Современная новелла Китая

Чэндлер Раймонд

— Так вот, — сразу оживился Дылда, — я попрошу секретаря организовать товарищескую встречу. Выиграешь, станешь чемпионом, проиграешь — тоже не беда!

— Твой секретарь тут ни при чем, — возразил Ван, — я сам поговорю с победителями и, если они согласятся, дам сеанс одновременной игры с тремя призерами.

Вана не переубедишь. Упрямый. И мы отправились на соревнования. Там царило веселое оживление. Ван Ишэн протиснулся к залу, где шел матч, и, не заходя внутрь, прямо с улицы следил за табло, на котором воспроизводились шахматные партии. На третий день победителям вручили призы и устроили концерт в их честь, но сквозь крик и гам мы даже не расслышали, кого чем наградили.

Дылда велел нам подождать и вскоре появился с какими-то парнями, одетыми во

френчи, представив их как второго и третьего призеров шахматных игр.

— Это Ван Ишэн, — сказал он. — Он здорово играет в шахматы и хочет сразиться с такими мастерами, как вы. Прекрасный случай для всех вас поучиться друг у друга.

— А почему вы не участвовали в состязаниях? — спросил один из парней. — Мы здесь давно, нам пора возвращаться.

— Я вас не задержу, — ответил Ван. — Сыграю сразу на двух досках.

— Вслепую? — переглянувшись, спросили они.

Ван кивнул.

Они тут же пошли на попятную:

— Простите, нам не приходилось играть вслепую.

— Неважно, играйте, глядя на доску. Пошли, пристроимся где-нибудь.

Неизвестно каким образом, но все сразу узнали, что появился парень с фермы, которых хочет играть с двумя победителями шахматного матча — вторым и третьим призерами. Новость передавалась от одного к другому, и вскоре набежало человек сто, каждый норовил пробиться поближе к Вану, и мы встали стеной, чтобы его загородить.

— Пошли отсюда. Здесь слишком много народу, — опустив голову, повторял Ван.

Тут к нам протиснулся какой-то человек.

— Это ты собираешься играть? — обратился он к Вану. — Меня послал за тобой мой дядя — чемпион этого матча.

— Нет, — с расстановкой ответил Ван, — если он хочет играть, пусть сам придет. Я одновременно буду играть на трех досках.

Эти слова вызвали настоящую сенсацию, и толпа кинулась к залу. Любопытные все подходили и подходили, расспрашивая, не случилось ли чего, не затевают ли городские драку.

Мы прошли всего полпути, а народу собралась тьма. Выбегали из лавок продавцы, из автобусов, попавших в пробку, высовывались обеспокоенные пассажиры. Улица бурлила, шумела, и только какой-то блаженный стоял как ни в чем не бывало, горланя песню, пока кто-то не пожалел его и не отвел в сторону, где, прислонившись к стене, он продолжал орать. В подворотнях заливались лаем собаки, будто травили волка на охоте.

Наконец мы дошли до места состязаний. Лозунги и плакаты уже успели убрать. К нам вышел администратор, который при виде такого столпотворения побледнел как мел. Бросая косые взгляды на толпу, он долго не мог взять в толк, чего требует от него Дылда, потом торопливо открыл дверь, приговаривая «можно», «можно». Мы встали у двери, чтобы задержать ринувшихся в зал, и пропустили только Дылду с Ван Ишэном и двух игроков.

В это время от толпы отделился мужчина.

— Если мастер готов играть одновременно с тремя противниками, то еще один ничего не изменит. Я тоже хотел бы участвовать в матче.

Все обомлели, только его недоставало! За ним потянулись и другие. Не зная, что делать, я в растерянности пошел к Вану.

— Здорово, чертовски здорово. Никогда не видел ничего подобного. Один против девяти, одновременно! — затараторил Дылда. — Бой на измор! Я подробно напишу отцу обо всех партиях.

Как раз в этот момент двое игроков поднялись со своих мест, низко поклонились Ван Ишэну, признав его превосходство, и вышли, пожав ему руку.

