Современный шведский детектив
Шрифт:
Обе стороны были довольны тем, как складывались их отношения. Мауритсон не навязывался, и они встречались, только когда ей этого хотелось — одиндва раза в неделю. Он относился к ней заботливо, тактично, им было хорошо вместе.
В свою очередь и она вела себя деликатно. К примеру, Мауритсон избегал говорить о том, чем он занимается и откуда берет деньги. И хотя этот вопрос интересовал Мониту, она не давала воли своему любопытству. Ей ведь не хотелось, чтобы он чрезмерно вторгался в ее жизнь, особенно она берегла Мону, а потому избегала вмешиваться в его дела. Она его не ревновала, он ее тоже — то ли чувствовал, что у нее больше никого нет, то ли не придавал этому значения. И о прошлом
Осенью они все реже ходили кудато, а больше сидели у него дома — приготовят чтонибудь вкусное, немного выпьют и рано ложатся спать.
Время от времени Мауритсон уезжал по делам, но куда и зачем — не рассказывал. Монита была не так уж глупа и быстро уразумела, что он занимается чемто противозаконным, но, так как Мауритсон был ей симпатичен, она считала, что в глубине души он порядочный человек, так сказать, благородный жулик. Если даже и крадет, то только у богатых, чтобы помочь бедным, как Робин Гуд. И уж, во всяком случае, он не торгует белыми рабынями и не сбывает наркотики детям. При случае она, надеясь заставить Мауритсона проговориться, осторожно давала ему понять, что не видит ничего аморального в правонарушениях, направленных против ростовщиков, спекулянтов и эксплуататорского общества в целом.
Под рождество Мауритсон поневоле приоткрыл завесу над своей деятельностью. Рождество и для жуликов хлопотное время, и, боясь хоть чтото упустить, он пожадничал, набрал столько поручений, что одному справиться было физически невозможно.
В самом деле, как поспеть 26 декабря в Гамбург для весьма замысловатой сделки, требующей его личного присутствия, и в тот же день доставить заказ на аэродром Форнебу под Осло? А тут Монита, как обычно, собралась в Осло встречать рождество, и он не устоял против соблазна, попросил ее быть его заместителем и курьером. От нее не требовалось никаких смелых действий, но процедура передачи его посылки была обставлена столь хитрыми предосторожностями, что нелепо было делать вид, будто речь идет о заурядном рождественском подарке. Мауритсон тщательно проинструктировал ее и, зная отношение Мониты к наркотикам, внушил ей, что речь идет о фальшивых бланках для махинаций с почтовыми переводами.
Монита не стала возражать и успешно справилась с заданием. Он оплатил ей проезд, да еще добавил несколько сот крон.
Казалось бы, она должна войти во вкус — деньги дались легко и пришлись очень кстати, — однако, поразмыслив, Монита решила впредь поосторожнее относиться к таким поручениям.
Конечно, деньги нужны, но если уж рисковать арестом, а то и тюрьмой, надо знать, за что. Жаль, что не проверила сверток: кажется, Мауритсон всетаки обманул ее… И она решила больше не выступать в роли его посланца. Что за радость таскать таинственные свертки, в которых может быть все, что угодно, — от опиума до бомбы с часовым механизмом.
Видно, Мауритсон чутьем угадал настроение Мониты, потому что он больше не просил ее выручить его. Но хотя он относился к ней попрежнему, она стала открывать в нем такие черты, которых прежде не замечала. Так, он часто лгал ей, притом без всякой нужды, ведь она его никогда не спрашивала, чем он занимается, когда на время исчезает, и не пыталась припереть к стенке. К тому же Монита начала подозревать, что он вовсе не благородный жулик, а скорее этакий «чегоизволите», ради денег способный на любые мелкие преступления.
После Нового года они встречались реже, и не столько изза прозрения Мониты, сколько изза того, что Мауритсон чаще обычного уезжал по своим делам.
