили примерно так, как в каменном веке.
В колледже Полин прослушала несколько лекций о Новой Гвинее. Ее зачаровала эта страна. Но почему он выбрал медицину?
— Я не хотел ходить в школу, когда был мальчишкой. Но меня отдали в школу общества миссионеров, и я был в восторге от всего, чему там учили. Так что учился я прилежно. Когда я кончил школу, мне дали возможность поступить в университет. Сначала из-за политики «белой» Австралии я поехал на Фиджи.
— У меня нет времени обсуждать расовую дискриминацию, — перебила Полин.
— В конце концов мне разрешили приехать сюда, — продолжал он.
Уходя с вечеринки, они условились встретиться еще раз. Он работал в больнице, и они стали встречаться в его выходные дни.
— Ты должен прийти к нам, — сказала она однажды. — В воскресенье ты свободен? Приходи к ленчу.
— В воскресенье? Приду.
На следующее утро перед уходом в колледж она сказала, что познакомилась с врачом-папуасом и пригласила его в воскресенье к ленчу.
— Ну что ж, хорошо, — сказала Эллен Сэмпсон.
В тот же день попозже Эллен сказала мужу:
— В воскресенье к ленчу придет дружок Полин.
— Тот театрал, — уточнил он.
— Нет, не он, — сказала Эллен. — Какой-то новый. Папуас. Он врач.
Альберт Сэмпсон помолчал. Во время войны он был в Папуа и в Новой Гвинее. Его дочь — и папуас! Папуас расхаживает по их улице… все представления Сэмпсона о темнокожих и его понятия о зле смешались воедино.
— Нет уж, к себе мы его не пустим, — заявил он.
— Но я сказала — пусть приходит, — возразила Эллен.
— Ну так я сам ей скажу. Вне дома пусть делает что хочет, но дома хозяин — я.
В тот же вечер за ужином он сказал:
— Послушай, Полин, я не желаю видеть у себя в доме этого типа.
Полин встрепенулась.
— Но почему, папа?
— Как я сказал — так и будет, — ответил отец, — Я не желаю объяснять, почему да отчего.
— Он такой славный, — сказала Полин. — Он врач.
— А мне дела нет, кто он такой, — сказал отец.
— Но, папа…
Полин умолкла, опустив полные слез глаза.
— Ну-ка не распускай нюни и будь благоразумной, — сказал отец. Единственное, что его смутило, — это слезы дочери.
— Подаешь молодежи прекрасный пример терпимости, — вмешался Джек.
Вот это и было нужно Альберту Сэмпсону, чтобы вновь обрести свою непреклонность.
— Хватит, я
— Не понимаю, чего ты злишься, папа, — вмешался Том. — Она же говорит, что он славный малый.
— Ты сам не лучше этих студентов, — сказал отец.
— Ну, так в воскресенье я не буду завтракать дома, — заявила Полин.
В комнате воцарилась такая тишина, что слышно было дыхание Альберта Сэмпсона. Затем хлопнула входная дверь.
Он взглянул на жену, но ничего не смог прочесть на ее лице. Ему стало не по себе, но все же он вызывающе поглядел на мальчиков. Покончив с ужином, они тотчас же встали из-за стола.
Потом Альберт Сэмпсон сидел рядом с женой перед телевизором, но никак не мог сосредоточиться на экране, и, надеясь прогнать ощущение неловкости, он повернулся к ней и спросил:
— Ты считаешь, что я погорячился?
— М-м… пожалуй, да… Времена ведь меняются.
Ему не хотелось продолжать разговор, и он не мог сосредоточиться на телевизионной драме, которая, очевидно, начала увлекать его жену. Он решил немного посидеть в саду. На небе светились редкие звезды, и над тишиной медленно плыла маленькая луна.
Он просидел в саду гораздо дольше, чем намеревался, небо заволокли облака, и уже не было видно ни звезд, ни луны. Он встал и пошел в дом.
— Нечего идти у них на поводу, — пробормотал or про себя, но никак не мог отделаться от внутренней тревоги и обрести всегдашнюю уверенность.
Любовь и бунт
Клерк, сидевший за первым столом, работал в этом государственном учреждении почти что двадцать пять лет. Ему недавно исполнилось сорок три года; он поступил на государственную службу, когда ему еще не было пятнадцати. За все эти годы мало что изменилось в его работе, и вообще жизнь его текла без перемен. Всего лишь три раза ему пришлось поволноваться, и каждый раз причина была одна и та же — новый заведующий отделом решил пересадить служащих за другие столы. Клерк, о котором идет речь, привык к своему столу, и мысль о том, что этот стол сменят на другой, была для него непереносима. Его полированный стол просто сиял на фоне государственной мебели, тускло-коричневой и облезло-желтой.
Звали клерка Элвин Ньюберри. У него было рыхлое белое лицо и поредевшие иссиня-черные волосы. Он до сих пор был не женат и жил вместе с родителями в уютном домике за аккуратно подстриженной кипарисовой оградой. Родители тоже в свое время работали на государственной службе. До ухода на пенсию отец служил инспектором в одном из правительственных ведомств, а мать до замужества была учительницей. Элвину, единственному своему отпрыску, они отдали всю любовь, на какую были способны; они не отказывали ему ни в чем — разумеется, насколько позволяли их скромные средства, — и старались, чтобы он получил образцовое воспитание, как и подобает сыну учительницы и сотрудника одного из правительственных ведомств.