Современный русский детектив. Том 5
Шрифт:
— Гарсон!
Расспрашиваю официанта, как отыскать собор. Надо, оказывается, вернуться к станции и, взяв влево, идти прямо, никуда не сворачивая.
— Месье хочет послушать мессу?
— Просто помолиться.
— Это можно. А вот службы — они теперь бывают редко. Власти не любят, когда много людей. На каждый случай нужно разрешение.
— Везде одно и то же, — говорю я.
— Месье француз?
«Я же предупреждал: осторожнее, Слави!..»
— Я из Эльзаса.
— У вас такой акцент… Значит, держите прямо и не сворачивайте.
Решительно встаю. Голос мой сух и строг.
— Вам не кажется, мой милый, что кое-кто оценил бы ваш совет как нелояльность? Получите с меня. Без сдачи.
Выходя, слышу свистящий шепот официанта, адресованный буфетчику: «Этот тип из Эльзаса; настоящий коллаборационист!..» На сердце у меня тревожно.
Улица Капуцинов, 2.
Католический собор сер и угрюм. Его башенки и своды заштрихованы сизым голубиным пометом. Самих голубей что-то не видно. Вымерли или сдобрили постные супы горожан. Мраморные ступени, истонченные подошвами, безукоризненно чисты. При входе окунаю палец в чашу со святой водой и останавливаюсь, давая глазам привыкнуть к полумраку. Сквозь цветные витражи с библейскими сценами льется меркнущий где-то на полпути багровый свет. Иисус Христос, распятый на кресте, улыбается кроткой улыбкой мученика. У алебастровых ступеней трепетно колышутся огоньки тоненьких свечек.
Тишина. Такая глубокая, что кружится голова.
Мне нужен священник, отец Данжан, но как отыскать его, не задавая вопросов? Иду вдоль стены, описывая круг, и вспоминаю приметы Данжана. Среднего роста, коренастый, нос с горбинкой, серые глаза… Попробуй разобрать в полумраке цвет глаз! «У него привычка часто и негромко кашлять. Ищи кашляющего, Слави».
Впереди меня дама. Черное платье, черные волосы. Вдова? Надо держаться за ней — вдовы в храмах по большей части не только молятся, но и ищут утешения в беседах со служителями церкви.
Шаг за шагом подходим к кафедре. Священников целых пять! Коленопреклоненные, они шепотом молятся, перебирая четки. Который из них Данжан? И вообще, есть ли он здесь?
Дама замирает, и я следую ее примеру. Неверие в чудеса и догматы не лишает меня обязанности уважать чужие обряды. Один из священников оборачивается и через плечо долго и пристально смотрит на нас. Поднимается с колен. Он сед, аскетически сух и прозрачно бледен.
— Мадам? Месье?
Женщина судорожно протягивает руку.
— Отец Антуан! Помогите мне!
— Но чем, дочь моя?
Короткий придушенный кашель доносится до моих ушей. Отец Антуан успокаивающе гладит даму по плечу.
— Не отчаивайтесь. — И ко мне: — Месье?
— Сначала мадам, — говорю я.
Священник проницательно смотрит на меня.
— Вы не из нашего прихода?
— Я издалека, святой отец.
Еще один — в темных одеждах — поднимается с коленей. Мягко ступая, подходит к нам. Кашляет.
— Вы впервые в нашем храме?
— Да, —
— Хотите облегчить душу молитвой?
— Нет, исповедаться.
— Я готов принять вашу исповедь…
Он действительно почти непрерывно кашляет — скорее всего это запущенная нервная болезнь. Идем в исповедальню, куда совсем некстати направляется и отец Антуан в сопровождении дамы.
В кабинке тесно и пахнет свечами. Бархат тяжело обволакивает стены, глуша голос; сквозь окошечко в пологе мне видна часть лба отца Данжана.
— Говорите, сын мой. Мы одни, и только господь и я, его слуга, слышим вас в эту минуту.
— Я впервые в храме — не только в вашем. Как начать и о чем рассказывать? Все, что я помню и знаю, это слова к окончанию службы: «И дите с миром! Месса окончена!»
Молчание. Слышу неразборчивый шепот из соседней кабинки — там исповедуется вдова. Отец Данжан — если это он! — слишком медлит с ответом.
— Это так. «Идите с миром!»
— Где Жоликер?
— Подождите! — быстро говорит священник и мучительно кашляет. — Одну минуту… — И громко: — Неужели у вас нет иных грехов?
— Сколько угодно! — говорю я облегченно. — Во-первых, я чревоугодник и пьянчужка. Во-вторых, волочусь за каждой юбкой. И наконец, я ужасный трусишка. Каков букет?
Шепот по соседству смолкает. Шорохи и тишина.
— Где Жоликер? — повторяю я. — У меня мало времени — несколько часов. Говорите же! Почему он замолчал в мае?
— Он арестован.
Так… Сижу в тесной, как карцер, кабине, лишенной воздуха и света. Мне душно, и я расстегиваю пуговицу у воротника.
— Это случилось в мае?
— Да, в ночь с восьмого на девятое.
— Кто арестовал его?
— Немцы.
— За что?
— Выяснить не удалось.
— А вы пытались?
— Могли бы не спрашивать!..
Прощай, Жоликер! Прощай, товарищ! Из гестапо не возвращаются. Как оно добралось до тебя? С помощью техники или предательства? Вряд ли отец Данжан поможет мне разобраться и установить причины. Он только участник Сопротивления, честный француз, но не специалист по контрразведке. Жоликер для него был, есть и будет Анри Жоликером, хозяином маленькой велосипедной мастерской, приехавшим в город после оккупации и едва вошедшим в контакт с франтирерами и маки. Его арест — рядовая потеря для организации Сопротивления, а для меня тяжелый удар. Крылья беды простираются над исповедальней…
— После Жоликера что-нибудь осталось?
— Ничего!
— Вы не доверяете мне?
— Я же говорю с вами…
— Это не ответ!
У Данжана новый приступ кашля. Он долго отхаркивается, и я чувствую, что у меня начинает першить в горле.
— Вы знаете больше меня, месье. Даже то, что Жоликер замолчал. Не хочу быть бестактным и спрашивать вас, что это значит.
— Хорошо. Но он не мог ничего не оставить. Он ждал меня.
— Это так. В начале мая Анри пообещал принести чемодан.