Современная канадская повесть

Райт Ричард

— Здравствуйте, миссис Боксли, — сказал он. — Что-то забыли купить? Давайте я схожу. Даже с удовольствием.

— Нет, нет, мистер Лэндон, спасибо. Спасибо. Миссис Лэндон меня сегодня уже отпустила. Говорит, что чувствует себя гораздо лучше, хотя, по-моему, вид у нее изможденный. Совсем о себе не думает, бедняжка. Ну, а как тут наша красавица? — Миссис Боксли наклонилась над ребенком проверить, хорошо ли Лэндон одел дочь. — Ах ты, голубушка. Прелестный цвет лица у нее, правда? Это от свежего воздуха. Да, ну ладно. — Она выпрямилась и поправила свою шапочку, вязаный оранжево-коричневый берет, который она носила набекрень, на шотландский манер. — Что ж… До завтра, мистер Лэндон. Пока…

— Да, миссис Боксли, пока. Спасибо за все.

Рука ее порхнула в прощальном приветствии, и миссис Боксли пошла по улице, шаркая ногами и внимательно глядя вниз. Молодчина старушка, добрая,

преданная душа. Кстати, пережила блицкриг. Война отняла у нее сына. Что ж, помоги ей господь! А ведь они, наверное, на ней наживаются. Платят меньше, чем она заслуживает. Ничего, вот он пойдет работать, сразу повысит ей жалованье. Будет по пятницам класть в ее конверт на несколько долларов больше — его бюджет не пострадает. Муж ее где-то работает сторожем. Прогулка взбодрила Лэндона, вдохнула в него новые силы. Наверно, Вера тоже пришла в себя. После таких вспышек она часто каялась, становилась мягче. Он подогреет суп, сделает бутерброды и извинится. И трущобы он приплел совсем не к месту. Почему бы не открыть бутылочку вина? Кто знает? Может, у нее возникнет желание немного заняться любовью. Последнее время оно не возникало, и это иногда тревожило Лэндона. Еще до болезни у Веры появилась привычка отворачиваться от него в постели. Или читать до посинении толстенный роман при свете бра — дождись, если сможешь, располагающей к интимным занятиям темноты. Не слишком ли рано все это началось? Ох уж этот секс, вечные сомнения.

В доме — прохладной темной гробнице — стояла полная тишина, только в прихожей тикали часы. Лэндон в носках прошел в детскую, раздел спящую дочь и положил ее в кроватку. Заглянул в кухню, в гостиную — никаких признаков жизни. Все вокруг замерло, будто в преддверии чего-то, и эта неподвижность будоражила воображение, вселяла надежды. Может, его жена наверху, в спальне, голая и преисполненная ожидания, она все ему простила и жаждет любви? Висевшие в прихожей дедушкины часы — солидная старинная машина — медленно отмеряли бег времени, провозглашая боем и перезвоном наступление очередной четверти, половины и самого часа. В промежутках между этими мелодичными звуками они тикали и говорили. Каждая секунда — драгоценность, ее нужно беречь, сообщал Лэндону величавый старик маятник. Под полом вдруг зафурыкала нефтяная, бывшая угольная, печь — ее вызвали к жизни настенные термостаты. Этот новый шум заставил Лэндона вздрогнуть и заодно напомнил ему: кое-что в домашнем хозяйстве требует его внимания. К примеру, эта печь. Она вся изрыдалась по чистке и ремонту, каждый раз, когда ей приходилось выполнять свои обязанности, Лэндон боялся, что ее хватит апоплексический удар. Эту устрашающего вида технику он обнаружил через несколько недель после въезда. Посреди подвала обосновалась приземистая серая трубчатая штуковина, все еще покрытая сажей с угольных времен, а сверху и с боков вылезало потрясающее множество трубок и патрубков. Она была покрыта какой-то тканью военных лет, которая напомнила Лэндону учрежденческую туалетную бумагу. Он решил, что эта печка едва ли протянет зиму, и держался от нее подальше. Но он знал: надо вызвать мастеров, пока она не отчудила какую-нибудь пакость. Снимая этот дом, он, ясное дело, и не подумал спросить о таких вещах, а агент по продаже недвижимости нахваливал большие передние комнаты и камины, а насчет сантехники и отопления помалкивал. К тому же Вера была знакома с двоюродной, что ли, сестрой этого агента. Он был из хорошей семьи, имел безукоризненную репутацию. К сожалению, оказался нечестным. Но печь пока может подождать.

Дедовский механизм отбил половину часа, и Лэндон поднялся наверх, выглядывая жену. Посмотрел в спальнях. Его собственная кровать была застелена чистым бельем, простыни аккуратно подоткнуты и спрятаны под разноцветным лоскутным стеганым одеялом, достоянием семьи Холл — свадебный подарок от какой-то древней тетушки из Бостона. В самой комнате было прибрано: поднос с грязной посудой исчез, книги сложены в стопку на прикроватном столике. Кто-то открыл окно, и занавески, вздувшиеся от ветра, рванулись назад и прилипли к стеклу. Что же, она ушла от него, покинула наконец этот тонущий корабль, смылась через заднюю дверь, пока Боксли сползала боком по ступенькам? Над головой раздался долгий и тягучий скрип — старые половицы стонали под давлением человеческого тела. Ах, черт, сна была на чердаке, в его берлоге — великий боже, будь милосерд к нам, грешным! Лэндон вспомнил, что уходил в спешке и оставил в машинке лист.

