современное состояние великой россии, или московии

STATUS MODERNUS MAGNAE RUSSIAE SEU MOSCOVIAE

СВИДЕТЕЛЬСТВО ИНОСТРАННОГО НАБЛЮДАТЕЛЯ О ЖИЗНИ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА КОНЦА XVII ВЕКА

Текст воспроизведен по изданию: Иржи Давид. Современное состояние великой России или Московии // Вопросы истории. №1, 1968.

Трактат Иржи Давида «Современное состояние Великой России, или Московии» показывает жизнь Русского государства последних лет правления царевны Софьи Алексеевны так, как эта жизнь представлялась иностранцу, наблюдавшему ее в течение трех лет. Кто же такой Иржи Давид, когда и для чего прибыл он в Россию?

Иржи Давид родился в Чехии 26 июня 1647 г., а по достижении 17-летнего возраста вступил в орден иезуитов, в то время представлявший собой здесь влиятельнейшую силу. После окончательной утраты Чешским королевством независимости в результате неудачного восстания сословий под знаменами протестантизма и поражения чешского войска в битве у Белой горы 1620 г. страна оказалась аннексированной Габсбургами и вошла в состав Австрийской монархии в качестве составной части так называемых наследственных земель. Завоеватели стремились вытравить из памяти народа все свидетельства былого расцвета Чешского королевства, особенно гуситские революционные традиции. Одним из средств идейного закабаления чешского народа стала политика контрреформации и массового насильственного обращения прежде по большей части протестантского населения в католицизм. Ударной силой в проведении этой политики стал орден иезуитов, пользовавшийся полной поддержкой как Ватикана, так и венского правительства. Орден иезуитов не только вел борьбу с «еретиками», изымал и уничтожал старинные чешские книги по подозрению в «ереси», но и проводил широкую миссионерскую деятельность, ведал вопросами школьного образование; вмешивался в жизнь Пражского и Оломоуцкого университетов. В 1669 г., выполняя поручение ордена, Иржи Давид переехал в Моравию. В 1681 г. он преподавал еврейский язык в Оломоуцком университете на богословском факультете, а год спустя - он уже в Брно. Именно в это время Иржи Давид обратился к генералу ордена иезуитов с просьбой направить его с миссионерской целью в какую-либо отдаленную страну. Давида манили Марианские острова, Филиппины или Парагвай, где с начала XVII в. существовало созданное орденом иезуитов деспотическое теократическое государство. Однако руководство ордена

решило направить его в православную Московию, что объяснялось усилиями Ватикана укрепить влияние католической церкви в России, имея в перспективе, в частности, введение здесь унии. Эти надежды, в основе которых лежали вполне понятные политические резоны, отчасти питались постепенно усиливавшимся в Русском государстве интересом к жизни европейских государств, и орден иезуитов не был бы самим собой, если бы не попытался использовать ситуацию в своих целях. Но - чрезвычайно примечательная деталь, еще раз подтверждающая гибкость и расчетливость политики католической церкви, - учитывая напряженность русско-польских политических отношений, создавшуюся вследствие недавней иностранной интервенции в период «смутного времени», руководство ордена решает поручить миссионерскую деятельность в Москве не польско-литовским, а чешским, иезуитам [1] . Именно поэтому русские дела были доверены чешской провинции ордена иезуитов - административно-территориальной единице ордена, охватывавшей собственно Чехию, Моравию и Силезию, то есть так называемые коронные чешские земли. Кроме того, руководство ордена, очевидно, учитывало и такой факт, как языковая близость, поскольку подавляющая часть иезуитов чешской провинции или состояла из лиц чешского происхождения, или знала чешский язык. Католическая миссия появилась в Москве в 1684 г. на основании устного согласия, данного от имени русского правительства всесильным тогда князем В. Голицыным. После падения Софьи в 1689 г. по настоянию московского патриарха, опасавшегося того, что русскому православию будет нанесен ущерб, иезуиты были из России изгнаны [2] . Это решение вызвало тогда настолько бурную реакцию в католических странах, что германский император, или, как его называли в русских источниках, австрийский цесарь, Леопольд I был даже готов разорвать с Россией дипломатические отношения. Впрочем, уже в 1692 г. Петр I дал согласие на приезд новых католических священников - чехов Ф. Лефлера и Й. Яроша. Католические священнослужители и иезуиты приезжали в Россию до 1719 г., когда из-за временного разрыва дипломатических отношении с Австрией все они были высланы, и иезуитский орден получил возможность вновь посылать в Россию своих миссионеров лишь в середине XVIII века [3] .

