Современный чехословацкий детектив (сборник)
Шрифт:
По дороге заглянул в магазин-другой, купил смесь из индийских пряностей «Витаско», югославскую «Дафинку», французские маслины, австрийский «кетчуп», копченой колбасы из Нитры, а в москательной лавке — прокладку для колодца. Удачный выдался день!
Зато в течение двух следующих часов он успел тысячу раз проклясть Любомира Фляшку, Беньямина Крча и собственную беспокойную натуру, пока не выбрался за черту старого города и не попал в джунгли совершенно одинаковых стандартных домов. Там он отыскал нужный номер и на самом верхнем, тринадцатом, этаже обнаружил дверь с табличкой, на которой значилось имя Любомира Фляшки. Заметил и фривольную подпись внизу: «Филиал „Современной женщины"». «Если его нет дома, меня хватит кондрашка», — подумал Калас и позвонил. Долго за дверью было тихо, он уже
— Кто там?
— Калас. Якуб Калас, — назвался старшина и похвалил себя, что не добавил «участковый на пенсии».
— Не знаю такого, — послышалось из-за двери.
— Пожалуйста, вот мой паспорт, — выставил он книжечку перед дверным глазком.
Звякнул ключ. Перед Якубом Каласом стоял молодой человек небольшого роста, сонный и взлохмаченный — «странный тип», как позднее отметил про себя старшина. Из-под длинного халата выглядывали тощие белые ноги. «Ну, уж ты, братец, ни в коем разе не убийца», — подумал Калас, переступая порог.
И сразу же стал изображать святую наивность:
— Простите, пожалуйста, я, кажется, вам помешал. Поверьте, ни за что на свете не решился бы затруднить вас своим вторжением, ведь у себя дома каждый имеет право на покой, но в редакции мне сказали, что только тут я мог бы вас застать… Я, знаете ли, приехал из деревни, а в моем возрасте нелегко еще раз отважиться на такое путешествие.
— Входите, прошу! — Фоторепортер подтолкнул гостя в комнату, где царил ужасный беспорядок. — Сейчас оденусь и буду в вашем распоряжении.
— Да, да, — учтиво закивал Калас, — разумеется, с удовольствием обожду! Позвольте представиться: Якуб Калас, в настоящее время пенсионер по инвалидности. Диабет, приятного мало, хотя, конечно, лучше, чем сердечное заболевание или, не дай бог, рак, не правда ли?
Любомир Фляшка пробормотал что-то похожее на «очень рад» и скрылся за дверцей платяного шкафа.
Калас поудобней устроился в просторном кожаном кресле, портфель, наполненный драгоценными покупками, поставил к ногам и с любопытством осмотрелся. Стены обклеены плакатами и фотографиями, на окне — остатки занавесей, книжный шкаф набит литературой, большей частью — специальной, по фотографии, на ручке двери висит фотоаппарат. «Явно второсортный, — решил Якуб Калас, — служебный». Личная аппаратура фоторепортера Любомира Фляшки лежала в шкафу, за вымытым до блеска стеклом. Старшина никогда не имел дела с фототехникой, но и непрофессиональным глазом можно было определить, что оклада журналиста на приобретение такой аппаратуры вряд ли хватит. «Наверняка у хозяина есть левые доходы», — не без зависти заключил он. Самому-то Каласу пришлось буквально отвоевывать в окружном собесе каждую крону пенсионной надбавки по диабету. Но этот свободный художник в халате, кажется, не знает денежных проблем.
— К вашим услугам. — В дверях возник щеголеватый Любомир Фляшка в модной рубахе и вельветовых брюках. От жалкого типа, который встретил Каласа, ни следа. Элегантный молодой человек производил приятное впечатление.
— С вашего позволения… — начал Якуб Калас. — Я разыскивал вас в редакции. И одна девушка — ага, вот та, если не ошибаюсь (Калас показал на довольно удачный портрет на стене) — сказала мне, что вы дома.
— Понятно, Марьена! — заметил Фляшка с откровенной злобой, и желваки его зловеще заиграли.
Якуб Калас сразу смекнул, что фоторепортер проклинает сотрудницу редакции за разговорчивость, и еще больше обрадовался, что все-таки к нему попал.
