Современный патерик (сокр.)
Шрифт:
— Хочу быть как дитя, — был ответ.
Старец, о котором известно было, что он прозорлив, поручил послушнику срубить тополь, росший прямо посередине монастыря. Послушник, желая постичь прикровенный смысл просьбы, сказал: «Батюшка, а зачем его рубить-то?»
— Лергия замучила, внучок. От тополиного пуха, — ответил старец и чихнул.
— Будьте здоровы, — сказал послушник и побежал за электропилой.
Ибо обладал даром рассуждения.
Один
— Он очень плохой! — сообщил инок старцу. — Сколько раз собственными глазами я видел, как совершал он тяжкие прегрешения.
Старец же перевязал грязной и вонючей тряпицею глаза брату, сказав ему:
— Накажем двух негодников — пусть созерцают и обоняют теперь душу своего хозяина.
— Подобна ли душа моя этой гадости? — вопросил брат.
— Много хуже, я просто пожалел тебя!
С той поры брат, видя кого согрешающим, немедленно приближал к лицу смердящую тряпку, которую всегда хранил теперь при себе, и получал утешение.
Однажды в монастырь заехали участники Всемирной конференции и за трапезой начали угощать братию колбасой, привезенной из Финляндии.
Братия нарочно отворачивалась в другую сторону, чтобы не видеть и случайно не съесть. Один старец ужасно обрадовался.
— Вот удружили старику, вот вельми, вот зело!.. — приговаривал он с набитым ртом. А сам все ел, ел, ел. И съел всю колбасу из Финляндии.
Очень удивлялась Всемирная конференция.
Увидев у своей кельи толпу страждущих мирян, отец Паисий бросился бежать. Резво кинулись за ним страждущие, кто-то схватил было его за кончик мантии, да упустил.
Долго бегали они так за непослушным духовником, помяли уже две монастырские клумбы, но догнать не умели и до того расстроились, что пошли жаловаться на отца Паисия игумену.
Игумен же, выйдя на крыльцо, поманил отца Паисия толстым пальчиком и говорит ему на ухо:
— Что ж ты, братец, бежишь от своих духовных чад, а?
— Не от них, отец, но от духа тщеславия, — отвечал запыхавшийся отец Паисий.
Один брат пришел к старцу посетовать на свою тяжелую жизнь. Когда же старец стал давать ему мудрые советы, как ему быть, брат отвечал на все: «Нет, этого я не смогу, и с этим не справлюсь, и этого не сумею».
— Эй, Леха, — позвал тогда старец своего келейника, — приготовь-ка этому манной кашки. Он очень слаб.
Отец Доримедонт объелся шоколадом. Шоколад ему прислала в посылке мама, и, идя с почты, отец Доримедонт потихоньку случайно все съел.
Вечером он лежал, держась за живот, и не мог уснуть.
Братия, жалея его, водила вокруг его кровати хоровод и пела монастырскую колыбельную. Но отец Доримедонт по-прежнему был уныл.
— Глядите, он держится за живот, — заметил один из иноков. — Наверное, заболел от подвижничества. Принесу-ка из холодильника шоколадку, чтобы сделать ему утешение!
— Только не это, — простонал отец Доримедонт с ужасом. — Дай мне лучше глоток подсоленной воды.
Услышав это, братия подивилась образу его жизни и увеличила пост.
Брат Антоний соскучился и решил жениться. «Я женюсь!» — сообщил он братии. Братия же из любви к нему не хотела отпустить его одного в грешный мир и постановила пойти с ним вместе, дабы разделить его участь. Старец же в ту пору уехал на Всемирную конференцию, и посоветоваться было не с кем.
Собрались монахи у ворот, перекрестились на прощанье на храмы, а тут и старец входит в кали-точку — вернулся с конференции.
— Благослови, батюшка, в последний раз, идем в мир жениться! — с плачем обратилась к нему братия.
— Бог благословит, ребятки, да только… — старец замялся.
— Что? Скажи нам! — Бабы — такие …!
В тот же миг иноки разбежались по кельям.
Некий брат впал в искушение и, придя к старцу, сказал:
— Отче, я понял, что Бога нет, и уйду из монастыря.
Старец заплакал и сквозь слезы отвечал:
— Чадо, чадо мое! Ты так ничего и не понял. Иди куда хочешь.
Инок же остался.
Брат пришел к авве Аверкию и сказал ему:
— Я такой ленивый, что тяжело мне даже подняться, чтобы идти на послушание. Каждый день для меня каторга и чувствую, что скоро я совсем надорвусь от труда и самопринуждения.
— Если так тяжело ходить тебе на работу, — отвечал авва, — не ходи. Оставайся в келье и горько оплакивай свою леность. Да рыдай погромче! Увидев, как горько ты плачешь, никто не тронет тебя.
Рассказывали про авву Аверкия, что часто он натыкался на стены и разные предметы, имея много синяков на теле и даже лице, ибо ум его был занят созерцанием.
Один брат, пребывая в глубокой скорби, жаловался отцу Пахомию.
— Батюшка! Каждую ночь меня жестоко мучают бесы. Только лягу спать, закрою глаза, и вдруг так захочется курицы! Жареной, с корочкой, вокруг золотая картошечка, укропчик. Или не курицы, а просто рыбы. Финской красной рыбы с белым хлебом и маслом. Или встану на молитву, а самому смерть как хочется покурить, выкурить всего одну сигаретку. Ну, и запить чарочкой вина. Кажется, будто все силы ада, все бесы ополчились на меня…