Судя по тому, что каждый свободный вечер он стремился провести с ней, она вряд ли ему наскучила. Както в начале марта при ней к нему зашли гости, некие Мурен и Мальмстрём; как видно, деловое
Зима 1972 года оказалась для Мониты несчастливой. Ресторан, где она служила, перешел к другому владельцу, тот открыл пивной бар, старых клиентов растерял, а новых не приобрел, в конце концов уволил весь персонал и оборудовал игровой зал. Опять Монита оказалась без работы, и она острее прежнего ощущала одиночество, ведь Мона будни проводила в детском саду, а в субботу и воскресенье днем играла с подружками.
Ее злило, что она не может порвать с Мауритсоном. Впрочем, злилась она тогда, когда его не было, а вместе с ним Моните было хорошо, и ей льстила его откровенная влюбленность. К тому же, кроме Моны, он был единственный, кому она была нужна.
Томясь без дела, Монита стала иногда заходить в квартиру на Армфельтсгатан, когда хозяин отсутствовал. Ей нравилось посидеть там, почитать, послушать пластинки, а то и побродить по комнатам среди вещей, с которыми она никак не могла свыкнуться, хотя видела их десятки раз. Кроме двухтрех книг и нескольких пластинок, у Мауритсона не было ничего, что она стала бы держать в своей квартире, и все же ей почемуто было здесь уютно.
Он не давал Моните ключа, она сама заказала, когда Мауритсон однажды оставил ей свою связку. Это было ее единственное покушение на его независимость, и несколько дней она мучилась угрызениями совести.
Монита заботилась о том, чтобы после ее визитов не оставалось никаких следов, и ходила на Армфельтсгатан лишь тогда, когда была уверена, что Мауритсона нет в городе. Интересно, как он поступит, если проведает?.. Конечно, она иногда рылась в его вещах, но пока ей не попалось ничего особенно криминального. И ведь она вовсе не для этого обзавелась ключом, просто ей почемуто был нужен такой вот тайный уголок. Разумеется, ее никто не разыскивал, и вообще никому не было дела до Мониты, но ей нравилось чувствовать себя недосягаемой и независимой — как в детстве, когда во время игры в прятки удавалось найти такое местечко, где никто на свете не смог бы ее найти. Возможно, он и сам дал бы ей ключ, если бы она попросила, но это испортило бы всю игру.
В один апрельский день, когда Монита буквально не находила себе места, она отправилась на Армфельтсгатан. Посидит в самом безобразном и самом удобном кресле Мауритсона, послушает Вивальди — смотришь, душа обретет покой, почерпнутый в этом своеобразном чувстве неприкосновенности.
Мауритсон уехал в Испанию, она ждала его только на следующий день.
Монита повесила пальто и сумку в прихожей, взяла из сумки сигареты, спички и прошла в гостиную. Все как обычно, чистота и порядок. Мауритсон сам занимался уборкой. В начале их знакомства она както спросила его, почему он не наймет уборщицу. Он ответил, что ему нравится убирать и он никому не хочет уступать это удовольствие.
Положив сигареты и спички на широкий подлокотник, она вышла в соседнюю комнату и включила проигрыватель. Отыскала «Времена года», под звуки «Весны» сходила на кухню за блюдцем, потом села в кресло, поджав ноги, и поставила блюдце на подлокотник.
Монита думала о Мауритсоне, о том, какой у них убогий роман. Уже год знакомы, а их взаимоотношения ничем не обогатились, не стали полноценнее, скорее напротив. Она не могла даже припомнить, о чем они разговаривали при встречах, — очевидно потому, что разговаривали о пустяках. Сидя в его любимом кресле и глядя на полку с рядами дурацких безделушек, она говорила себе, что он, по сути дела, ничтожество, фитюлька. Почему, спрашивала она себя в сотый раз, да, почему она до сих пор не бросила его и не завела себе настоящего мужчину?..