Прибывшая в Москву в 1684 г. католическая миссия состояла из двух священников, которым вменялось в обязанность обслуживание католической общины, члены которой проживали в основном в Немецкой слободе в Москве. Это были: выходец из Пруссии И. Шмидт, владевший чешским языком, и Альберт де Бойе из Оломоуца. На место последнего, скончавшегося в 1685 г., и был прислан Иржи Давид, приехавший в Россию в августе следующего года. В 1689 г. на очень короткий срок вторым членом миссии стал другой чешский иезуит, Тобиаш Тихавский, уроженец Праги, заменивший выехавшего из Москвы Шмидта. По указанным выше причинам 5 сентября 1689 г. Тихавский вместе с Давидом покинули Москву [4] . По возвращении домой Иржи Давид проживал в Силезии и Чехии. В 1691 г. он вновь просил отправить его в какую-либо миссионерскую поездку - Америка особенно притягивала его. Но его просьба была оставлена без внимания. За ним по распоряжению руководства ордена иезуитов устанавливается надзор: какие-то действия Давида во время пребывания в Москве вызвали к нему настороженное отношение. Во всяком случае, поручении, похожих на ответственную московскую миссию, Давид никогда больше не получал. Смерть настигла его в Праге, где в 1713 г. он скончался от чумы [5] .

Следует отметить, что Иржи Давид был не просто иезуитом, хотя бы и выполняющим важные поручения ордена,- он еще и литератор, автор нескольких трудов, поставивших его в число чешских писателей конца XVII века. Все дошедшие до нас работы Иржи Давида связаны с его миссией в Россию. Неизвестно, писал ли он что-либо до этой поездки и позднее, вернувшись домой, после 1690 года. Но независимо от этого нельзя не признать, что пребывание в Москве дало богатую пищу уму чешского иезуита. Его работы представляют большой интерес как документы очевидца русской жизни, о которой тогда в Чехии знали очень мало. Находясь в Москве, Давид составил по просьбе бельгийских болландистов для «Acta Sanctorum» справку о святых, отмечаемых русской церковью [6] . Параллельно с ним материалы для болландистов направлял из Москвы и швед И. Спарвенфельд, находившийся там с дипломатической миссией и установивший довольно близкие контакты с Иржи Давидом. Свой материал Давид отослал в Бельгию в 1688 г. под следующим характерным названием, написанным по-русски в латинской транскрипции: «Sobornik dva na desiatem meisicem». На эту рукопись, ныне хранящуюся в Королевской библиотеке в Брюсселе, имеются ссылки в публикациях болландистов [7] . Далее, в 1689 г., переехав русскую границу в районе литовского города Кадина, Давид пишет отчет об изгнании иезуитов из России, очевидно, предназначая его для руководителей ордена. Этот отчет, опубликованный в свое время И. Гагариным [8] , был включен Давидом затем в состав своего трактата. Год спустя на основе обработки «Грамматики» М. Смотрицкого Давид издал в Нисе русский букварь - первый отпечатанный типографским способом за пределами России труд такого рода, сознательно предназначавшийся составителем для лиц, стремившихся изучить русский язык. Но, конечно, главным и наиболее важным трудом Давида является трактат «Современное состояние Великой России, или Московии», написанный в 1690 году. Он остался в рукописи (вероятнее всего, из-за настороженного отношения руководства ордена к автору по его возвращении из Москвы), которая в середине XVIII в. принадлежала чешско-силезскому просветителю Леопольду Шершнику, а позднее перешла в городской музей Тешина (Силезия) [9] . Заслуга воскрешения Иржи Давида как исторического писателя и филолога и введения в научный оборот его трудов принадлежит крупному знатоку истории чехословацко-русских связей пражскому профессору А. В. Флоровскому, впервые не только обратившему серьезное внимание на трактат Иржи Давида, но и постаравшемуся осмыслить его содержание, а затем и опубликовавшему самый текст (на латинском языке). Публикация трактата Давида подготовлена А. В. Флоренским на основе списка, хранящегося в тешинском музее. В обстоятельном введении содержится характеристика трактата. Заключают книгу достаточно полно составленные указатели [10] .

