Современные рассказы о любви. Привычка жениться (сборник)
Шрифт:
Доктор потрепал ее по руке:
– Они все так верят, такая защита. Родные-то есть? Кроме вас? Мать там, дети?
– Нет, мать умерла. И детей тоже нет.
– Вы, значит, одна? Ну, держитесь.
Накануне выписки в больницу приехала Виктория, внесла с собой облако снежного воздуха и начала доставать из большой своей сумки кульки и пакеты.
– Теперь тебе надо разумно питаться. Теперь не до шуток. Ведь что мы едим? Мы едим тихий ужас! Что яйца, что куры – одни химикаты! А эта свинина, баранина эта! Их в рот нельзя взять. Лучше б просто гуляли! Паслись бы себе на приволье, чем есть их!
Петр криво улыбнулся. Виктория выразительно посмотрела на Ольгу.
– А фрукты, конечно, обдать кипяточком, – пропела она, приподнимая над кроватью кисть прозрачного, словно стеклянного, винограда. – Пойдем с тобой, Олечка, и обдадим.
В коридоре она остановилась и всплеснула руками:
– Ой, Олечка! Ой-ой-ой, Оля! Его не узнать! Ведь это не он же, не он это, Оля! Ведь надо спасать! Ведь спасать его надо! Чего же мы ждем-то! Ведь чуда не будет!
– И как же спасать? – прошептала Ольга, не поднимая глаз.
– А как? Есть два плана. И оба прекрасных! Я все просчитала. Во-первых, народ. То есть их медицина, народная, древняя, вечная, Оля! У нас тут, в Сокольниках, рядом, – целитель! Его разыскали буквально случайно. Был найден в лохмотьях, в коробке, без пищи! И лечит людей, чудеса вытворяет. А денег не нужно. Поесть, ну, одежду. И все! Не берет ни копейки. Вот план. Это – первый.
– Какой же второй?
Виктория чуть покраснела, запнулась:
– Второй: заграница. Америка, в общем.
– С какой это стати?
– Ну, как же? Там Деби. С деньгами. И, в общем…
– Любовница, в общем, – перебила ее Ольга. – Еще предложения есть? Или хватит?
Виктория вспыхнула так сильно, что слезы выступили на глазах.
– Ты глупая, Оля. Сейчас не до жиру…
Вернулись в палату. Петр неподвижно лежал на спине и, не обращая внимания на громко работающий телевизор, смотрел в одну точку.
– Петяня, – преувеличенно бодро спросила Виктория, – поедешь в Америку? Я все устрою.
Петр мутно и безжизненно посмотрел на нее.
– Опять, что ли, зубы лечить? – И тихо, через силу, засмеялся.
С зубами действительно вышла нелепость. Добросовестный доктор Май, поставив временные пломбы Наташе и Лене, объяснил Деби, что теперь должен увидеть их не позже чем через двадцать дней, и с тем они обе покинули Бостон. Будучи чуткими и застенчивыми девушками, Наташа и Лена не звонили Деби и не напоминали ей о словах терпеливого доктора Мая. А Деби, конечно (в горячке, в тревоге!), об этих зубах – ей чужих – позабыла. И выпали пломбы, и все развалилось. В последний месяц Наташа и Лена питались одной манной кашей, и то с дикой болью. Наконец не выдержали и побежали в стоматологическую
– Ну, вот, – с наслаждением залезая крючком в чернее, чем сажа, дупло бедной Лены, сказала врачиха. – Вот как их там лечат! А мы разбирайся! На нас все их шишки! А что мы здесь можем?
Петр, вспомнив про эту историю, просто шутил. Однако Виктория разгорячилась:
– Не надо принцесс из себя было строить! А надо спокойненько взять, позвонить: вот так, мол, и так. Мы вам напоминаем, что был уговор, чтоб вернуться к вам в город. Нам доктор, который лечил, он китаец, велел, чтоб не позже конца ноября. Поэтому просим сказать ваши планы. Питаемся жидкостью, спим очень плохо. И все! И порядок! Никто не в обиде!
В субботу днем на квартиру к Петру привезли народного целителя. Окажись там, в этой квартире, Деби или Ричард, они, без сомнения, узнали бы в этом крепком, разрумянившемся от холода старике того самого, заросшего седыми кудрями бомжа, которого встретили летом у Белого дома. Бомж, однако же, неузнаваемо переменился. Высокий, чистый, с аккуратно подстриженной серебряной бородой и слезящимися после улицы глазами, в новом добротном ватнике и пегой ушанке, он, войдя в столовую, первым же делом перекрестился на приобретенную Петром и только что отреставрированную икону. Петр, слабый, на странно тонких, словно бы вытянувшихся ногах, со своим обтянутым сухой кожей лицом, вышел ему навстречу. Старик низко поклонился ему.
– Что мне-то вдруг кланяться? – усмехнулся Петр. – Я что, государь император?
– А я не тебе, – спокойно возразил целитель. – Болезни твоей. Испытанию Божью. Ступай ляжь на койку.
– Пижаму снимать?
– Да какую пижаму? У доктора сымешь. А я сквозь пижаму гляжу. Ляжь спокойно. – И несколько раз провел медленными, немного дрожащими руками над телом Петра. – Тягают кишки-то?
– Тягают, – испуганно повторил Петр и закашлялся.
– Ну, так, – подождав, пока он утихнет, сказал старик. – Гнили много. Она и тягает тебя, гниль-то эта.
Петр почувствовал, что тепло, идущее от стариковых рук, проникает как-то слишком глубоко, прожигает его, так что голова начинает кружиться и все, что есть перед глазами, приподнимается и повисает в воздухе.
– Давай вспоминай, – сурово сказал старик. И опять повторил: – Гнили много.
– А чего вспоминать?
– Как чего? Жил ведь ты? И сам, и с людями. Работал, ходил. Кого обижал? Кому врал с пьяных глаз? Скольки деток соскреб?
– Каких еще деток соскреб? – испугался Петр.
– Таких, – спокойно сказал целитель. – У тебя по молодому делу два мальчишечки были. А ты не желал. Покрутил да убег. Молодуха пошла к докторам, да – ножом! Так вот дело. Еще. От другой. Там-то дочка была. Тоже, значит, ножом. Потом мать. Ну, что мать? Хворь на хвори. Одна. Ты все тут, она там. Терпит-терпит. А ждет: может, свидимся? Нет. Больно занят. Куда! Так не свиделись. Ну! Мать в гробу выносить – тут и ты! Я, мол, раньше не мог! Самолет не летел! А наврал. Ух, наврал! Много, парень, ты врал.