Он открыл дверь — она стояла у окна в дрожащих тенях от голых веток, которые подрагивали на ветру, стояла и ждала его. За ее спиной — эти темные меняющиеся кружева на фоне белого неба. Вид у Веры был торжествующий, даже деспотический, руки скрещены на груди. Фиолетовая блузка с длинными рукавами, твидовая юбка, черные чулки и туфли на высоком каблуке. Слегка подмазалась: вокруг глаз легкие голубые тени, на губах тонкая алая полоска. Подровняла ножницами иссиня-черную челку. Болезнь заметно иссушила ее, придала внешности аскетические черты — бледнолицый и свирепый маленький инквизитор времен средневековья. В руках ее были улика — страница с его птичьими письменами. Да и сам чердак являл собой довольно жалкое зрелище: апельсиновые корки, обертки из-под конфет, нераскуренные сигары, неприлично обкусанные с краев, захватанные страницы книг об исследованиях Арктики и австралийских путешественниках. Едко пахло сожженной бумагой. Молчаливое напоминание о его моральном крахе. Такую позицию не очень-то защитишь. Вера, видно, выжидала подходящий момент, накапливала враждебную энергию, прикидывала план атаки, место решающего удара. Столько всего нужно высказать. Как начать наступление? Да, внутри она вся кипела, однако же Лэндон знал: ее ярость может вырваться наружу в любую секунду. Приличии приличиями, но сдержанный гнев не был характерной чертой Холлов. Тут Лэндон понял — вот почему она отослала Боксли домой. Прислуга не должна слушать семейные ссоры. Что ж, тут людям Вериной породы нужно отдать должное. Наконец Вера положила на сундучок страницу бессмысленного машинописного текста.

— Будь любезен, объясни мне, что это, черт возьми, такое? Часть великого канадского романа, так надо понимать? — Голос ее звучал на низких, отравленных ядом нотах, но он набирал высоту. — И долго это продолжается? — Она смолкла и наигранно отвернулась от него, поглядела в окно и покачала головой. — О боже… Да я теперь в глазах людей — посмешище… Впрочем, меня предупреждали. — Она снова повернулась к нему, на лице — свирепая бледность. — Знаешь, Фредди… Я когда-то считала тебя талантливым. Что твои претензии обоснованны. Да-да, считала… Мне казалось, что к писательству ты относишься серьезно. И я охотно пошла тебе навстречу… Думала, ты по крайней мере с радостью ухватишься за такую возможность… Думала…

— Постой. Подожди минутку, Вера…

— Нет… Это ты подожди минутку, мистер. Много ли ты высидел, торча неделями в этом… этом… — она резко щелкнула пальцами, отмахиваясь от его пахучих апартаментов, — этом свинюшнике… Писал здесь черт знает что! — Она цапнула с сундучка страницу и бросила на пол — та, словно опавший лист, медленно улетела под стул. — Писал?.. Давай назовем вещи своими именами. Хотя бы раз в жизни… Переводил бумагу… И преспокойно ел мой хлеб.

— Ну, это ниже пояса, Вера. Ощутимый удар. Но, как говорят в боксе, ниже пояса.

Он почувствовал: лицо его краснеет от гнева. Какая чудовищная несправедливость!

— А разве это неправда?

Она стояла, уперев руки в бока, маленькие белые кулачки впились в бедра. Сейчас бы ее аккуратненько так шваркнуть в челюсть — летела бы вверх тормашками, было бы на что посмотреть. Соблазнительно, но способен ли он на такое?

— Ну, отвечай же, черт бы тебя подрал. Что ты делал все эти месяцы, писака недоношенный?

— Вера, где ты этого нахваталась? — спросил Лэндон. — В частной школе? В «Тринити»?

Она снова вспыхнула.

— Не твое дело, где нахваталась… Бездельники, сидящие на шее у своих жен, не имеют права на такие вопросы. Ох, Фредди, как это на тебя похоже! Вылезти не к месту с каким-то замечанием. Ох, как похоже!.. И вот еще что, мистер писатель. Бездельники, у которых нет сил признаться в своем банкротстве, не имеют права судить других… говорить мне, что я — мать из трущоб!.. — Потекли слезы, глаза заблестели от влаги. Ну вот, снова здорово. — Да что ты в этом понимаешь? — вскричала она. — Что ты вообще понимаешь в жизни? Почти с рождения проторчал в каком-то задрипанном городишке… У меня никогда не было матери… Я с сестрой…

— Ну хорошо… хорошо, Вера. Выслушай меня. Произошла ошибка.

Она сбила слезу жестким маленьким кулачком.

— Вот здесь ты прав, друг любезный, произошла ошибка. Ошибкой была эта идиотская свадьба.

— Что ж, может, в этом что-то есть, — негромко сказал Лэндон. Гнев его утих так же быстро, как и возник, полусонный зверь уполз в глубь пещеры, вытащить его оттуда на бой — дело непростое. Но она где надо и не надо сует это свое сиротство. Мы были две маленькие девочки из богатой семьи, и вдруг нас выбросило в жестокий мир. Ну хорошо, он ей сочувствует. Да, ей пришлось пережить тяжелые времена, и, пожалуй, она справилась с невзгодами лучше других. Уж наверняка лучше своей сестры. Вера была сделана из более прочного материала. Сейчас она снова повернулась к окну, казалось, она взяла себя в руки.