Современная вест-индская новелла

Коллектив авторов

Могу вас заверить, что в этой истории я не выдумал ничего. Добросовестно изложил все, как мне было рассказано, ничего не добавляя и не убавляя, — только своими словами.

Анита Перес жила со своей матерью в домике, где Главное шоссе пересекалось с Северной дорогой. У нее в жизни была одна вполне земная цель: она считала своим основным долгом и обязанностью как можно скорее выйти замуж; во-первых, потому что в такой глуши не может долго оставаться незамеченной и не вызвать кривотолков жизнь молодой одинокой девушки и, во-вторых, потому что женская молодость и красота, если они есть, увядают в этом краю очень рано от тяжелого труда на плантациях какао. Каждое утро, кроме воскресенья, Анита подвязывала волосы лентой и надевала короткую юбку до колен — не из-за того, что этого требовала мода, а просто так было удобнее с семи до пяти собирать бобы какао, лущить бобы какао,

сушить их или делать еще какую-нибудь подсобную работу на плантации какао, принадлежавшей мистеру Кэйли-Смиту. Она делала всю эту работу за сорок центов в день, и делала безропотно, потому что и ее мать и отец делали то же самое и прожили жизнь — слава богу. В воскресенье она наряжалась в одно из своих немногочисленных платьев, на шею надевала маленькую золотую цепочку — свое единственное украшение — и шла к мессе. Ее не волновали проблемы женского равноправия и ибсеновские догматы морали. У нее была одна забота — выйти замуж, и тогда, если ей повезет, кончится ее тяжелая жизнь и работа на плантации какао.

Каждый вечер последние два года Себастьян Монтаньо приходил сюда из своего большого четырехкомнатного дома, расположенного в полумиле вверх по Северной дороге, и проводил час, а иногда и больше с семьей Перес. Он усаживался всегда на одно и то же место — на скамейку у двери — и курил самодельные цигарки из дешевого табака, наполовину скрываясь в клубах табачного дыма. Внешне он был не очень привлекателен, но Анита любила его. Иногда целых полчаса проходило в молчании: девушка спокойно вязала или шила, Себастьян с видимым удовольствием наблюдал за ней, а миссис Перес садилась рядышком с ним у двери, прямо на землю, курила Себастьяновы самокрутки и произносила нескончаемый монолог на местном диалекте. И всякий раз, когда Себастьян уходил, добрая женщина выговаривала дочери за то, что та недостаточно приветлива с ним. Себастьян владел несколькими акрами земли, где было несколько какаовых деревьев и большой плодовый сад, и миссис Перес лелеяла тайную мысль, что замужество Аниты значительно облегчит жизнь не только дочери, но и ей самой.

Анита же об этом даже не заговаривала. Она вообще была не из говорливых. Да и у Себастьяна все «душевные излияния» ограничивались лишь печатными поздравительными открытками, которые он посылал ей каждое рождество. На этих открытках были такие прекрасные слова, что Анита, оставшись одна, произносила их вслух, пока не запоминала наизусть. Больше ничего между ними не происходило. В то, что он любит кого-то еще, она не верила. И это было единственным утешением. Но любит ли он ее? Или он ходит к ним только потому, что ему скучно и одиноко в своем доме, а их дом расположен так удобно — как раз на перекрестке?

Проходили месяцы, и Анита начала всерьез беспокоиться, заметив в маленьком разбитом зеркальце, как теряет краски ее лицо. Оно осунулось и поблекло от непрестанного ожидания — когда же Себастьян заговорит? Она была не очень уж молода и хорошими манерами не отличалась. Соседские кумушки уже давно их с Себастьяном сосватали. И поэтому даже в маленьком танцевальном зале поселка (Себастьян не ходил туда, потому что не умел танцевать) Анита была постоянно одна. А главное — она любила его.

Случилось так, что тетушка Аниты, миссис Рейс, живущая в Сипарии, в одно из воскресений наведалась вдруг к ним с визитом. Она не появлялась в их доме годами, и, может быть, это был последний ее визит. Так что им было о чем поговорить. И прежде всего добрая леди задала вопрос: что же Анита, в конце концов, думает?!

— Когда же ты соберешься замуж, ма шер? [58] — спросила она, надежно защищенная семейной (муж и трое детей) броней. Анита, давно ощущавшая острую нужду в наперснице, поспешила поделиться своими нехитрыми горестями с внимательной к ней дамой. А мать тут же разразилась тирадой о земных сокровищах Себастьяна. Миссис Рейс, как вы помните, прибыла из Сипарии.

— Собери-ка, дорогая, бельишко! — решительно сказала она. — Ничего не случится, если ты пропустишь неделю работы на плантации… Я знаю, кто тебе поможет, — La Divina.

58

Ма ch`ere — моя милая (франц.).

