Современные рассказы о любви. Адюльтер
Шрифт:
– Потому что мы – сила, что ли?
– Да.
Вика уходила, обещав приехать завтра. На прощанье она дотянулась до форточки, схватилась за руку Фомы, а затем быстро ушла не оглядываясь. Она никогда не оглядывалась, поэтому не знала, смотрит ли Фома ей вслед или нет.
Утро. Село Ранний Вой-2. Корпус инфекционного отделения больницы имени Красного Креста, расположенный к солнцу так, что солнца-то и не видно. В один из боксов первого этажа входит уборщица, одетая под медсестру (Паленова, кто ж еще?!) и подходит к кровати с небритым Фомой, только
– Сэр, где ваши анализы? – (это она уже выпендривается из туалета).
– Я за собой смываю, – несется ей в ответ.
– Ну что ж, завтра повторим.
На самом-то деле Фома ее обманул: все анализы он уже отдал другой медсестре, а этой – фиг.
Паленова еще какое-то время гремит ведром и возит шваброй, роется в таблетках Фомы, как всегда, со знанием дела рассказывает о них, а затем уходит. Фома небрежно умывается, завтракает, спустив часть больничной еды в унитаз и компенсировав этот недостаток привезенным вчера матушкой куском холодного вареного мяса. Фома любит мясо. Затем он глотает таблетки и направляется в процедурный кабинет под капельницу.
На нем все тот же больничный халат, покроем и цветом просто унижающий человеческое достоинство; в этом халате даже мощный Фома напоминает сынишку Ивана Грозного в одеждах великого отца. Но Фома выше этого, он идет, в коридоре встречая нянечек и кухарочек, которые уже явились на работу и по роду службы теперь бегают из палаты в палату в поисках анализов. Нянечки и кухарочки здороваются с Фомой.
В процедурном его встречает дежурная сегодня Галина Петровна.
– Ложись, птичка, – говорит она, налаживая капельницу. – Ну, в какую руку колоть будем?
– Мне все равно, Галина Петровна, – говорит Фома и оглядывает свои руки.
Ему, конечно, не все равно – половина вен правой руки предательски растворилась в медицинских препаратах, но оставшиеся обнаглели и выглядят вечными. С левой рукой та же история. Все равно Фома рад, что сегодня будет колоть Галина Петровна. Пациенты той медсестры, что дежурила вчера, неделю руку согнуть не могут: она обычно брала иглу, как отбойный молоток, всаживала в руку и начинала там как в носу ковыряться – вену искала. А Галина Петровна, может быть, малость уже трусит, потому что ну куда столько уколов в одного человека, но колет прилично, и Фома ею доволен.
Ему почти даже весело лежать под капельницей каждое утро. То ему огурчик дадут, то морковку, то анекдот расскажут, то даже книжку вслух почитают. Фома обычно утром не торопится вернуться в бокс и одиночество.
Так и сегодня – Галина Петровна ставит капельницу, и вот уже чужеродные элементы лекарства скользят внутри вен, выискивая, как кажется Фоме, вредителей его организма и борясь с ними. Или сами там бегают от инфекции – результаты их деятельности уже покажут анализы. Фома лежит в одиночестве (Галину Петровну куда-то вызвали), чувствует, как его вены наполняются холодом и медицинским покоем, и представляет, что целебные молекулы борются в крови с бандитски настроенным мусором его болезни. В тишине и умиротворении Фома закрывает глаза – и через некоторое время он уже в одном из магазинчиков Пномпеня, где в недлинной очереди стоит Вика, одетая в свои рваные джинсы с кофточкой и сиротливо жующая овсяные «колечки». Подойдя к прилавку, Вика, долго и мучительно заикаясь – так, что вся очередь начинает ей сочувствовать, вдруг спрашивает маленького милого продавца, не завезли ли свежее дизельное топливо…
Но мечты Фомы прерываются громким топотом и звоном стеклянных процедурных шкафов.