Трактат Иржи Давида состоит из предисловия, в котором упоминаются и в известном смысле критически оцениваются описания Русского государства его предшественниками - Герберштейном, Поссевином, Олеарием и другими, и трех частей. Первая часть посвящена описанию приезда и отбытия из России Иржи Давида, касается некоторых общих впечатлении о внутренней жизни страны, различных событий, в частности двух крымских походов князя Голицына в 1687 и 1689 годах. Вторая часть трактата содержит сведения государственно-правового и административного характера - роль царя, положение.боярства, механизм государственного управления: приказы, финансовая система, право, военное дело и т. д. В этой же части рассказывается о нравах, обычаях, здравоохранении, торговле Москвы и жизни ее населения, о природе и климате страны. Наконец, третья часть, помимо описания структуры и состава православной русской церкви, содержит также материалы о книжном деле, просвещении и культуре. В приложении к своему труду Давид приводит сведения о русском церковном календаре, причем это приложение несколько отличается, по наблюдению А. В. Флоровского, по содержанию от справки, посланной Давидом из Москвы бельгийским болландистам [11] . Конечно, политические позиции автора нашли в тексте свое отражение. Давид - прежде всего иезуит, несомненно, искренне стремящийся к выполнению возложенных на него орденом задач. На все, что он видит в России,- а видит он многое, - на все, о чем он слышит здесь,- а слышит он тоже немало - он смотрит с позиций католика, причем католика-иезуита. Отсюда и происхождение многих его оценок: лишь то, что содействует или подтверждает истинность католицизма, заслуживает, по его мнению, поддержки; и, наоборот, отказ от католицизма как от «истинной» веры ведет за собой падение нравов, культурную отсталость. Такой подход ярче всего проявился в описании Давидом быта, нравов, состояния просвещения, здравоохранения и т. п.

Однако если бы только этим самодовольно-конфессиональным любованием ограничивался автор трактата о Московии, то вряд ли заслуживал бы он особого внимания. Но это не так! Давид не просто католик, не только иезуит - он еще и умный, зоркий наблюдатель, он чех, который осознает свое славянское происхождение, путешественник, жадно запоминающий, изучающий, буквально ловящий на лету сведения о русском языке, русской письменности, национальных обычаях. В одной из глав он перечислил широкий круг печатных и рукописных русских книг, с которыми познакомился в России. Интерес к русской культуре возник у Давида еще до прибытия в Россию. Не сыграло ли это обстоятельство своей роли в решении ордена направить его именно сюда? Во всяком случае, как явствует из предисловия к букварю 1690 г., направляясь в Москву, Давид разыскивал книги и лиц, владевших русским языком, чтобы заблаговременно с этим языком познакомиться. А ожидая у Смоленска разрешения на въезд в Москву, он достал какую-то русскую азбуку, по которой быстро обучился чтению, в чем ему помогло знание чешского языка [12] . Трактат Иржи Давида является не только ценным документом чешско-русских культурных связей, не только своего рода идейным памятником своей эпохи, но и еще одним источником иностранного, в сущности, славянского происхождения по истории России кануна преобразований эпохи Петра I. Перед читателями проходят картины жизни Московской Руси периода регентства Софьи, постепенного роста элементов нового в политике, культуре и обычаях и вместе с тем борьбы реакционных и консервативных сил против всяких перемен, против какого-либо движения вперед. Многое из того, о чем рассказывает Давид, уже известно по другим источникам, о многом он пишет тенденциозно или без всякого понимания. Отдельные сообщения Давида, несомненно, потребуют в дальнейшем критического изучения и проверки по другим документам. Тем не менее еще одно свидетельство очевидца дополнит наши представления о Русском государстве кануна петровских преобразований.

