Современники
Шрифт:
— Наконец-то адрес у нас! Обрадовалась я страшно, — прерывает девушка-доктор и украдкой смахивает влагу со своих длинных ресниц. — Но тут новая беда: заказ кончился. Телефонистки на нашей переговорной, оказывается, уже все свои капиталы истратили, платить за разговор нечем. Этот гражданин умоляет: «Девушки, займите где-нибудь, пожалуйста! Завтра я всей вашей смене по флакону «Магнолии» вручу». Тут он, конечно, совершил страшную бестактность, и ему за эту «Магнолию» от них правильно попало. Но они все же куда-то там сбегали, денег заняли. Звонок… Сочи, санаторий «Приморье» на проводе. Он обрадовался да как рявкнет в трубку: «Говорит Волго-Дон!»
— Ну, так-то я, положим, не сказал. Но верно,
Девушка-врач улыбнулась:
— Тут сей гражданин страшно струсил. Трубку мне в руку сунул. Ну, а я ничего, я, как могла, рассказала историю болезни, и — знаете, я этим очень горжусь — он похвалил меня за точность диагноза, за то, что мы именно к нему обратились, сказал, что нужно делать, продиктовал рецептуру. Обстоятельно, не торопясь говорил. Несколько раз нас пытались прервать, но на этот раз уж сам профессор употреблял магическое слово «Волго-Дон» — и разговор возобновлялся. Потом, под конец, поблагодарила я его за чудесную консультацию и стала просить прощения за то, что нарушила его отдых. А он вдруг как рассердится: «Вам, доктор, стыдно так говорить! Обязательно звоните, если понадобится. Рад, — говорит, — хоть самый маленький камешек в вашу стройку положить». И потребовал, чтобы обязательно его известили о результатах лечения… А дальше? Что же, дальше было уже просто. У нас ведь тут отличная больница и аптека хорошая. Я по телефону заказала в аптеке все, что нужно; он вот через Дон на челне между плывущими льдинами перебрался… Самое удивительное было то, что на все это дело ушло не больше двух часов. Под утро я уже сделала больной первую инъекцию, а после сей гражданин не очень вежливо, слишком уж поспешно, проводил меня до амбулатории, а сам побежал на земснаряд — порадовать отца и принять вахту.
— Ну, и чем же все кончилось?
Молодые люди переглянулись. Врач опустила ресницы и покраснела, а багермейстер отвернулся к стене, почему-то особенно заинтересовавшись продолговатым подтеком на плохо высохшей штукатурке. Оба они не выдержали и засмеялись: она — шумно, весело, как смеются открытые, жизнерадостные люди, он — беззвучно, сдержанно.
— Чем кончилось? Наташа выздоровела. Мы всем экипажем земснаряда послали в Сочи профессору телеграмму: поздравили с победой его метода, поблагодарили за помощь строительству Волго-Дона.
— А мы с ним недавно переехали в эту комнату. Домик новенький. Половину в нем занимает начальник земснаряда, а другую дали вот нам… Хотите посмотреть Наташку?
Врач на минуту исчезла, потом появилась с толстой девчушкой на руках. Та осмотрела всех серьезными серыми глазами и вдруг потянулась пухлыми руками к орденам, сиявшим на аккуратной гимнастерке Николая Чумаченко. Засмеявшись, она показала четыре больших зуба на верхней и два маленьких острых на нижней десне и энергично зачастила:
— Дя-дя, дя-дя!..
— Узнала! — довольно улыбнулся багермейстер. И прибавил: — Боцман наш, этакий презабавный старикан, который при женщинах теряет дар речи, называет ее нашей свахой.
Молодые люди переглянулись, и я понял, что вот сейчас-то и было сказано самое главное из того, что им хотелось сказать и о чем они еще говорить стесняются.
ПОДРУГИ
Вечером в красном уголке женского общежития курсов, на которых готовились строители, девушки сидели вокруг большого, покрытого кумачом стола и, сдвинув в сторону газеты и журналы, обычно лежавшие на нем, старательно писали. Накануне на комсомольском собрании было решено, что каждая пошлет письмо в родной край подружкам и приятелям, расскажет о своей учебе и позовет на великую стройку. И вот теперь, когда перья скрипели вовсю и авторы, вздыхая от усердия, красочно описывали, кто как мог, гигантские строительства, где им еще только предстояло работать, — дверь, ведущая из коридора, стала медленно, со скрипом открываться, и в ней появилась тоненькая девушка с деревянным баульчиком в руке.
— Где здесь директор курсов?.. Мне нужно подать заявление о приеме, — робко сказала она.
— А он вот тут, под столом сидит, — бойко отозвалась шустрая курсантка с рыженькими, туго заплетенными косичками и поспешила вознаградить себя за шутку звонким, задорным смешком.
Но никто ее не поддержал. Из-за стола поднялась маленькая черноглазая девушка с мелкими, но очень четкими чертами лица и той складкой у ярких, еще по-детски припухлых губ, какая бывает у людей волевых, целеустремленных. Сдвинув темные брови, она посмотрела на шутницу так, что та сразу стушевалась, и протянула вошедшей небольшую, но сильную руку.
— Маша, — отрекомендовалась она и прибавила: — Мария Болдырева, курсантка… А заявление, девушка, надо подавать не директору, а в канцелярию… Это тут, недалеко… Вот что: вы, девчата, пишите, а я ее провожу.
Всю дорогу Маша рассказывала новенькой о строительстве, рассказывала так, будто сама все проектировала и строила. Но когда новенькая спросила Машу, по какой специальности та будет работать сама, Маша смутилась и призналась, что насчет профессии она еще не решила. Девушки всё больше учатся на лаборанток, геодезисток, десятников, а ей вот хочется непосредственно участвовать в стройке, но в качестве кого, она еще не знает. Пока идет общая подготовка, она приглядывается.
— А я буду электросварщицей, — сказала новенькая, и произнесла это так уверенно, что от недавнего смущения у нее не осталось и следа. Победно взглянув на свою черноволосую спутницу, она пояснила: — Это у меня такая мечта. Электросварка! Здорово! Вот металл — два бруска. Ты приближаешь и ним электрод, яркая-яркая молния — и вместо двух один цельный. Он скорее разломится в новом месте, чем разойдется по шву… Ух, сила! И она у тебя в руках. Нет, я только в сварщицы!