Современники
Шрифт:
Претензии потребителей были в заводской практике делом обычным. Когда новая модель выходила в свет и, по заводскому выражению, «обкатывалась» эксплуатационниками, Сергей Борисович сам любил ездить по заводам, выслушивать претензии, советовался с инженерами, с рабочими. Но тут речь шла о машине, уже получившей единодушные и самые лестные отзывы авторитетнейших комиссий, признанной везде, даже, по свидетельству монтажника, и там, откуда пришло письмо. Да что там говорить! Речь шла о любимой работе конструктора, и он испытывал такое негодование, будто авторы письма
Чувствуя, что сосредоточиться на чертежах он сейчас не может, Сергей Борисович надел пальто, шапку, сунул в карман письмо. Обычным неторопливым шагом вышел он из кабинета, прошел чертежный зал. Все встреченные кланялись ему. Раньше такое общее внимание радовало конструктора. Теперь, когда письмо лежало в кармане и конверт касался жестким углом его руки, ему почему-то было неловко от этих почтительных поклонов, доброжелательных улыбок, пожеланий доброго здоровья. Хотелось поскорее уйти с завода, где его все знают, где ему самому знакома каждая мелочь, выйти на улицу, замешаться в потоке пешеходов и в этой толпе остаться наедине с самим собой, со своими тревожными мыслями, с этим письмом.
Выйдя из проходной, ведущий конструктор заметил директорский «ЗИС» и вдруг резко повернул обратно.
— Забыли что, Сергей Борисович? — участливо спросил вахтер.
Но старый конструктор прошагал мимо с таким выражением на лице, что тот застыл в недоумении.
Директор! Ну как же это Сергей Борисович в такую минуту мог о нем забыть? Что бы ни заключало в себе это письмо, кто бы там ни скрывался за тремя подписями, его критиковали не просто как гражданина Пухова пятидесяти семи лет, а как конструктора, как представителя завода, и он обязан — и как можно скорее — уведомить об этом директора. И тут же затеплилась надежда: директор — человек самолюбивый; когда нужно, он умеет драться за интересы и честь завода. Уж он-то наверное не станет прятаться за осторожные фразочки, как этот Нечитайло…
С ходу взяв бегом все четыре марша управленческой лестницы, запыхавшийся, возбужденный Сергей Борисович вломился — именно вломился! — в директорский кабинет. Директор говорил по телефону.
Ожидая конца телефонного разговора, Сергей Борисович сел, достал из кармана письмо и стал перечитывать его, строку за строкой.
— Слушаю вас, дорогой, — неожиданно пророкотал у него над ухом директорский бас.
Сергей Борисович вздрогнул. Директор стоял у него за спиной и, может быть, уже успел даже заглянуть в письмо. Ничего не говоря, он протянул директору листки. Тот отошел к окну, приблизил письмо к лицу и стал читать его, как читают близорукие люди, словно обнюхивая строчки.
И опять Сергей Борисович с тревогой следил за выражением лица читающего. Ему казалось, что директор назло читает подчеркнуто медленно, что некоторые строки пробегает даже по нескольку раз. Дойдя до конца четвертой страницы, до подписей, он вдруг вернулся на вторую. «Перечитывает эти пунктики: «а», «б», «в», — догадался конструктор и удивился: — Странно! Как это раньше не бросалось в глаза, что он такой тугодум?»
Дочитав наконец письмо, директор сложил его, убрал в конверт и задумался. Этот спокойный, самоуверенный человек, казалось, был скорее расстроен, чем разгневан. Это особенно встревожило Сергея Борисовича.
— Как вам нравится сие оригинальное послание? Высшие технические авторитеты одобрили, институты благословили, отовсюду похвалы, а вот товарищи Зыков, Карпухин и Семенов хотят быть большими католиками, чем сам папа.
Он принялся было рассказывать о своей беседе с руководителем шеф-монтажа, но директор снова развернул письмо, и снова на второй странице.
— Что ж, и так бывает, — сказал он вдруг, отрываясь от письма и поднимая свою большую круглую голову.
— Что бывает?
— А вот это. — Своей мясистой рукой, которая, как это хорошо знал Сергей Борисович, когда-то, в первую пятилетку, была рукой молотобойца, директор бережно разгладил смявшиеся листки письма.
— И это говорите вы, который и устно и печатно так хвалил машину? Выходит, мы с вами обманывали народ, партию?..
— Никого мы с вами не обманывали. Просто…
В этот момент пронзительно-длинными звонками телефон просигналил, что вызывает междугородная. Директор поднял трубку:
— Да, это я, соединяйте… Из министерства… Пока я говорю, вы прочитайте повнимательнее обратный адрес на конверте…
Директор говорил с министерством долго. Разговор шел о «малютке», которая еще несколько часов назад занимала все помыслы Сергея Борисовича. Теперь он сидел рядом и даже не прислушивался. Он смотрел на конверт, где под тщательно, должно быть по линейке, проведенной чертой был выписан обратный адрес. Смотрел и думал, в какой это связи может быть с незаконченной фразой директора и что последует за словом «просто».
Между тем директор положил трубку:
— Можем себя поздравить. К концу следующего года надо выпустить для Куйбышевской не менее пяти «малюток». Не подведете с проектированием? — Он энергично потер одну о другую свои большие руки.
— Зачем вы мне посоветовали перечитывать адрес? — угрюмо спросил Сергей Борисович.
— Ах, вы об этом?.. Знаете, что я бы на вашем месте сделал? — Большое, мясистое лицо директора, с жестким чубом, нависающим на квадратный лоб, с тяжелым подбородком, вдруг как-то помолодело. — Я бы на вашем месте, дорогой мой Сергей Борисович, потребовал для себя командировку, сел в самолет и айда туда! А? Дохнул бы тамошнего воздуху, ухи бы тамошней знаменитой стерляжьей похлебал, ну и… и критику бы послушал. А?
— Как! Только что вы требовали ускорить проектирование «малюток»?
— Это не я, это министр от нас с вами требует. Слышали разговор? — Он повел рукой в сторону телефона. — И все-таки поезжайте… В письме вон правильно говорят: не увидев их фронта работы, его и не представишь… Едете?
— Странно все это как-то, внезапно и, простите, несерьезно, — дернул плечами Сергей Борисович. — Я, конечно, подумаю…
Он встал, медленно пошел к двери и, уже взявшись было за ручку, обернулся, не скрывая горькой усмешки: