Современный финский детектив
Шрифт:
Палму преувеличивал. А может, и нет, кто его знает. Я прикинул.
— Нет, — сказал я, — не получится. Ты забыл о налоге с наследства, он ведь прогрессивный. Тем более тут наследство по боковой линии. Ты даже не представляешь, в какие суммы это выльется. У нас таким образом происходит обобществление. Но тихонько, под шумок. Чтобы дуракам незаметнее было.
Двери лифта открылись.
— Пошли, — коротко сказал Палму.
Мы вернулись к себе. И, ей-богу, мне было приятно сидеть за своим скромным письменным столом в своем скромном кабинетике. С недавно покрашенными чистыми стенами. И на твердом стуле. Правда, Матисса тут не было. Ничего, кроме карты Хельсинки, у меня не висело. Но ведь и язвы желудка я мог не опасаться. И тромба в сердце, наверно, тоже…
Мы погрузились в работу. То бишь Палму и ребята погрузились, а я за них отвечал и их организовывал. Согласно указаниям Палму. Невидимая сила открывала нам все двери — даже банковские сейфы и тайники. Но это я, разумеется, не афишировал. Мне самому не верилось. Даже шеф полиции дивился и ухмылялся себе под нос, слушая, как мы хозяйничали в … — нет, не могу сказать, где. Но он-то должен был знать все — ведь непременно найдется кто-нибудь, кто станет жаловаться, кляузничать и прочее.
Перво-наперво мы насели на Линнанмяки. Но там нам ничего узнать не удалось. Строители даже писка не слышали. Майор некоторое время был с ними и отдавал распоряжения, а потом стал удивляться, куда это задевалась его молодая супруга. Он сам заметил ее — внизу, волны били ее о камни. И сам, рискуя жизнью, спустился по скале за телом своей жены. Их обоих сняли оттуда на лодке. Майор был совершенно сломлен. Рабочие тоже очень печалились. И, качая головами, показывали то место, откуда майор спустился вниз почти по отвесной скале. Вот это настоящий мужчина! Хоть и орет иногда как бешеный, если разозлится. Но они бы ни за какие деньги не полезли вниз!
На площадке, вернее, на выступе скалы никаких следов не осталось. На теле тоже, то есть следов иных повреждений — кроме тех, что были получены в результате падения и действия волн, швырявших тело на скалу, — не было… Майор переживал потерю мужественно.
— Сколько раз я предупреждал ее! — сокрушался он. — Но женщины вообще упрямы, а Анникка тем паче… Если бы она меня послушалась!
Н-да, не везло майору в браке… Как оказалось, он не заставлял жену идти туда, на скалу, это засвидетельствовали строители. Пошла по собственной воле, с гордо поднятой головою.
Гордо поднятой держал голову и майор. Он встречал нас в своем поместье на пороге дома, отечески положив руку на плечо сына. Этот чертенок при виде нас состроил гримасу. А нам ничего не оставалось, как с подобающим видом принести глубокие соболезнования.
В четверг мы провожали на пристани Лююли Хартола, экономку, если вы помните. Трезвая, она была молчалива и смотрела на нас исподлобья. Что она лобызала Палму, она не помнила. Все-таки мы сумели выяснить, что в тот раз, когда Майре Ваденблик чуть не сгорела в постели, майора в городе не было, он находился в имении. Это она, Лююли, почувствовала запах гари, потому что ей не спалось. А госпожа была в таком жалком состоянии, что врач вынужден был дать ей успокоительное.
Известный терапевт, которого мы посетили, нисколько не важничал, немедленно оставил своего пациента и охотно стал отвечать на наши вопросы. Что значит протекция директора-распорядителя Мелконена!
— Совершенно справедливо, — подтвердил он. — Госпожа Ваденблик действительно продолжительное время после периода запоя принимала морфий. Иные средства не помогали. В принципе эти уколы свалят и быка, если назначать большую дозу. Но я, конечно, не назначал: мне нужно было сначала добиться хорошего сна у пациентки, после этого я мог начинать собственно лечение. Как раз в такой период меня и разбудили среди ночи: звонила она сама и плакалась в трубку. Если бы это был кто-то другой, я бы не поехал. Госпожа Ваденблик была прекрасная женщина, в своем роде… Я посидел возле нее, подождал, пока подействует укол. Я никогда не уходил, пока твердо не был уверен, что она заснула. И сигареты я убрал — вынес в соседнюю комнату. Человеку, принявшему морфий, категорически нельзя курить. Но она, по-видимому, проснулась и сама принесла сигареты. Все остальные спали… Однажды она так же вот поднялась вскоре после моего ухода и прокралась к бару. Она сама мне потом призналась… — Доктор поправил очки и внимательно посмотрел на нас. — Да, прекрасная женщина, — повторил он. — Не стоит ее осуждать. Может, это даже к лучшему… Но если бы майор потрудился позвонить мне в тот вечер, уверяю вас, никакого самоубийства не произошло бы. Я сделал бы ей укол, посидел бы рядом, подержал ее за руку, послушал пьяный вздор. Когда вот так сидишь и слушаешь, можно думать о чем угодно. Лично я всегда решаю шахматные задачи. У каждого свои увлечения. Помимо работы, я имею в виду. Но у госпожи Ваденблик увлечений не было. Это ее и убило. Работой для нее была светская жизнь и выпивка. И не было ничего, на что можно было бы отвлечься.
— Не все же умеют играть в шахматы, — с приятной улыбкой сказал Палму.
— Это верно, женщины в шахматы играют неважно, — согласился врач. — Но майор Ваденблик совершенно неправильно обращался со своей женой. Психологически неверно: бил по лицу, насильно укладывал в постель, запирал шкафы, прятал бутылки. С алког… с дипсоманией таким способом бороться бесполезно. Это болезнь. И обычно наследственная. Горный советник Мелконен… — Он осекся на середине фразы и хлопнул себя по губам. — Н-да, это к нашему разговору не имеет прямого отношения, но господин Мелконен просил меня быть с вами предельно откровенным. Так вот: горный советник Мелконен временами тоже предавался этой слабости. Выпускал пар, как он выражался. Устраивал заранее все свои дела так, чтобы его на уик-энде никто не беспокоил. При этом никаких скандальных историй! Он просто снимал номер в первоклассном отеле, в шерстяных носках забирался на постель и выпивал зараз четыре бутылки коньяку. Потом, конечно, мучился тяжелым похмельем, но напряжение снимал. Все-таки на нем лежал непомерный груз — ответственности я имею в виду, а дети его, увы, мало радовали. Второй брак… впрочем, это уже определенно не имеет отношения к теме нашего разговора. Достаточно сказать, что его вторая жена, мать Анникки, была женщиной скверной и злобной. Полной противоположностью первой жены — матери Аарне и Майре. Та была чудесная.
— Значит, вы полагаете, что Анникка была недобрым человеком? — вмешался я. — То есть с точки зрения наследственности, по материнской линии?
Доктор покачал головой.
— Не стоит преувеличивать, — предостерег он. — Недоброта недоброте рознь, смотря с чем сравнивать. Да, по сравнению с Майре Анникка была недоброй, но зато рядом с майором это был мягкий воск. Вообще наследственную предрасположенность можно уподобить фундаменту, на котором человек сам возводит свое здание.
— Фундамент, — сказал Палму, медленно поднимаясь с застывшим взглядом, словно ему стало плохо. — Доктор, дайте мне сердечное, скорее!
— Это переутомление! — озабоченно сказал я. — Недосыпание, нерегулярное питание… Бич нашей полицейской жизни.
Но доктор уже держал наготове таблетку и наливал из графина воду, поглядывая на Палму профессиональным взглядом.
— Ничего серьезного, — заверил он, опытной рукой нащупав пульс. — Я сам принимаю эти таблетки. Я с удовольствием послушаю и осмотрю комиссара, если он пожелает. За счет компании, разумеется.
Но Палму не пожелал.
— Уже все прошло, — вдруг заявил он сердитым тоном и вырвал у врача руку. — Мы и так задержали вас слишком долго. Ваши пациенты уже выстроились в очередь в приемной.
Мы поблагодарили врача и ретировались…
О нашем расследовании мне осталось рассказать совсем немного. Прошла неделя, но все шаги, предпринятые в разных направлениях, не дали результатов. Плюс минус ноль. Если сначала нам сопутствовала удача, то конец ознаменовался решительным невезением. За что бы мы ни брались, всюду упирались в глухую стену.
Да, мы выяснили, что майор Ваденблик взял в долг деньги под будущий капитал. Много денег, на восстановление поместья. А девятого сентября взял в долг еще три с половиной миллиона, наличными. Впрочем, в этом ничего странного не было: он и раньше скупал земли вокруг своего имения, а деревенские жители, как известно, предпочитают иметь дело с живыми деньгами, а не с направлениями в кооперативную кассу. Или в местный сберегательный банк… Далее мы узнали, что в банках не имеют обыкновения записывать номера выдаваемых банкнотов, разве что в случае крайней необходимости. Просто не успевают. У кассиров других забот хватает… Вот такая ерунда!
Поэтому когда старик Нордберг в одночасье перевел на счет строительной фирмы два миллиона, а еще один миллион положил на книжку, объясняя все это выигрышем в денежной лотерее, в филиале банка и глазом не моргнули. Напротив, очень даже порадовались за такого приятного человека, всегда доброжелательного и обходительного. Тем более что господин Нордберг составил когда-то гороскоп и кассирше и предупредил ее о грозящей опасности: она успела дать знать в центральную контору о чеке на необычайно крупную сумму, выписанном в какой-то лесопильной компании. Человек, предъявивший чек, успел улизнуть, но факт подлога был установлен… Я рассказываю все это только для того, чтобы объяснить, почему кассирше не могло прийти в голову записать номера купюр.