Современная канадская повесть
Шрифт:
Андре нырнул под кровать и растянулся плашмя, уткнувшись носом в грязный линолеум; сердце стучало, тело били дрожь, он отчаянно надеялся, что в охапке, прижатой к груди, вся его одежда.
— Ведь не пощадит, подлец. Точно не пощадит!
Андре раскрыл рот, чтобы унять шумное дыхание, и изо всех сил зажмурил глаза.
— Кровать, Доди! Прибрать надо. Он поймет.
— Тише! Сейчас, сейчас.
Она стояла рядом, у самой кровати, большим пальцем ноги почти упираясь ему в нос. Андре услышал, как она давится, напрягая горло. И тотчас стало совсем темно:
Тяжелые сапоги загромыхали на пороге.
— Ну, ребята, как утиная охота пойдет, так свидимся, — послышался голос Альберта, обращенный к кому-то во дворе. — А покуда придется мне за рулем задницу просиживать.
Когда Альберт пинком распахнул дверь, Доди принялась метаться по постели, тяжело дыша, комкая и таща на себя грязные простыни. Щелкнул выключатель, и комната залилась режущим глаза светом. Андре под кроватью со страху прижался к самой стенке и тут же вляпался рукой в еще свежий кошачий помет.
— Что за черт, что здесь происходит? — проревел Альберт.
— Альберт, как хорошо, что ты приехал! Меня весь день выворачивает наизнанку, а ребенок, он…
— Опять пивом накачалась, вонища кругом.
Альберт протопал по комнате к детской кроватке, где ребенок заходился плачем.
— Ну, парень, что, что такое? Не желает тебе мать сменить подгузничек, глянуть, не раскрылся ль, не замерз ли ночью-то?
Альберт вынул ребеночка из кроватки и понес его к креслу-качалке у батареи.
— Только сменила ему пеленки, и тут меня…
— Сменила! Хоть бы покормила дитя…
— А я что, не кормила, да? Думаешь, я…
— Чего тут думать? Тут, черт подери, как ни явишься домой после четырех суток рейса, так парень орет благим матом, а ты пивом накачиваешься — сколько можно? Ну-ка, постель прибери. Я всего пару-тройку часов спал за двое суток, не больше.
Когда в горле Альберта заклокотало и он захрапел, Андре выбрался из-под кровати. Прикрывая за собой дверь, он услышал, как Доди тихонько прыснула. Нащупав в темноте ступеньки, Андре понесся что есть духу к забору, возвышавшемуся посреди зарослей пырея, перепрыгнул — и приземлился голой пяткой прямо на острый осколок пивной бутылки. Ступая на носок и оставляя за собой кровавый след, он добрался до отцовской лачуги.
Освещенный лунным светом, Исаак Макгрегор сидел на стуле с прямой спинкой, положив прямо перед собой на кухонный стол, покрытый старой изношенной клеенкой, руки. Изборожденное складками лицо в полутьме выдавало в нем индейца.
— Застукает тебя Роуз со своей бабой, и будут твои кишки болтаться на елке, — произнес отец на наречии племени кри.
Исаак шумно встал и направился в глубь комнаты к кровати.
Андре сложил одежду на освободившийся стул.
Надо бы зажечь свет, осмотреть чертову рану. Кровищи — как из зарезанной свиньи. Нет, не буду, мать разбужу, та поднимет крик. Отнесу-ка лампу к Синичке, зажгу там. Синичка славная девчонка. Не будет охать и ахать. Фу ты, черт. Совсем позабыл. Синичка-то сегодня спит у Симоны в комнате. А эта стерва, если проснется… А, ладно! Подумаешь, стеклом порезался! Ерунда, главное, Альберт Роуз меня не засек.
Андре снял полотенце с гвоздя, туго перевязал ногу и заковылял к кровати. Потянувшись за будильником, он бросил настороженный взгляд на Рейчел, свою мать, спавшую рядом с отцом. Андре принялся заводить будильник под подушкой, чтоб не слышно было; поднял кнопку звонка, поставил будильник на пол.
Мать терпеть не может этот будильник. Вечно шипит на меня, не нравится ей, как тикает; или начнет пилить, мол, ношусь с этой машинкой как с писаной торбой; не дай бог зазвенит, ее разбудит…
Андре улегся рядом с Джои, шестилетним сынишкой Симоны, осторожно пристроив перевязанную ногу под кучей сбившихся одеял.
II
Утром Андре проснулся оттого, что по жестяной крыше дубасил клювом дятел.
Гад! От его долбежки мороз по коже, а матери хоть бы что — спит себе. Вот если б будильник зазвонил…
Андре потянулся вниз, прижал кнопку звонка. Тело так ломило от усталости, будто по нему колесами проехали. Пятку дергало и жгло, но он все-таки спустил ноги с кровати и размотал полотенце. Взглянув на глубокий порез, он стиснул зубы.
Зашивать, видно, придется. А мне весь день стоять, качать бензин да лобовые стекла протирать. К черту! Не пойду.
Андре снова забрался под одеяло и с удовольствием представил себе разговор хозяина мастерской с отцом Пепэном.
«Вы меня, отец, просили, и я взял меньшого Макгрегора, — скажет Билл Мейсон, — хоть он и метис, ублюдок. А вы сами знаете, на метисов разве можно положиться?» — «Он молодец, мистер Мейсон. Я возлагаю на него большие надежды».
Старый хрыч. Да идите вы все! Что я, идиот, чтоб надрываться? С такой-то раной.
А ведь сегодня суббота. Сегодня как пить дать в гараж пожалуют Олсоны. Их Долорес на меня глаз положила. Нет, шут с ней, с раной, надо все же пойти.
Андре поднялся на ноги, захромал к стенке, где на гвозде висело посудное полотенце, оторвал полоску, чтоб перевязать ногу.
Услышав треск материи, Рейчел перевернулась на бок.
— Зачем рвешь?
— Ногу порезал.
— Где ночью был?
Андре повел плечами. Знает ведь где.
Мать тихонько прыснула в кулак.
— Шлюхи этой Роуз, что ли, подарочек?
Андре повернулся к матери спиной, надел поверх замотанной тряпки грязный носок, сунул ногу в ботинок. Поднявшись, он почувствовал, как опять потекла кровь из раны.
— Есть чистые штаны и рубаха?
— А это что? — Мать вопросительно ткнула пальцем в груду одежды на стуле.
Брезгливо морщась, Андре вытянул помятую рубаху с присохшим к рукаву комком кошачьего помета. Взял кухонный нож и принялся с омерзением соскребать помет прямо в остывшую печку, потом надел рубаху.
Воняет, конечно, куда деваться… А, черт с ним!