Современный болгарский детектив
Шрифт:
Неожиданно потеплело, дороги развезло. Грязь расползлась. Было невыносимо тяжело добираться полкилометра до рабочего места. Стекла завода казались недосягаемыми, земля превратилась в зверя, разверзшего пасть, чтобы поглотить каждого, кто на нее ступал. Ветер дул с востока. Воздушные струи, сильные, упорные, били прямо в лицо. Люди сутулились, мокрые и запыхавшиеся, шли с красными лицами, словно за ними гнались волчьи стаи. Мерзкая погода делала особенно приятным домашний уют. Однажды Мария увидела на своей шали кузнечика. Обманчивая весна чувствовалась в поле, всходы пшеницы, еще совсем молодые, сочные, зазеленели. Зеленое поле простиралось до самого горизонта — до холмов,
Мария не обрадовалась этой обманчивой весне. Но тепло расшевелило людей в городе, и площадь с надоевшим памятником была полна народу. Открыли свои зонты над лавчонками мелкие коммерсанты. По плитам тротуара забелела, как мелкие цветочки, шелуха тыквенных семечек. Новая волна пришельцев залила городок. Квартирному бюро прибавилось работы. Еще две закусочные появились в городе, допоздна по улицам бродили с песнями толпы людей — бодрых, молодых, не нуждающихся в отдыхе. Однажды кто-то стал палить, словно на свадьбе, холостыми, напугав выстрелами местных жителей, привыкших к порядку и тишине.
Мария и Стилиян выходили поздно вечером погулять, и она, как всегда, догоняя его, несла ему шапку или перчатки. Выбирая тихие улицы, они шли молча. Потом он выдергивал руку из ее руки и шагал один — кажется, довольный и увлеченный своими размышлениями. Ветви бросали на землю тени. Мария ступала на них, пытаясь быть спокойной. Но беду не обманешь.
14
Накинув пальто с подстежкой из натурального меха, сунув ноги в короткие лиловые сапожки, Фани спустилась на первый этаж своего софийского дома — там был крохотный бар.
— То же? — спросил бармен.
— Ту же отраву, — ответила она надменно, кривляясь.
Ей смешали коктейль — вермут и джин с лимонным соком, в равных пропорциях. Арабский напиток. На закуску — миндаль.
Два усатых недоросля крутились возле — им хотелось, чтобы она их угостила.
— У него сегодня день рождения, — сказал один, кивая на своего приятеля.
— У меня — день ангела, — без улыбки пробормотала Фани и поднялась.
Ей надо было забрать какие-то ценные книги, о которых ее отец, как всегда, вспомнил уже в аэропорту. Родители сдали свою квартиру многочисленному семейству. Еще в дверях Фани встретили визг и хохот каких-то маленьких диких существ, которые тут же стали дергать ее в разные стороны. Резиновый мяч пролетел, чуть не угодив в голову.
— Проходите! Не обращайте внимания на моих дикарей...
Всюду были разбросаны пеленки, вязаные ползунки и бутылочки, покрытые туманной молочной пленкой. Пахло горелым. На зеркале висела мужская шляпа с легкомысленно торчащим перышком. Лишь весельчак и неисправимый оптимист мог сотворить такое количество детей, подумала Фани. Она постояла у зеркала — перед ним ее мать расчесывала волосы медленными, размеренными движениями. Каштановые волосы, прямая, спокойная, без тени суетливости... Они обедали за круглым столом. Сейчас этот стол был отставлен к стене. На нем торчал ночной горшок — чистый, но все-таки горшок... Весь дом с удовольствием уничтожал любое воспоминание о старых хозяевах. Богатая наша фантазия наделяет наш дом сложной душой, думала Фани. Он тоскует без нас, всматривается в темноту заплаканными глазами окон: не возвращаемся ли мы? Ух ты,
— Я могу позвонить по телефону?
— Пожалуйста!
Женщина — растрепанная, с пеленкой, переброшенной через плечо, — повела ее в комнату. Бурная орда напирала, стремясь проникнуть в комнату вслед за ними. Женщина сгребла их обеими руками, как сноп жита, и отодвинула. Фани набрала номер, который знала наизусть. Дети стучали, пинали дверь. Она встала и повернула ключ. Когда вернулась, трубка твердила сухим, безразличным голосом:
— Да. Алло. Инженер Христов. Слушаю.
— Это я! — смущенно сказала Фани. — Извините меня...
— Не узнаю. Кто это?
В трубке слышался женский смех, звонкий, как родничок.
— Это я — Фани. Теофана.
— А, вот как... — В голосе, кажется, послышались нотки разочарования.
— Я хотела пригласить вас в кино, — проговорила Фани, удивляясь сама себе. — Я куплю билеты...
Тишина. Там размышляли. Новая волна смеха внезапно прервалась, словно женщине зажали рот. Неужели он бросит трубку? Ну что тут такого — Фани работает с ним, это он пригласил ее на стройку. Все равно что отчим!..
— Я предлагаю кое-что получше, — сказал Христов. — Завтра Меглена из второго цеха освящает дом. Что-то вроде приема. В городе, конечно. Она живет возле...
— Договорились, — сказала Фани. — Во сколько?
— В пять. Да, но ты можешь и опоздать.
Фани повесила трубку, обливаясь потом, ненавидя себя. А дети сводили ее с ума пинками и стуком в дверь.
На улице пахло весной и обновлением, несмотря на то что стояла самая обычная гнилая осень. Угасал прекрасный закат. У нее быстрые ноги, но эта тяжесть в области сердца — недаром, недаром. Она войдет в книгу Гиннесса рекордсменкой по инфаркту («Самая молодая инфарктница», — напишут о ней!). Нет, не надо унижаться. Фани недостойна этого человека. (Недостойна?! Да он ей по плечо!)
Она не пойдет.
И, конечно же, пошла. Ровно в пять открыла калитку садика. Квадратный сельский дом, неоштукатуренный снаружи, некрашеный. Переплетения проволоки отделяют сад от заднего двора, где зреет на грядках краснокочанная и цветная капуста. Девушка во дворе встречает гостей. Одета в черное бархатное пальто с воротником из заячьего меха. Пожилая женщина в платке, костистая, с руками, спрятанными под тонкий фартук, наслаждается триумфом внучки. (У них и машина цвета капусты!)
Фани видит инженера, но отворачивается. Он один, курит. Почти вся бригада здесь — помогают накрывать на стол. Фани холодно желает девушке:
— Быть тебе невестой в следующем году!
В центре стола — вареные цыплята. Фани отрывает крылышко, берет кусочек бисквита. Инженер, кажется, тяготится обществом. Его стул скрипит, колени почти упираются в локти. Вид помятый, усталый. Да и как иначе выглядеть после любовной-то ночи. (Ну а скорбь по таинственной дочери?)
Меглена пинками сметает половики к стенке, чтобы не мешали танцевать:
— Прошу вас, товарищ инженер!
Она маленькая, плотная. Ее портрет на доске почета висит под дождем и ветром и вечно улыбается. Они с инженером — великолепная, конечно, пара. Меглена поднимает лицо. Танцуют медленно, самозабвенно. Всем ясно, что инженер ей нравится... Входит отец Меглены, садится рядом с Фани, наливает ей дешевой водки из виноградных выжимок. Рука дрожит — волнуется родитель и гордится своей дочкой.