Ввиду довольно большого объема и неравноценности содержания трактата текст первой и третьей его части печатается не полностью. Вторая часть, представляющая наибольший историко-культурный интерес, публикуется полностью. Перевод с латинского языка осуществлен по публикации А. В. Флоровского Ю. Е. Копелевич. Подготовка к публикации выполнена А. С. Мыльниковым.

Иностранцы, которые постоянно проживают в Москве, - это лютеране и кальвинисты, притом последних меньше, чем первых. Но кальвинисты превосходят лютеран богатством, ибо среди них большинство - купцы. Лютеране отчасти купцы, отчасти чиновники и мастера. Среди мастеров большинство ювелиры, они превосходно приспособились и постоянно заняты работой. Кальвинисты, которых здесь называют реформаторами, - это голландцы, они состоят под покровительством голландской республики и имеют своего резидента. Лютеране, которые предпочитают, чтобы их называли евангелистами, принадлежат разным странам: Швеции, Дании, Ливонии, Гамбургу и т. д. В первое время по прибытии они жили в пределах города, где и теперь есть улица, на которой обитают старожилы. Их считали язычниками, отсюда москвитяне и сегодня называют их улицу «Поганый пруд», или улицей язычников. Там у них был и собор, но однажды царь проходил мимо и услышал в соборе драку (это женщины спорили из-за первых мест). Он не пожелал дальше позволять им совершать свои богослужения в городе, а отвел им место за городом, на Слободе. Расселяясь дальше и постоянно расширяясь за счет новых переселенцев, они заняли лучшую часть Слободы. Лютеране имеют два собора: один каменный, очень большой, расположенный среди обширного кладбища, где хоронят всех иностранцев, другой деревянный. Богослужение у них совершают три священника - они называют их пасторами, - два в каменном соборе и один в деревянном. Содержат этих священников на средства общины. Все эти соборы без колоколов. Они имеют также две начальные школы, в которых преподают два учителя. Обучают также по-латыни, но ученики постигают только чтение и не получают других знаний. Учителя живут частично за счет общины, частично на частные средства, собранные от учеников. Кальвинисты тоже имеют одну каменную церковь, скорее похожую на школу, чем на храм, и одного священника, которого содержат на свои средства, и еще учителя, который обучает их юношество голландской грамоте. Кроме того, есть еще много наставников, которые частным образом на дому обучают купеческих сыновей латыни. Религиозное общественное воспитание, как и самые соборы, как и в других городах, возглавляются старейшинами. Дома у большинства деревянные, красивые, а у многих каменные, похожие на дворцы, сады прекрасно ухоженные, и многие кормятся садами. Одеваются великолепно, особенно женщины, и трапезы устраивают роскошные, в зимнее время дома, а летом в соседних рощах, которых здесь множество и куда они обычно выезжают отдыхать. Разъезжают на конях и в каретах даже простые ремесленники. Войсковые офицеры живут весьма праздно, ибо, если они не в походе, у них нет никаких дел, кроме лишь того, что они по утрам должны приветствовать князя, стоящего во главе посольского приказа, да и то не всегда. В остальное время они ходят друг к другу в гости и проводят целые дни в курении табака и попойках. Они снискали уже у москвитян такое преимущество, что хотя те и презирают их религию, однако предпочитают их католикам, так как их пасторов и их религии они не боятся да еще потому, что получают от них большие прибыли и много подарков. Если кто берет в жены католичку, лютеранку или реформатку, то между супругами заключается соглашение, что, если один из них пожелает принять религию другого, их дети мужского пола унаследуют религию отца, а женского - религию матери, и это так укрепилось, что не может быть нарушено.

Прибывают сюда, кроме того, нерадивые хозяева, мужья, покинувшие жён, дуэлянты, бродяги и люди, которые из-за разных проступков не решаются появляться у себя на родине. Они сами сочиняют себе свидетельства, приложив поддельные печати, будто служили офицерами в войске того или другого государя, и таким обманом присваивают себе здесь военные должности. Это случается часто, и я сам наблюдал несколько примеров. Уж если москвитяне принимают охотно иностранных вояк-бахвалов, то как приняли бы настоящих знатоков?