Ван сидел в той же позе, сжав руки на коленях и устремив вдаль невидящий взгляд. Кто-то накинул ему на плечи широкую размахайку, заляпанную грязью. Глядя на него, я впервые понял, что шахматы — это спорт, да еще какой, марафон, двойной марафон! Помню, в школе, во время бега на длинные дистанции, я после первых пятисот метров чувствовал себя вконец измочаленным, но, пройдя мертвую точку, начинал бежать как бы автоматически, вроде самолета на автопилоте или планериста, который, набрав высоту, спокойно опускается вниз. Но здесь другое — с начала до конца надо работать головой, тараня и загоняя противника в угол, ни на секунду не

расслабляясь. Мне стало страшно, выдержит ли он: последние дни было туго с деньгами, ели мы кое-как да и спать ложились когда придется. Если бы знать, что Вана ждет такое испытание… Мне хотелось крикнуть: держись! В горах, бывало, вдвоем взвалив на плечи бревно, мы тащили его по бездорожью, ухабам, тащили, стиснув зубы, из последних сил, знали, что, не удержишь — так и самого трахнет, и напарника тоже. Но сейчас Вану предстоит одному одолеть эту ухабистую дорогу, мы ему не помощники. Я принес кружку воды и тихо поставил перед ним. Он встрепенулся, метнул на меня острый взгляд, не сразу узнав, потом улыбнулся. Но не успел он сделать и глотка, как объявили ход. Не выпуская кружку из рук и не расплескав воды, он объявил ответный ход и медленно поднес кружку к губам. Опять объявили ход, подумав, он назвал свой и только после этого залпом выпил всю воду, даже слезы выступили на глазах. Изо рта по грязному подбородку и шее текли светлые струйки, во взгляде, устремленном на меня, были и блаженство, и боль, каких не выразить словами. Я снова протянул ему полную кружку, но он жестом показал, что не надо, и снова погрузился в свой мир.

Уже совсем стемнело, когда я вышел из зала. Факелы из сосновых веток в руках крестьян-горцев и ручные фонарики ярко освещали толпу. Народ все прибывал, видно, закончился рабочий день в районных учреждениях. Собаки, свернувшись, лежали тут же, глядя с недоумением и тоской на табло, словно и их тревожил исход матча. Ребята из нашей бригады в плотном кольце болельщиков едва успевали отвечать на вопросы; у всех на устах было «Ван Ишэн», «шахматный Фанат», «учащийся», «даосская школа шахмат». Усмехнувшись про себя, я хотел было протиснуться в толпу и рассказать все как есть, но не хотелось связываться. Я ног под собой не чуял от радости: на стене оставалось всего три табло. Вдруг толпа загудела, обернулся, смотрю — уже одно табло с именем чемпиона. Фигур на доске было мало; черные, которыми играл Ван Ишэн, прорвав фронт, пробились на сторону противника, оставив короля под охраной офицера в тылу. Король, казалось, ведет беседу с приближенным в ожидании гонца с победной реляцией… Воображение подсказывало и другую картину: вот накрывают стол для парадного банкета, зажигают свечи в высоких канделябрах, настраивают музыкальные инструменты, еще минута — и, пав ниц, гонец возвестит победу, и грянет триумфальная музыка. В животе у меня вдруг заурчало от голода, коленки задрожали, и я поспешил сесть. Наблюдая за последними минутами матча, я холодел при мысли, что еще может случиться непредвиденное.

Между тем красные фигуры безмолвствовали, и толпа с растущим возмущением нетерпеливо высматривала велосипедистов. Вдруг все вокруг разом заговорили и расступились, пропуская плешивого старика, поддерживаемого с обеих сторон. Шел он медленно, губы беззвучно шевелились, он напряженно, не отрываясь смотрел на доски. Это и был чемпион нынешних соревнований, представитель старейшего рода в этих горных местах. Он спустился с гор, чтобы принять участие в турнире, и нежданно-негаданно стал победителем. Говорили, что, оценивая итоги матча, он сетовал на упадок шахматной техники. Изучив окончания всех партий, старик оправил на себе одежду, сбил грязь с ног и с поднятой головой, опираясь на провожатых, вошел в зал. Болельщики кинулись следом, я тоже пробился к двери. Старик остановился у входа.

Посреди пустого зала, сложив руки на коленях, с остекленевшими глазами, ничего не видя и не слыша, бесстрастный, словно брусок металла, сидел Ван Ишэн. Тусклая лампочка над головой освещала глубоко запавшие бездонные глаза, которые, казалось, вглядывались в бесчисленные миры за пределами вселенной. В его голове с копной растрепанных волос сконцентрировалась вся его жизненная энергия; аура окружала ее и, постепенно распространяясь, опалила нас.

Никто не проронил ни слова. Тщедушный паренек, неподвижно сидевший на стуле, никак не вязался с тем образом, который возник в воображении каждого во время долгого ожидания и разговоров на улице. Кто-то разочарованно вздохнул.