О La Divina Pastora — сипарийской святой — можно писать много. Эта небольшая статуэтка в два фута высотой стояла в сипарийской римско-католической церкви. Со всего острова и во все времена года стекались к ней паломники: один надеялся избавиться от неизлечимой болезни, другой

был удручен полосой неудач в делах, третий искал у нее спасения, будучи одержим завистью к ближнему, а некоторые приходили просто из любопытства. Раз в год устраивалось посвященное святой празднество — Сипарийский фестиваль, во время которого наряду с паломниками в маленьком городке собирались сотни зевак, картежников и мошенников, и эта вакханалия длилась целую неделю — бок о бок с религиозными церемониями. Со временем, правда, все нормализовалось, но паломничество продолжалось по-прежнему. Для многих эта статуя была всего только символом божества, для большинства же — людей типа Аниты Перес — она обладала чудодейственной силой, способностью помочь в любом деле, если хорошенько попросить. И вот те и другие несли к святой дары всех видов и достоинств, часто — монеты, но больше всего — золотые кольца, броши или другие мелкие драгоценности. У Аниты не было денег, даже за билет в Сипарию заплатила тетка, но она привезла с собой тоненькую цепочку — единственное свое достояние. Это было не фестивальное время, и она одна спокойно, без помех, не привлекая любопытных взглядов, прошла через городок к церкви, повесила цепочку на шею святой и начала молиться… Она молилась так, как это делала и делает каждая женщина на земле, если не считать Еву, чтобы ее полюбил мужчина, которого любит она.

В воскресенье вечером, когда Себастьян, как обычно, пришел к ним в гости, его ждала неожиданность… Аниты нет дома, она уехала в Сипарию и вернется только в следующее воскресенье с последним поездом… Можно ему войти и посидеть? Себастьян вошел и сел на свое постоянное место, у двери. Миссис Перес, усевшись тоже на свое обычное место — у двери снаружи, — комментировала цены в местной лавке, особенно на табак. Себастьян не отвечал; он испытывал какое-то незнакомое чувство. Ему недоставало Аниты, ее спокойного лица, уверенных движений ее пальцев, ее мимолетных взглядов, когда он что-нибудь говорил. Он чувствовал себя неловко: что-то нарушилось, что-то смущало и тревожило его… И вероятно, он понял причину своего волнения, ибо, когда Анита сошла с поезда на станции Принсис-таун в следующее воскресенье, к ней подошел Тони — владелец таксомотора — и сказал:

— Себастьян велел мне подвезти тебя до дома, Анита.

И он повторил ей это еще раз, прежде чем она смогла наконец понять. На протяжении всего шестимильного пути до дома Анита неподвижно сидела в углу машины, пораженная… в предвкушении чего-то. Она верила в святую, но к этому была не готова. Такой внезапный результат, как будто святая была тут ни при чем!

Они увидели Себастьяна, медленно идущего навстречу. Он уже больше часа стоял у ее дома и в нетерпении вышел на дорогу. Когда такси остановилось, у него хватило смелости помочь Аните выйти из машины. Шофер вышел что-то исправить — не горела одна фара, — и они, рука в руке, стояли рядом, ожидая, когда он уедет. Только после этого Себастьян повернул к ней голову.

— Нита, — впервые он назвал ее уменьшительным именем, — я скучал без тебя, Нита. Боже, как я скучал!

Анита была счастлива, что и говорить! В своем вновь обретенном счастье она забыла даже о святой, которая так быстро все уладила.

Себастьян был уже не тот, что раньше. Он, как и прежде, приходил к ним каждый вечер, как и прежде, миссис Перес курила его цигарки и размышляла о счастливом будущем, которое их ждет. Но что-то изменилось… Так изменилось, что в один прекрасный день Себастьян пригласил Аниту на танцы, которые должны были состояться в местном «танцевальном зале». Это было в первый раз с того памятного воскресенья, когда они показались на людях вместе. Теперь ни у кого не оставалось сомнений. Себастьян ведет Аниту на танцы — такого еще не бывало! Она надела голубое муслиновое платье, и светившееся в глазах счастье и возбуждение делали ее привлекательнее, чем она казалась самой себе. Бросив последний взгляд в зеркало, она подумала, что ей чего-то недостает.

— Как бы мне хотелось… — произнесла она с искренним сожалением в голосе. — Как бы мне хотелось надеть сейчас еще мою маленькую золотую цепочку!

Но тут мать, решившая не подвергать риску счастливое будущее, поторопила дочь, и та вышла, сияющая, на улицу.

Танцы продолжались до утра, но Аните велено было прийти не позднее трех. Себастьяну надоело сидеть в углу маленького зальца, пока она порхала где-то рядом. Он помрачнел, потому что хотел уйти пораньше, а она, опьяненная «коктейлем» из восхищения, успеха и собственного возбуждения, упросила его «остаться еще чуть-чуть». Они шли домой почти в молчании — он сонный, она усталая, — и каждый думал, чем он обидел другого. Это было первое маленькое облачко на их горизонте…