— Одним словом, эта девушка, — он снова показал на снимок, — была чрезвычайно любезна и сообщила мне, что вы вернулись из командировки. Чуть с ног не сбился, пока вас нашел!
— Что же вам от меня угодно? — холодно спросил Фляшка.
— Собственно, ничего, — отвечал Якуб Калас. Потом, минутку переждав, пока удивление фотографа не перейдет в легкое, тщательно скрываемое возмущение, продолжал: — Так вот, надеюсь, вы меня поймете. Самому мне от вас ничего не надо. Я пришел с просьбой, вернее — с дельцем, которое сам себе поручил. У меня есть дочь, и она где-то видела ваши фотографии. Да что я говорю — «где-то»! Конечно же, в «Современной женщине» и еще
— Преувеличиваете, — прервал его Любомир Фляшка, однако видно было, что этот монолог ему по душе. Внешне он изображал равнодушие, еще не совсем понимая, серьезно говорит Калас или за этим стоит что-то другое. Но в любом случае перспектива заработка была заманчивой.
— Нет, нет, — запротестовал Якуб Калас. — Я совершенно искренне! Повторяю, в фотографии я профан, но раз дочь сказала, что у вас чудесные картинки, значит, так оно и есть! У меня к вам предложение. Надеюсь, не откажете.
— Слушаю вас, — с кислой миной протянул Любомир Фляшка. Старшина в душе усмехнулся: «Ясно, почуял денежки и не хочешь испортить дело, выказывая чрезмерную заинтересованность. Знаем мы таковских! Клюнул, голубок!»
— Я бы купил фотографию. Художественную фотографию, оригинал! — произнес он торжественно, даже с оттенком восторга, и очень старался на самом деле выглядеть деревенским простачком, не знающим, куда девать деньги. — Для дочери. К годовщине свадьбы. Мой зять хоть и юрист, но и он любит искусство. Нынешние молодые могут это себе позволить. Иметь дома ценные, красивые вещи — нынче даже не особенная роскошь. Уж лучше тратить деньги на искусство, чем складывать их в чулок, — заключил старшина со всей серьезностью, на какую был способен. Он вошел в роль, не слишком, правда, опасаясь, что Фляшка его раскусит. Самовлюбленному журналисту и в голову не придет заподозрить его в чем-нибудь. Ведь нынче никто не любит выставлять себя дураком, скорее наоборот.
И верно, Любомир Фляшка посерьезнел. Якуб Калас был убежден, что на него подействовало еще и упоминание о юристе. Поначалу фотограф, скорей всего, призадумается, стоит ли иметь дело с человеком, в семье которого есть «законник», но потом мысли его примут иной оборот: он вспомнит про свои неприятности с милицией и станет прикидывать, нельзя ли использовать Каласа в своих интересах.
— Видите ли, — начал Фляшка уклончиво, — фотографии я вообще-то не продаю. Работаю для печати. Не знаю, кто вам посоветовал меня разыскивать, но я и правда фотографиями не торгую.
— О чем речь, понимаю, — хитрил, рассыпался мелким бесом Якуб Калас. — Вы, видать, человек скромный, среди художников это редкость… Но по моему разумению, в будущем вам обеспечена большая выставка. А после нее вы все равно будете продавать свои работы. Потом уж оно само собой пойдет. Когда у человека есть имя, все из-за него готовы лбы порасшибать…
Фотограф Любомир Фляшка все еще колебался. Твердый орешек, да только и Якуб Калас не лыком шит.
— Поймите, — настаивал он, — мне ничего не нужно задарма, надеюсь, это вам ясно? Могу и на бумаге написать. Мы с вами сразу же оформим заказ. Мне эта картина позарез нужна. Знаю, многие скорей повесят на стену какую-нибудь чепуховину, любую мазню, любую безвкусицу — цветочки, оленей в горах. — Калас намеренно упомянул сюжет картины, которую фотограф мог видеть в горнице у Юлии Крчевой. — А мне хочется, чтобы в квартире моей дочери висела красивая фотография. Пейзаж, портрет, обнаженная женская фигура… Или что-нибудь смонтированное, понимаете? Одна картина, составленная из кусочков многих, коллаж, или как там это называется… Вы художник, вам лучше знать, что тут можно сделать.