После торжественного посольства, которое светлейший король Польши направил к царям в 1686 г… москвитяне объединились с августейшим и светлейшим королем Польши против общего врага христианства [13] . Вскоре, в начале следующего года, в феврале, они снарядили против татар большое войско, чтобы сдержать их набеги то на царские, то на польские земли. Говорили, что это войско, составленное из москвитян и казаков, содержало двести тысяч человек, командовал им царскою волей князь Голицын [14] , и он дошел с этим войском до самой Самары [15] . Самара - это новый небольшой укрепленный пункт на границе москвитян и крымских татар, недавно построенный и укрепленный против татарских набегов [16] . Они хотели продвинуться дальше, но им мешали огромные степи, которые нужно было преодолеть, простирающиеся почти на сорок миль вширь. Но главная трудность заключалась в том, что враг при подходе войска москвитян, там, где оно должно было пройти, сжег всю траву и зелень и сделал дорогу невозможной для лошадей, а тем более для людей. Вдобавок к этому непредвиденному опустошению еще прошла молва, что казацкий гетман Самойлович и его сын вступили в тайный сговор с татарами. Карая за это преступление, Голицын, чтобы поднять свой авторитет и внушить войску страх, сместил гетмана с его должности и отправил в ссылку, а сына его велел казнить перед всем войском, и действия эти одобрила вся Москва (кроме двора Петра). Затем, так и не встретившись с врагом, он бесславно возвратился домой. Говорили, что в этом походе погибло около тридцати тысяч людей от всяких болезней, которых они набрались от заразной воды. Возвратившееся командование упрекали еще и в том, что, покинув те опустошенные степи, они не повернули вправо к Днепру для устрашения очаковских и белгородских татар, более всего доставляющих беспокойство Венгрии, Украине и Польше. Вернувшегося Голицына царь Петр лишь после многих просьб со стороны вельмож допустил к аудиенции. Он его всегда ненавидел, то ли из-за сестры Софьи, именем которой тот правил, то ли из-за пышности, которую тот соблюдал, или из-за зависти его врагов, которые накаляли Петра.

Один год войско отдыхало, затем, снова набравшись сил, в 1689 г. опять двинулось в поход против того же врага, столь же храброе, как и раньше. Командующим опять, как и прежде, был назначен князь Голицын, и это было бы к счастью, если бы он развил дальше одержанную вначале победу. В этом походе он дошел до Перекопа, до самого перешейка Херсонеса Таврического, но ничего не сделал, а только показался в тех местах. Между тем распространялись удивительные слухи, будто под великим ханом Татарии убили коня, будто погиб его сын, четырнадцать мурз пали в бою и большой разгром учинен в татарском войске, многие взяты в плен. Но все это потом так и осталось легендой, так как в триумфальном шествии не видели ни одного пленного. К тому же писали, что в тот день, когда войско отошло к Перекопу, хан прислал к Голицыну одного из мурз для переговоров о мире, которому, как сообщали, князь предложил следующие условия. Во-первых, чтобы татары обязались, что не посмеют больше нападать ни на империю москвитян, ни на Польшу. Во-вторых, что не будут оказывать никакой помощи туркам против христиан. В-третьих, что впредь никогда не будут больше требовать от Московии ежегодной дани в сорок тысяч рублей. В-четвертых, что они отдадут всех христиан, которых до тех пор забрали в плен. Упомянутый мурза, появившись три или четыре раза на аудиенции у князя, возвратился к своим без всякого решения. Другие рассказывали, что в войске, которым командовал князь, было запрещено кому-либо пускать в ход оружие против врага, что никто не вступал в столкновение с неприятелем, кроме казаков и одного-двух московских командиров, что на поле боя не появлялось врагов более тридцати тысяч и убито с обеих сторон очень немного. Трудно установить истину, когда неизвестно, что достигается доблестью, а что хитростью. Сам князь в своем имении Троице при мне (я приезжал туда его приветствовать в свите господина резидента Польши) в присутствии многих бояр и польского резидента похвалялся, что никогда еще москвитяне не добивались большего, чем в этом походе, и еще не слыхано, чтобы такое огромное войско москвитян так быстро дошло до самого перешейка Татарии [17] . Но при дворе Петра обо всем этом думали совсем иначе.