Современный английский детектив
Шрифт:
Глава 13
На следующее утро, когда я одевался со скоростью черепахи, внизу, у входной двери, позвонили, и Джоан пришла сказать, что меня хотел бы видеть какой-то инспектор Лодж, не приму ли я его.
— Скажите ему, я спущусь, как только смогу, — отвечал я, отчаянно стараясь натянуть сорочку на забинтованные плечи. Я застегнул большинство пуговиц, на галстук меня просто не хватило.
Повязки панцирем сдавливали грудь, до головы нельзя было дотронуться, кожа, черная от синяков, саднила, я плохо спал и был в скверном настроении. Три таблетки аспирина вместо завтрака ничуть не помогли.
Оставалось надеть носки. Я попытался сделать это единственной действующей рукой, но обнаружил, что достать ноги рукой можно, лишь согнувшись, а у меня это не получалось. Обозлившись, я зашвырнул носки в угол комнаты. В больнице мне помогла одеться белозубая сиделка. Из упрямства я не стал обращаться за помощью к отцу.
Созерцание в зеркале распухшего, желтого, небритого лица не улучшило настроения. Замечание Генри о пришельце из космоса было не так далеко от истины. Я еще задержался, чтобы почесать зудевший шов на щеке, кое-как соскреб электробритвой самую густую щетину, наспех пригладил волосы щеткой, сунул босые ноги в шлепанцы. В один рукав моей домашней куртки я еще кое-как пролез, другую полу просто набросил на плечо и осторожно зашаркал вниз по лестнице.
Надо было видеть лицо Лоджа, когда он поднял на меня глаза, — хоть картину рисуй.
— Если вы смеетесь надо мной, я просто вверну вам шею. На следующей же неделе, — сказал я.
— Я не смеюсь, — сказал Лодж, стараясь сохранить серьезное выражение, в то время как ноздри у него так и дрожали.
— Это совсем не смешно, — сказал я выразительно.
— Конечно.
Я, нахмурившись, посмотрел на его. Мой отец, сидевший в глубоком кресле у огня, сказал, взглянув на меня поверх газеты:
— Мне кажется, тебе нужен хороший стаканчик бренди.
— Еще только половина одиннадцатого. — Я был зол как черт.
— Несчастные случаи бывают в любое время дня, — сказал отец, — а тут, похоже, назревает именно такая ситуация. — Он открыл угловой буфет, в котором Сцилла держала спиртное, налил мне одну треть бокала коньяку и добавил содовой. Я заныл, что это слишком рано, слишком крепко и вообще ни к чему.
Отец протянул мне бокал.
— Выпей и перестань стонать, — сказал он. Разозлившись, я сделал большой глоток. Коньяк был крепкий и жгучий, он обжег мне горлом Я процедил второй глоток сквозь зубы, чуть разбавленный спирт пощипывал десны, и, когда я проглотил его, я почувствовал, как он горячо разлился по пустому желудку.
— Ты завтракал? — спросил отец.
— Нет, — ответил я.
Я сделал глоток поменьше. Коньяк действовал быстро, унося дурное настроение, и через минуту-другую я почувствовал себя довольно сносно. Лодж и мой отец пристально наблюдали за мной, словно я был подопытным животным, подвергнутым эксперименту.
— Ну ладно, — сказал я ворчливо, — мне лучше. — Я взял сигарету из серебряной шкатулки на столе, прикурил и заметил, что солнце светит.
— Вот и хорошо. — Мой отец снова сел в кресло. Не было нужды представлять их друг другу, похоже, они познакомились, пока ждали меня, и, видно, Лодж рассказал отцу, между прочим, и о моем приключении в лошадином фургоне возле Мейденхеда — деталь, которую я опустил в моих письмах. Я счел это со стороны Лоджа предательством самого низкого пошиба, я так и сказал ему. Еще я рассказал им, как мы с Кэт выследили фургон и как эта линия расследования зашла в тупик.
Я взял свой стакан, сигарету и сел на подоконник, подставив спину солнцу. Сцилла подрезала цветы в саду, я помахал ей рукой.
Лодж, на этот раз не в форме, а в сером фланелевом костюме, открыл портфель, лежавший на столе, и вытащил из него несколько бумаг. Он сел за стол и разложил их. Он сказал:
— Мистер Грегори позвонил мне в полицейский участок утром после вашего падения в Бристоле.
— За каким чертом ему это понадобилось? — спросил я.
— Вы его просили об этом, — сказал Лодж. Он помедлил, а затем продолжал:
— Я понял из слов вашего отца, что у вас был… м-м, провал памяти.
— Да. Я восстановил в памяти большую часть того дня в Бристоле, но не помню, ни как вышел из весовой, чтобы сесть на Палиндрома, никак скакал; ни как свалился. Последнее, что осталось в памяти, — Сэнди под дождем. Почему я просил Пита позвонить вам, что упаду?
— Вы просили его перед скачкой. Очевидно, вы не исключали этой возможности. Так что я в неофициальном порядке обследовал обстоятельства вашего падения.
Он внезапно улыбнулся.
— Я на вас трачу теперь все свое свободное время, и даже сегодня — мой выходной день. И чего я с вами вожусь, право не знаю.
Но я подумал, что просто он пристрастился к своей работе, как алкоголик к вину. Он уже не мог без нее.
Он продолжал:
— Я поехал в конюшни Грегори и осмотрел Палиндрома. У него отчетливый рубец спереди, знаете, на двух таких мягких выступах…
— На груди, — пробормотал я.
— Ну, на груди. И я догадываюсь о его происхождении.
— О нет! — сказал я, тоже догадываясь и не веря.
— Я опросил служителей у препятствий, — сказал он. — Один из них новенький, и никто его не знает. Он назвался Томом Батлером, дал вымышленный адрес и сам вызвался стоять у самого дальнего препятствия, там, где вы упали. Та же история, что в Мейденхеде, если не считать, что Том Батлер, как все, явился получить свои деньги, Я попросил показать мне это препятствие и на обоих столбах забора нашел желобки на высоте шести футов и шести дюймов над землей.
Наступило короткое молчание.
— Так-так-так, — сказал я без всякого выражения. — Похоже, я оказался счастливее Билла.
— Я просил бы вас припомнить все, что можете. Ну хоть что-нибудь. Как, почему вам пришла в голову мысль, что вы упадете?
— Не знаю, — Это было в паддоке, перед тем как вы сели в седло… — Он наклонился вперед, его темные глаза впились в мое лицо, принуждая ожить мою поврежденную память. Но я ничего не помнил, я чувствовал себя страшно усталым, и сосредоточиться было выше моих сил.