– Ну-ка, птичка, открывай глаза! Смотри, кого я тебе привела!
Фома, чуть не намотав себе на руку капельницу вместе со штативом, вскочил – ему вдруг померещилось, что сюда впустили Вику.
– Куда! Куда из капельницы рвешься! – Галина Петровна готова была отхлестать Фому по его круглой физиономии – он погнул иголку в своей руке, своротил капельницу, и Галине Петровне пришлось ставить новую.
На пороге топтался парнишка небольшого роста с полуинтеллигентным лицом, одетый в белый халат и легкомысленный беретик.
– Видишь, Сергуня, как он тебе обрадовался, – сказала Галина Петровна, отходя к окну. – Поздоровайтесь.
Фома протянул свободную руку Сергуне, тот пожал ее и произнес: «Сергей». Фома назвал свое имя и решил, что перед ним новый пациент.
– Вот, – сказала Галина Петровна, – это наш медицинский работник. Будет работать с вами на первом этаже, так что будь добр…
– Так я ж вроде пока один на первом этаже… – уточнил Фома.
– Ну вот с тобой он и будет работать.
– Чего делать? – Фома несколько насторожился.
– Сергуня проходит альтернативную военной службу, да, Сергуня? – Фоме показалось, что Галина Петровна разговаривает с Сергуней, как с дурачком.
– Да…
– Вот он ее и проходит, не военную, а медицинскую. Столько же лет, как и в армии.
– Пацифист, что ли? – Фома даже приподнялся на локте. – Хиппи-дриппи?
– Нет, он был студент, – ответила за Сергуню Галина Петровна. – Ну, Сергуня, иди, помоги на кухне.
Когда Сергуня удалился, подзапутавшись в полах длинного халата, Фома удивленно посмотрел на Галину Петровну и спросил:
– Он чего?
– Он сын главного врача терапевтического отделения, – заговорщицки ответила Галина Петровна. – Ну зачем ему в армию?
– Ясно… А мне он зачем? Ординарцем, что ли?
– Ну… Пусть работает. Не обижай его, ладно? – прямо-таки попросила Галина Петровна. – У нас ни санитарок, ни сестер не хватает. И он тоже будет. Помогать…
– Одним словом, медбрат, – решил Фома. – Ясно. Теперь он мне будет обед носить?
– Он, – Галина Петровна сказала так ласково, как будто блином с вареньем одарила.
И Сергуня стал носить Фоме больничную еду, сообщения и гостинцы, в изобилии передаваемые родителями, родственниками и друзьями, которые сами стояли под окном и общались с Фомой через стекло.
Сергуня был тихим, постоянно путался в халате, даже в коротком; форменный медицинский берет, пилотка и даже шапочка так и съезжали с его головы. Жить Сергуне, который находился как бы в армии, приходилось не дома, а в специально отведенном месте при больнице. Так имитировали ему военно-полевые условия. Несколько раз он попробовал пожаловаться Фоме на то, что очень тоскует и хочет домой, но все самостоятельно понял – и Фоме даже не пришлось его ставить на путь истинный. Иногда Сергуня подолгу сидел в палате Фомы, когда тот предавался послеобеденному лежанию. Фома дремал, делая вид, что не спит, а Сергуня рассказывал последние новости из жизни больницы, сообщал, что будет сегодня на полдник и ужин, и как это все обычно готовят. Он носил Фоме сигареты, и Фома курил с ним в ванной. Сергуня очень хотел бы услышать от Фомы рассказы из опыта личной жизни, его мнение о кино и музыке. Но Фома специально не говорил ничего особенного, лишь шутил шутки, которые Сергуня изо всех сил старался запомнить, а затем блеснуть ими где-нибудь при первой возможности. Обычно Сергуня уходил из бокса заинтригованный, проникаясь к Фоме завистью и уважением одновременно.